* * *

Антон с грустью смотрел на портрет молодой женщины в траурной рамке, стоящий на кухонном столе: видимо, здесь небольшая семья проводила большую часть времени. Полная дама лет шестидесяти суетилась у плиты, одновременно отвечая на вопросы.

– Вы уж простите меня, – сказала она, обернувшись к сидящему за столом оперативнику, – но скоро дети из школы придут, а обед не готов!

– Ничего-ничего, я понимаю, – пробормотал он.

Антон уже выяснил, что Евгения Павловна Барышникова приходится теткой Веронике Иващенко – первой зарегистрированной жертве маньяка. У убитой было двое детей, и кому-то следовало позаботиться о них – вот она и приехала, хотя сама проживала на другом конце города, в Девяткино.

– А что теперь будет с детьми? – спросил Шеин. – В детский дом?

– Да бог с вами, какой детдом при живых-то родственниках! – возмутилась Барышникова. – Если мне их отдадут, возьму.

– А могут не отдать?

– Кто их знает, эти органы опеки? Формально возражений я не предвижу: возраст мой вполне позволяет выполнять обязанности опекуна. Я замужем, мы с мужем оба работаем, так что… Хотя, конечно, заменить ребятам мать не так-то легко. Отца-то у них отродясь не было!

– Вы в курсе, кто он хотя бы?

– А как же! Петька, бывший одноклассник Вероники.

– Где он, знаете?

– В колонии. Если не ошибаюсь, это уже его третья или четвертая, как это говорят… ходка, да?

Шеин молча кивнул.

– То есть у него нет шансов получить опеку, – констатировал он.

– Ни единого! – подтвердила женщина. – Господи, как же так, почему это случилось с Никой?! Она ведь старалась как могла, как та лягушка из известной притчи, взбившая молоко в масло!

– Вы были с ней в близких отношениях?

– Ближе меня у нее никого не было. Ника рано потеряла мать, в семнадцать лет, и с тех пор я постоянно старалась помогать. С мужиками ей не везло – попадались одни отморозки! Вот и с Петькой они то сходились, то расходились – отсюда и двое детей… Но Ника не сдавалась, работала как проклятая, и вот какой-то гад решил, что она не заслуживает того, чтобы жить! Как думаете, вы его найдете, этого выродка?

– Сделаем все, что в наших силах, – пообещал Антон. – И вы могли бы в этом помочь, ведь вы утверждаете, что постоянно общались с племянницей.

– Спрашивайте, – решительно сказала Барышникова. – Я расскажу все, что знаю, но только ведь, если Нику маньяк убил, это значит, что он мог и не знать ее лично, верно? Может, просто увидел где-то…

– Возможно, – согласился Антон. – И все же, как следует из практики, жертвы подобных преступников не случайны: сперва они встречаются в каком-то определенном месте – в магазине, в спортивном клубе…

– На спортклубы у Ники денег не было, – покачала головой тетка убитой. – А магазины – вы же сами понимаете, что их много, а народу – еще больше! Господи, ну почему хорошим людям так не везет, скажите мне?! Ника много и тяжело работала, хоть она и числилась кассиром, но ей ведь и товар приходилось принимать, а это, знаете ли, означало тяжеленные ящики тягать, а в моей племяннице весу-то было килограммов пятьдесят пять! Из-за этого она и спину потянула, да так, что встать с кровати не могла – спасибо массажу, поднял ее на ноги… И вот на тебе!

– Как насчет знакомых вашей племянницы, соседей: нет ли среди них кого-то, кто кажется вам подозрительным? – вернул женщину в настоящее оперативник.

– Да нет… Хотя постойте: был один парень, Сергей, кажется?

– Что за парень?

– Ника жаловалась, что он прохода ей не дает.

– В каком смысле?

– Хотел с ней встречаться, даже предлагал вместе жить.

– А в чем проблема: он ей не нравился?

– Так этот Сергей ничего хорошего собой не представляет: работает от случая к случаю, живет у приятеля, а своего жилья не имеет. Зачем Нике такой иждивенец-то?

– Ну да, без надобности, – согласился Антон.

– А ведь у нее дети! – продолжала Барышникова. – Ей нужен был надежный мужчина!

– Как считаете, этот Сергей мог причинить ей зло?

– А бог его знает… Один раз они чуть не подрались!

– Из-за чего?

– Кажется, Сергей увидел Нику с мужчиной.

– Что за кавалер?

– Да какой кавалер – так, коллега с работы. Но скандал знатный вышел!

– А насколько серьезно пострадала ваша племянница?

– Ну он, насколько я помню, глаз ей подбил, но и она в долгу не осталась… Думаете, это он Нику, да?

– Как мне найти этого Сергея? А еще, пожалуйста, назовите самых близких подруг Вероники и дайте их координаты, если есть.

* * *

– Ну, Аллочка, скажу я тебе, ты просто великолепна!

Этими словами Кириенко встретил Аллу, когда она переступила порог его кабинета.

– Спасибо, Андрон Петрович, – растеряно ответила Алла, – но с чего такие дифирамбы, позвольте поинтересоваться?

– Позволю, позволю, – усмехнулся генерал-майор. – Присаживайся! Я имел в виду то, как ты разобралась с Лосевым, узнаю руку мастера! Честно говоря, не ожидал…

– Да я ничего такого не сделала, – скромно потупилась она. – Просто попыталась войти в положение отца, потерявшего ребенка.

– Не прибедняйся, мы же здесь одни, зрителей нет! – усмехнулся генерал-майор. – Вот не предполагал я в тебе задатков дипломата, теперь буду обращаться в кризисных ситуациях!

– Ох, не надо, Андрон Петрович! – взмолилась Алла. – Давайте каждый будет заниматься своим делом!

– Да, но зарывать в землю такой талант…

Алла занервничала бы, если б за годы работы не изучила шефа вдоль и поперек, поэтому она понимала, что он просто-напросто развлекается, на самом деле не имея в виду того, о чем говорит.

– Есть что-то по маньяку? – спросил он, решив, что достаточно пощекотал ей нервы.

– Пока ничего конкретного, – вздохнула она. – Я ищу похожие случаи по городу и области, рассчитываю в ближайшее время получить результаты… Вернее, надеюсь, что их не будет!

– Тьфу-тьфу-тьфу! Так что, пока подозреваемых – ноль?

– Не совсем. Опера нарыли одного гражданина, у которого были, гм… разногласия с первой жертвой.

– Разногласия какого рода?

– Вроде бы он пытался за ней ухаживать и регулярно получал от ворот поворот. Кажется, они даже подрались, тетка жертвы готова подтвердить, и, думаю, другие свидетели тоже отыщутся.

– А данный гражданин имеет склонность к садизму? – поинтересовался Дед. – Насколько я понимаю, кожу с тел погибших вырезали еще при жизни?

– Шеин поехал за ним, как только этого Полетаева доставят в СК, я с ним поговорю.

– Отлично! И пусть на допросе поприсутствует Бахметьев, лады? Может, он своим опытным глазом заметит то, чего не увидишь ты?

– Я так и собиралась сделать, Андрон Петрович.

– Вот и ладушки… Иди, дорогуша, служи!

* * *

На кладбище было холодно. Мономаху нередко приходилось бывать в таких местах: умирали старые учителя, профессора из университета, родители друзей и даже сами друзья, несмотря на то что возраст для ухода, кажется, еще не подошел, и каждый раз, на каком бы кладбище он ни оказался, ощущал холод – в любое время года. Даже если светило солнце и термометр показывал тридцать градусов.

Мономах не верил в сверхъестественные силы, но с годами убедился, что там, то ли наверху, то ли внизу, все-таки что-то есть, и именно оно, это нечто, ведает погостами и создает на них определенную атмосферу, не позволяющую думать ни о чем, кроме того, что происходит возле ямы глубиной в два метра, и деревянного ящика рядом. Ну или урны.

Мономаха охватывала депрессия всякий раз, когда приходилось хоронить близких знакомых, но сегодня он не находил себе места ни физически, ни душевно: таких молодых, как Костя Теплов, он никак не рассчитывал провожать в последний путь!

На прощание в морг он не успел из-за срочной операции, но на кладбище поспел вовремя, хоть и явился последним. При его появлении лицо Маши, еще более бледное и осунувшееся, чем в их последнюю встречу, слегка просветлело. Ее бывший стоял рядом – слава богу, все-таки пришел проститься со старшим сыном! Мужчины лишь молча обменялись кивками, показывая, что заметили и узнали друг друга. Мономах видел все как в тумане: в фокусе его зрения постоянно была Маша – он как будто опасался, что, если хоть на миг потеряет ее из виду, она исчезнет, растворится в воздухе, как только гроб опустят в яму. Разумеется, этого не произошло, и через сорок минут на этом месте вырос небольшой холмик, на который водрузили портрет покойного, словно перечеркнутый траурной лентой, и цветы, которые предварительно вытащили из гроба работники кладбища. С фотографии на Мономаха смотрел серьезный молодой человек – да нет, еще совсем мальчишка. Он казался сосредоточенным и не улыбался в объектив – интересно, почему Маша выбрала именно этот снимок?

Все закончилось довольно быстро. Мономах предпочел бы поскорее исчезнуть, но не был уверен, что подруга его поймет, – возможно, она рассчитывала на разговор. Он взглянул на часы: время еще есть.

– Владимир Всеволодович, а вы-то как здесь?!

Возглас за спиной заставил его обернуться.

– Могу задать тебе тот же вопрос! – пробормотал он, увидев перед собой Михаила Пака, молодого хирурга из его отделения. Он находился в отпуске, но Мономах спал и видел, как бы вернуть его к работе, чтобы «освоить» побольше квот, да и дать талантливому парню подзаработать, чего уж греха таить.

– Я знал Костю… Вернее, наши матери общаются, ну и мы через них.

– Ясно.

– А вы?..

– Мы с Машей… ну, с его мамой то есть, учились вместе. В меде.

– Правда?

Мономаху нравился Миша: у него отличные руки, что является главным достоинством хирурга, и, что определенно указывает на высокие душевные качества, он сострадателен к больным. Последнее – достоинство крайне редкое, особенно в медицинской среде! А еще Михаил отличался неизменной вежливостью: Мономах ни разу не слышал, чтобы он употребил не то что ругательное, но даже просто грубое слово в общении с коллегами или пациентами, и готов был поклониться его родителям в пояс за такое потрясающее воспитание сына! Пак был одним из немногих в отделении ТОН^[5], к кому Мономах обращался на «ты», и все знали о его особом отношении к Михаилу. Ну и плевать, в конце концов, он его ученик, и именно Мономах перетащил Пака к себе, как только стал заведующим отделением.

Тактаров, его вечный враг и соперник, не уставал бухтеть, что коллега, дескать, набирает врачей не по их профессиональным качествам, а по принципу модельной внешности и что пациенты по этой причине рвутся именно в ТОН, а не к Тактарову. Что ж, Севан Мейроян и Михаил Пак, несомненно, парни привлекательные, но, помимо внешности, обладают всем тем, что необходимо больным, – образованием, опытом и умением. Так что не важно, что там себе думает Тактаров!

– Я удивился, увидев тебя, – пробормотал Мономах задумчиво. – Вы с Костей не могли учиться вместе…

– Верно, – кивнул Миша. – Я старше почти на шесть лет.

– Значит, друзьями вы не были?

Парень покачал головой.

– Владимир Всеволодович… – начал было он, но тут к ним приблизились Маша и невысокая, очень стройная женщина неопределенного возраста в элегантном черном пальто и шляпе с небольшими полями.

Не оставалось ни малейших сомнений в том, что она приходится Мише матерью: раскосые глаза, смуглый цвет лица и тонкие восточные черты выдавали в ней представительницу монголоидной расы. Мономаха всегда удивляла невозможность определить возраст кореянок и китаянок: кажется, достигнув тридцатилетия, они перестают стареть, и пятидесятилетнюю или даже шестидесятилетнюю даму не слишком опытный человек, скорее всего, примет за тридцатипятилетнюю. Такой была и мама Михаила Пака.

– Вова, познакомься, – тихо сказала Маша, кивая в ее сторону. – Это Галя, мама Миши.

– Очень приятно, – кивнул Мономах, с интересом разглядывая необычное лицо новой знакомой.