Интересно, она делала блефаропластику – откуда «двойные» веки у кореянки? А еще он не смог обнаружить ни единой морщины на лице Галины Пак, как бы пристально ни вглядывался, а ведь ей, должно быть, за шестьдесят: Мономах знал, что у Миши есть еще старший брат… Может, родила первенца в восемнадцать? Черт, но она все равно выглядит на сорок пять!

– Спасибо, что пришел, – добавила Мария. – Никто из Костиных коллег не пришел, даже его девушка.

– Как странно!

– Только заведующая прислала красивый букет и венок, спасибо ей!

– Говоришь, никто из коллег… – задумчиво пробормотал Мономах. – И даже его подружка?

– Наверняка они поверили отчету патологоанатома и считают моего сына записным наркоманом, да еще и самоубийцей!

– Это не объяснение!

– В смысле?

– Даже если так, что, необязательно приходить на похороны? Костя никого не ограбил и не убил, верно? Тогда почему его коллеги ведут себя подобным образом?

– Сдается мне, твой друг прав, – неожиданно подала голос Галина Пак. – Удивительно, что никто не счел нужным проводить коллегу в последний путь, а ведь Костя проработал в той больнице почти год!

– Ну да… А ты что думаешь? – Маша вопросительно взглянула на Мономаха.

– Ну тут могут быть варианты.

– Какие, например?

– Допустим, они боятся гнева начальства.

– Но она…

– Да, знаю, прислала венок и так далее, но это всего лишь красивый жест, и ничего более! Вдруг она ощущает вину?

– За что?

– За то, что довела Костика до самоубийства.

– Это не было самоубийством!

– Но завотделением может так считать, как и ее подчиненные. Когда человек, работавший с тобой бок о бок, о котором ты думал, что знал его вдоль и поперек, вдруг решает свести счеты с жизнью, невольно начинаешь прикидывать: а нет ли в этом твоей вины? Мы понятия не имеем, какие отношения были у Кости с коллегами!

– Хорошо, а какие еще причины могут быть? – поинтересовалась Галина.

Мономах видел, что она действительно хочет знать, а не просто интересуется из вежливости.

– Они вам не понравятся, – честно ответил он.

– Не надо, Вова, – покачала головой Мария. – Галин старший сын – зампрокурора города, так что ее трудно чем-то удивить!

– Правда? – пробормотал Мономах. – Что ж… возможно, совершено преступление и виновный находится в больнице, где работал Костя. И может статься, кое-кто из коллег это подозревает… или даже знает наверняка.

Какое-то движение привлекло его внимание, и он повернул голову: неподалеку стояла молодая женщина в теплом синем пуховике и неотрывно смотрела на их небольшую группу. Мономах сразу ее узнал.

– Извините, – сказал он, обращаясь к женщинам и Михаилу. – Мне нужно кое с кем поговорить!

– Ты приедешь? – спросила Мария. – Костю помянуть…

– Да, но не сегодня: у меня еще две операции. Я позвоню, хорошо? И тебе, Миша: есть разговор!

И, простившись, он быстро зашагал прочь. Медведь не спеша двинулась ему навстречу, поняв, что он ее заметил. Вот же повезло заполучить такую фамилию: высокая, стройная и привлекательная блондинка нисколько не напоминает неуклюжего обитателя российских лесов! Ну разве что своим напором и бескомпромиссностью? Они с Сурковой так не похожи, и все же Алла определенно питает к этой девице теплые чувства, сродни тем, что сам Мономах испытывает в отношении Миши Пака.

– Добрый день, Владимир Всеволодович, – вежливо поздоровалась молодая следователь, когда они поравнялись.

– Не слишком-то он и добрый, – пробурчал тот, окидывая девушку оценивающим взглядом.

Одевается как пацанка, заключил он: если бы она обладала вкусом своей начальницы и носила подобающую ее возрасту и телосложению одежду, то ее принимали бы за модель… Черт, почему он постоянно вспоминает о Сурковой и всех женщин сравнивает с ней?!

– Верно, – не стала спорить Медведь. – Алла Гурьевна говорила, что вы знакомы с покойным?

– Как осторожно вы сказали: «с покойным»! Это значит, что дело еще не возбуждено?

– Будет, в ближайшее время: ваш приятель Гурнов уверен, что кто-то поспособствовал Теплову отправиться на тот свет.

Мономаха покоробили ее слова: будучи врачом, да еще и хирургом, он и сам порой бывал циничен, но, оказывается, когда цинизм распространяется на тех, кого ты знаешь, он граничит с грубостью. Медведь и сама, похоже, сообразила, что допустила бестактность, – это было заметно по ее внезапно заалевшим щекам, – но извиняться не стала: в конце концов, Мономах ведь не отец Кости, а значит, ей нет смысла проявлять чуткость!

– Зачем вы здесь? – поинтересовался он. – Почему не стали беседовать с родственниками?

– С матерью Теплова я уже говорила, – пояснила она. – Его папаша, похоже, мало общался с сыном в последнее время, но я все равно встречусь с ним позднее: вдруг ему что-то все же известно… Честно признаться, я надеялась застать здесь друзей и коллег Теплова, вас не удивило, что никто не пришел? Только этот парень с узкими глазами…

– Он не Костин коллега, а мой, – поспешил вставить Мономах.

– А женщина…

– Его мать. Галина Пак – близкая подруга Марии, поэтому ее сын Михаил тоже общался с Костей.

– Пак? – с неожиданным интересом переспросила Валерия.

– А в чем дело? – пожал плечами Мономах. – Пак, Ким и Цой – самые распространенные имена у русских корейцев.

– Ну да… Как думаете, этим Пакам может быть что-то известно о гибели Теплова?

– Вряд ли. Если бы они что-то знали, то уже рассказали бы Маше, а она непременно поделилась бы со мной.

– Ясно.

Они немного помолчали.

– Есть зацепки? – спросил Мономах через несколько минут. – Я не прошу раскрывать какие-то секреты, но…

– На самом деле я и сама хотела с вами проконсультироваться, – прервала его Медведь. – Дело в том, что я посетила онкоцентр, где работал ваш знакомый, и побеседовала с некоторыми людьми.

– И как впечатление?

– Честно? Мутноватое.

– А что так?

– У меня создалось впечатление, что работники центра получили строгие инструкции не распространяться по поводу случившегося.

– Обычное дело! – скривился Мономах. – Медицинское сообщество весьма закрытое, и все там зависит от завотделениями и, конечно же, главврача: гибель сотрудника, да еще и при таких, гм… неоднозначных обстоятельствах, скорее всего, перепугала всех донельзя, и они боятся последствий.

– Каких, например?

– Уголовное расследование может повлечь за собой проверку от Комитета по здравоохранению, а это, в свою очередь, грозит создать проблемы для руководства клиники.

– Ну да, похоже на то, – задумчиво кивнула следователь. – Заведующая отделением очень суетилась… Кстати, она упомянула о том, что проводила служебное расследование.

– По поводу?

– По поводу хищения наркосодержащих препаратов. Вот список. – И Медведь вытащила из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, протянув его собеседнику.

– Да, – закивал тот, быстро пробежав список глазами. – Все это наркотические препараты – по большей части обезболивающие.

– То есть они не продаются в аптеке?

– Нет, их можно получить только в больницах и хосписах. Но вы же понимаете, существует нелегальный оборот…

– Да-да, понимаю. Можете поподробнее объяснить, что тут что?

– Ну почти все они выпускаются в виде таблеток или капсул, а также растворов для инъекций: трамадол, морфин, промедол, пентазоцин… Кодеин здесь самый безобидный, раньше он входил в состав препаратов от кашля, но, само собой, все зависит от чистоты и дозы. Значит, эти медикаменты воровали в онкоцентре?

– Да.

– Я правильно понимаю, что найденный при Косте сульфат морфина, по мнению заведующей, сильно сужает круг подозреваемых?

– Она утверждает, что Теплов в последнее время изменился: стал нервным, раздражительным и выглядел так, словно очень мало спит. Она даже сокрушалась, что недосмотрела в силу большой занятости…

– То есть заведующая намекает на то, что Костя был наркоманом?

– Ну прямо она не сказала, но мне, во всяком случае, так показалось, да.

– И много препаратов пропало?

– Судя по всему, тащили их буквально в промышленных масштабах.

– И что, все – для собственного употребления? Смешно!

– А если Теплов приторговывал?

– Ни за что в это не поверю!

– Насколько близко вы с ним общались?

Мономах открыл было рот, чтобы возмутиться, но захлопнул его: действительно, что ему известно о жизни Костика? Машу он знает как облупленную, и если бы речь шла о ней, вот тут уж Мономах горой встал бы на ее защиту, но ее сын… Что, если она не подозревала, насколько все плохо?

– Я понимаю, о чем вы думаете, – продолжила Медведь, так как ее собеседник не отвечал. – Но тот факт, что Теплова, возможно, убили, не снимает с него подозрения в краже: может, с ним разобрались подельники? Возможно, они тоже работают в центре или, допустим, пришли туда под видом родственников пациентов или переодевшись в униформу персонала с целью избавиться от него?

– Почему?

– Это предстоит выяснить.

– Выходит, вы уже все решили? – нахмурился Мономах. – Костик – «толкач», бессовестно обкрадывавший тяжелобольных людей и водивший дружбу с уголовниками?!

– Не драматизируйте, Владимир Всеволодович, – поморщилась Валерия, – это лишь одна из рабочих версий. Связь Теплова с, как вы выразились, уголовниками еще нужно доказать, как и то, что кражи – его рук дело: одна упаковка препарата еще ничего не доказывает!

– Рад, что вы тоже так считаете!

– Я всего лишь пытаюсь быть объективной. У вас это вряд ли получится, ведь вы лично знали покойного и дружите с его матерью.

– Порой «объективность» следственных органов приводит не к выявлению настоящих преступников, а к задержанию, аресту или даже посадке невиновных, – парировал Мономах, – а «предвзятость» родственников и друзей зачастую помогает не причастным к преступлениям подозреваемым избежать несправедливых обвинений!

Медведь внимательно посмотрела на него, словно изучая. Взгляд ее лучистых серо-голубых глаз вдруг показался ему на удивление цепким и проницательным – ну прямо как у настоящего следака!

– Не зря Алла Гурьевна так вас ценит, – неожиданно проговорила она. – Вашим друзьям и знакомым повезло: вы будете до конца их защищать, не позволяя себе усомниться! Это здорово, если только вы не станете скрывать важную информацию от следствия – разумеется, из самых благих побуждений.

– Даже не сомневайтесь: если что-то станет мне известно, я тут же сообщу об этом Алле Гурьевне, – процедил Мономах.

– Лучше сразу мне, – попросила следователь, протягивая ему простую белую визитку с именем и телефонами. – В любое время, договорились? – И она заторопилась к выходу.

Мономах не мог ее за это винить: мало кто получает удовольствие от посещения подобных мест, а уж тем более молодая женщина, у которой вся жизнь впереди и нет никакого желания задумываться о смерти… С другой стороны, профессия Валерии Медведь напрямую связана со смертью и горем, и это ее собственный выбор.

Он медленно побрел к выходу, надеясь, что Маша и ее маленькая компания не стали ждать его за воротами: он не хотел обсуждать случившееся, ведь впереди еще много работы и нужно оставаться спокойным и сосредоточенным. Однако же сделать это будет нелегко: разговор с Медведь оставил в его душе неприятный осадок, и ему еще предстоит решить, что с этим делать – не вмешиваться, как просил Иван Гурнов, или все же попытаться самому что-то выяснить?

* * *

– Ну, как там наш парень?

Вопрос Аллы был адресован Антону, который все утро посвятил допросу Сергея Полетаева, подозреваемого в убийстве Вероники Иващенко, первой зарегистрированной жертвы.

– Глухо, – со вздохом ответил старший опер. – Все отрицает!

– Ни за что не поверю, что вы ничего из него не вытянули!

– Вытянул – все, кроме признания.