– Ницше поможет только спиться, если есть такое желание. Я все же сторонник старой метафизики и противник ее отрицания, – пока они едут по городу, Алине спокойно, никаких темных дворов, никакой попытки свернуть в лесополосу. На ключах его машины болтается забавный брелок с собачьей сворой. Даже обидно. Неужели ее и правда везут в ресторан и «страшного жизненного опыта», которым стращал папаня, так и не случится? О метафизике Алина читала вскользь, намереваясь углубиться в философские вопросы уже во время обучения в институте, но жизнь распорядилась немного иначе.

– Вы нашли исток истоков? Там дают BMW? Или брелки?

Андрей смеется, ему откровенно нравится шутка. Какой странный мужик.

– Можно и так сказать. Что есть наличное, я для себя определил немного не так, как ожидалось от выпускника моей специальности.

Машина тормозит у «Роскоши». Все, что Алина знает об этом ресторане, так это то, что цены там конские и держат его бандиты, потому что отремонтировать дореволюционное двухэтажное здание деньги нашлись только у них. Папа говорил, что это «черный кабак», намекая на зоновское деление, и каждый раз плевался, если приходилось проезжать мимо.

– Там нет мусоров? – Она выпаливает быстрее, чем успевает осознать. Андрей щурится с интересом, глушит мотор.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Ненавижу мусоров. – Ничего умнее она придумать не смогла. Мужчина одобрительно ухмыляется, но никак не комментирует. – Вы так и не сказали, откуда деньги на машину, – переводит тему, пытаясь скосить под дуру.

– Бизнес. – Андрей выходит, галантно открывает ей дверь. – Пойдемте, а то замерзнете.

Двери ресторана перед ней тоже открывают, Алина чувствует неловкость. В собственной голове она должна была встретить умного, красивого и богатого мужика, который влюбится в нее с первого взгляда и будет охапками таскать розы, а на первое свидание повезет в питерскую «Асторию». Судьба же своими грубыми стежками перекроила эту ее фантазию, и вот она уже в бандитском кабаке с несуразным дядькой, который дал ей почитать книгу французского философа. Кроме машины, других злодейских атрибутов обнаружено не было, ни татуировок на пальцах, которыми пугал папенька, ни золотой цепи толщиной с руку. Может, он и не бандит вовсе, а так, крышу бандитскую имеет. Удивительно тасуется колода.

Зал встречает дымным полумраком, курят буквально все, Алина сдерживается, чтобы не поморщиться. Стены обиты бордовой тканью, на сцене надрывается маленький цыганский квартет. Все столики заняты гостями, за баркой сидят мордовороты гротескно-бандитской наружности, с блестящими лысинами и золотыми зубами. Она уж было собралась развернуться, но Андрей кладет ей руку на плечо, останавливая.

– Все в порядке, не нужно переживать.

Только в этот момент приходит страх. Пубертатные мысли о красивой смерти теперь кажутся форменной тупостью, возможная близость собственной ужасной кончины больше не кажется окутанной трагическим флером романтики французской готической прозы. К ним подбегает низкий мужичок с выбитым зубом, влажно лобызает ее запястье и так же быстро удаляется, согнав с места самую цивильно выглядящую парочку. Мерзость какая, ее аж передергивает. Парочка вытаскивает деньги и быстро откланивается, приветственно кивнув Андрею. Странно.

– Садитесь, – отодвигает стул. – Вино? Коньяк? Шампанское?

– Черный кофе. – Она пялится в меню, понимая, что очень голодна, но у нее совсем нет денег, мама не дала ничего, а билет был куплен заранее.

– Не нужно стесняться, за это ничего не будет. Разве что я принесу вам почитать «Множественные состояния бытия», но это настоящая пытка, не соглашайтесь. – Его непосредственность слегка успокаивает, но не настолько, чтобы перестать искать подвох.

– Соглашусь. Пока ограничусь только кофе. Мне нравится ваш брелок. – Тащит из пачки сигарету. От нее смердеть за километр будет от такой дымовой завесы, так пусть нагоняй будет по делу.

– Могу подарить вам его на память. Позвольте задать личный вопрос. – Андрей делает немного трагическую паузу. – Что вам красные сделали? Вы не похожи на воровку. – Ослепительно улыбается. Алина опускает глаза, пытаясь придумать, как покрасивше соврать, не говорить же, кто ее папаня, а то ее отправят с бандитским конвоем домой. Или сразу убьют.

– А вы подарите! Я… Мы не сходимся с ними в вопросах личной свободы. – Складывает руки на груди, откидываясь на стуле и перекатывая в зубах дымящуюся сигарету. Это ее Глеб научил, так выглядит круто и по-взрослому. Мужчина заинтересованно смотрит и отцепляет брелок от ключей, официант приносит кофе, Алина выдыхает дым через нос.

– Неужели у столь прекрасной девушки есть опыт заключения? Прошу, – протягивает подарок. Двенадцать борзых, почему двенадцать, интересно?

– Спасибо. Разве что пожизненного заключения. – Она мрачно усмехается, тут же одергивая себя. – Шучу. Просто у меня родственники работают в структурах и очень нервно относятся к моей свободе, репутации и прочему. Достали. Никакая служба не дает права ограничивать совершеннолетних в передвижениях.

К столику подходит все тот же мужик, наклоняется, что-то шепчет Андрею на ухо. Под окнами трещит милицейская сирена. Алина испуганно сжимается, парой затяжек добивая до бычка и залпом выпивая обжигающий кофе. Мужчина выглядит задумчивым, смотрит внимательно, даже оценивающе. Он не успевает ответить, как двери зала распахиваются и вваливаются те, о ком они только что говорили.

– Сука, да откуда… – Алина зло щерится, тут же наклоняясь и заныривая под стол. Музыка останавливается, в зале включают верхний свет. Шум голосов резко обрывается.

– Извините, что прерываю ваш отдых. Где-то здесь моя дочь, я очень прошу вас посодействовать в ее поиске, чтобы мы не поймали кого-то, кого не планировали, в этот замечательный вечер.

Голос отца волной разносится по залу, Алина радуется, что на столах длинные скатерти. Андрей встает и уходит куда-то. Хорош принц, чтоб его.

– Абрам Вениаминович, зачем же так нервничать? Вы поэтому весь оперотдел взяли? Ваша дочь сделала что-то незаконное? Так почему же вы подозреваете, что она пошла в столь приличное заведение?

Алина закусывает губу, мысленно снимая с Андрея последнюю претензию. Скатерть задирается, радостное лицо лейтенанта Фурсова расплывается в улыбке.

– Я нашел! – Ее вытаскивают за волосы, она визжит, пытаясь царапаться рассерженной кошкой, лейтенант поднимает ее на ноги, тут же получив коленом между ног.

– Отвали от меня, гнида! – Алина поправляет волосы. – Всю прическу испортил. СТОЯТЬ! Не подходите ко мне, не трогайте меня своими грязными руками! Статья 49, каждый гражданин СССР имеет право вносить в государственные органы и общественные организации предложения об улучшении их деятельности, критиковать недостатки в работе. Так что вот вам моя критика: отвалите, я ничего не сделала, кроме как родилась не в той семье.

Фурсов кряхтит, чуть склонившись, мягко берет ее за локоть, Алина дергается.

– Алиночка, мы больше не в СССР…

– А конституцию новую так и не приняли, так что это действующий закон. Да отстань ты! – Она подходит к отцу с гордо поднятой головой, злобно зыркнув и радуясь, что не споткнулась на своих цырлах. У Абрама Вениаминовича лицо, как обычно, непробиваемо-спокойное.

– Пойдем в машину.

– Нет.

– Не позорь меня…

– Я. Никуда. С тобой. Не пойду.

– Кургин.

Двухметровый начальник опергруппы просто перекидывает Алину через плечо и выносит из зала, пока она вопит и лупит его книгой по спине. Бесполезно.

– Шубу мою забери, узколобый!

Алину сгружают в отцовскую машину и закрывают, она ладонями бьет в стекло и материт весь отдел. Нужно будет подучиться ругаться… Взбешенный отец оглушительно лупит дверью и сразу трогается с места, перекидывая шубу на заднее сиденье. Она специально отворачивается, чтоб не смотреть на него.

– Алиночка, скажи мне, ты совсем из ума выжила? Ты хоть знаешь, кто повел тебя в ресторан? – Его голос подрагивает от едва сдерживаемой ярости. Еще немного и орать начнет.

– Мне больше интересно, откуда это знаешь ты. – Она почти рычит, готовая обрушить новую волну гнева на бедного папеньку. Он, в конце концов, ни в чем не виноват. Только опозорил ее на весь кабак, теперь ей туда путь заказан, а так не виноват, как обычно. У них в отделе все никогда ни в чем не виноваты.

– Это Андрей Тероев.

Злость молниеносно улетучивается, Алина резко разворачивается, тряхнув гривой русых волос.

– Шутишь…

– Нет, не шучу. Кто знает, чем бы закончился вечер, если бы я не подоспел. Фурсов повел девушку в кино и увидел вас. Как ты вообще додумалась к нему в машину сесть? Мама сказала, что вы с Женей должны были поехать на дискотеку под присмотром Алексея Васильевича. – Видно, что папенька прикладывает все силы к тому, чтобы говорить с ней нормально.

– Они домой поехали, я осталась. Хотела обдумать фильм в одиночестве. С каких пор подобные личности ходят на Тарковского вообще?

Отец нехорошо ухмыляется.

– Философ – его кличка в криминальном мире. Он образованный, хитрый и безжалостный человек.

Алина сжимает книгу в руках до побелевших костяшек.

– Мне он таким не показался… Мы с ним книгами обменялись. Он обещал вернуть Толкина, как прочитает.

– Забудь об этой книге. И забудь вообще, что этот вечер был. Если ты некоторое время посидишь дома, мне будет спокойно.

Какой ненавязчивый домашний арест. Снова. Матери они ничего не сказали, та только за помаду поворчала, но быстро сникла под взглядом отца. От ужина Алина отказалась и сразу ушла к себе в комнату, выключившись прямо в платье под прочтение бандитского фолианта. Разбудил ее голос матери.

– Ты зачем книги раскидываешь?

– А? – Она моргает несколько раз, пытаясь сфокусировать взгляд. На часах уже утро, отец наверняка уехал на работу.

– На пороге нашла, возьми. И помойся, ради всего святого!

Взглянув на самодельную обложку, она расплывается в идиотской, совершенно детской улыбке.

«Множественные состояния бытия», Рене Генон.

4

Привет!

Ну ты и дебил, конечно, как можно ментам верить? Что, помог он тебе документы сделать? Им верить нельзя, я ж тебе говорил. Твое тупое стремление к самостоятельности привело к этому. Почему ты у меня помощь не принимал, а у этого принимал? Он же жертва аборта. Надеюсь, тебя там не бьют, ты же тощий и мелкий. Но не ссы, я буду тебе писать каждую неделю, у меня столько новостей. Короче, я решил, что начинаю новую жизнь. Задолбал меня этот завод – ни денег, ни говна, ни ложки. На Катьке я не готов жениться, она же тоже из красных, хоть ее эта система и не превратила в сволочь, я этого очень боюсь. Если согласится уехать отсюда, тогда можно и о кольце подумать, а пока – шиш с маслом, Лебедевы не прогибаются!

Возвращайся скорее.

Анатоль, 11.01.1991

– А тебя как зовут? – Анатолий раньше не видел этого мальчика на лестничной клетке. Он отпросился у бабушки погулять во двор, чтобы найти друзей, потому что на зимних каникулах все обычно выходят кататься на санках. Санок у Анатолия не было, но было большое желание у кого-то попросить покататься. Бабушка была не против, она радовалась, когда внук приезжал, но все время была занята кем-то другим. Мама говорила, что бабушка помогает людям, но как именно не уточняла, впрочем, ему это было и не особенно интересно.

– Глеб. – Мальчишка резко разворачивается, смотрит волком, как будто ему сейчас будут предъявлять какие-то претензии. Толик спускается, втягивает носом воздух. Пахнет сигаретами.

– А я Анатоль. Не Анатолий, а именно Анатоль, меня все так называют, – задирает нос, пытаясь казаться старше и серьезнее. – Дай мне тоже, а то я бабушке расскажу, что ты тут куришь. Секреты должны быть общими, иначе кто-то обязательно проболтается. У нас в Ленинграде всем выдают сигареты бесплатно. – Он поджимает губы. Глеб смотрит в ответ немного удивленно.