Циник посмеется над такой наивностью советского человека, упрекнёт его в чрезмерной идеализации, раболепии, свалив вину на «тоталитарное» государство. А в действительности – это невинность и чистота, детскость русского человека, способного не на идеализацию, а на одухотворение. Этот человек видит в Ленине святого, способного воскрешать умерших. И это не невинность, это сила веры, преданность идеалам абсолютного добра, которые воплотились в образе Ленина.

Если до войны имя Ленина давало силы жить и творить, то на войне – умирать за родину. Этот боец рассказал, что после смерти матери у него осталась её нательная рубаха, которую она отдала ему, чтобы ему не было страшно и скучно, когда она уходила на работу. И он хранит эту почти истлевшую рубаху своей «бедной, мёртвой, вечной» матери, которая бережёт его по жизни. Сберегла она его и на поле боя:

«Во время войны я хранил материнскую рубаху у себя на груди, за пазухой; сейчас только она у меня под подушкой… Ты вот не знаешь, ты не поймешь, как легко бывает умереть, как умираешь с жадностью и с ясной мыслью, когда идешь на смерть под знаменем родины, и родина эта живет в твоём сердце, как истина, как Ленин, и ты прижимаешь её к себе, как бедную рубаху дорогой матери…»

Насколько это трогательно, трогательно и высоко приравнять Ленина и материнскую рубаху, два оберега, две самые дорогие и святые вещи, в которых как и истина живет родина, с которыми наши солдаты шли на смерть и одержали победу!

Вот еще пример одухотворения из рассказа «Офицер и солдат»:

«Артемов недавно прочитал в газете, что война есть исступление, и улыбнулся над ошибочностью этой мысли. Он знал, что война, как и мир, одухотворяется счастьем и в ней есть радость, и он сам испытывал радость войны, счастье уничтожения зла, и ещё испытает их, и ради того он живет на войне и другие люди живут».

Трактовка войны как исступления или как коллективной агрессии – все это трактовки, родившиеся в контексте западной культуры – пацифизма, психоанализа и проч. Русскому солдату открывается совсем иной духовный смысл войны, который даже в этом наиболее драматическом и тёмном событии может видеть свет. И этот свет в том, чтобы разгонять тьму и зло, которые несёт враг.

А враг не имеет этого смысла и света, он не одухотворён, и в этом причина его поражения. Из очерка «На могилах русских солдат»:

«Именно отсутствие истинного, одухотворённого воина в рядах германской армии является одной из причин поражения фашистской армии».

Платонов, пройдя через войну, приобрел огромный опыт сравнения русского и немецкого солдата. Известно, что он тщательно исследовал психологию немцев как врагов, изучал их переписку со своими близкими, беседовал с военнопленными, в результате такой вывод – отсутствие одухотворённого воина.

Ещё одним важным одухотворяющим смыслом у Платонова, открывающимся на войне, является борьба со смертью. Это максимальный, предельно концентрированный смысл жизни. Именно на войне и происходит отвоёвывание жизни для мира. Это трагический парадокс, но не самой войны, а жизни, в которой есть война и для которой нужна война, чтобы быть.

Вообще, идея борьбы со смертью как с главным врагом человека является для Платонова определяющей, проходящей через все периоды его творчества. Уже в ранней публицистике со страстью строителя новой жизни Платонов раскрывает свои планы и мечты:

«О великом пути знания, пройденном человечеством, и о пути, который предстоит ему пройти, о мышлении, истине и заблуждениях, о страданиях человечества в поисках правды своей жизни, о борьбе и гибели за найденную правду, о затаенной страстной мечте, о конечной победе над своими врагами – природой и смертью, – я напишу в другой раз, как обдумаю».

В ранней публицистике, с которой Платонов дебютировал как журналист, содержатся все главные философемы его мышления, которые он пронесёт через всю жизнь. Главная – восприятие смерти как врага, как главной угрозы человеку, устранить которую предполагается с помощью науки и техники. И в этом смысл нового социалистического строя – освобождения человека от архаики прошлых эпох, в которой все социальные «прелести» буржуазного строя, капитализма с его хищничеством, а также природные опасности, которые несут её слепые, хаотические силы, главная из которых – смерть. Борьбе с ними и посвящены самые пламенные строки Платонова.

В программной статье «Культура пролетариата» (1920) находим следующее:

«Новая опасность человека – смерть. Против неё он направил свои удары и против неё из страха развил и возвысил над всеми остальными чувствами половое чувство. Размножение, замена себя на земле своими детьми – всё это удары по смерти и полёт к бессмертию… Дело борьбы с великим врагом – смертью вперёд не подвигалось. Найдя благо в половом чувстве, люди окаменели. Смерть была жива и стояла на месте, и растущий мозг увеличивал сознание опасности. <…> Мысль легко и быстро уничтожит смерть своей систематической работой-наукой».

Нетрудно увидеть в этих словах сильное влияние философии «общего дела» Н. Ф. Федорова, сконцентрированное в трёх главных положениях: смерть – враг; природа – источник смерти; наука – спасение от смерти через покорение природы. Но у Платонова на первом месте нравственные аргументы необходимости победы над смертью. В статье «Жизнь до конца» (1921) он пишет:

«Отчаяние, мука и смерть – вот истинные причины человеческой героической деятельности и мощные моторы истории. Мы должны мучиться, миллионами умирать, падать от неистощимой любви, чтобы обрести в себе способность работать. Настоящий труд есть утоление нашей вечной скорби, в нём затихает боль и не слышно сердца.

Настоящей жизни на земле не было, и не скоро она будет. Была гибель, и мы рыли могилы и опускали туда брата, сестру и невесту. В каждом рано умершем, в каждом погибшем человечество теряет своего спасителя».

Таков ранний философский анализ действительности, пронизанный скорбной интонацией боли и печалования за человечество. Смерть отбирает подлинность, отбирает смысл, поэтому и настоящей жизни не было еще на земле. В смерти – предельное зло, потому что она не просто прерывает жизнь, но она лишает её смысла. А для человека как духовного существа это главное.

В статье «Пролетарская поэзия» (1922) намечено решение этого вопроса, выход из тупиковой трагической ситуации, которую создали природа, половая любовь и буржуазный строй.

«История есть путь к спасению через победу человека над вселенной. И мы идём к бессмертию человечества и спасению его от казематов физических законов, стихий, дезорганизованности, случайности, тайны и ужаса.

Конечная наша станция – постижение сущности мира. Пусть нас не разубеждают в этом: мы сильно хотим познать всё до конца, и с нас довольно этого желания, чтобы не поверить никакому шкурнику мысли».

Однако со временем приходит разочарование в возможностях науки в борьбе с природой и смертью. Оказалось, что возможности науки ограничены, и научными средствами нельзя ни смерть преодолеть, ни построить идеальное общество. Место научного энтузиазма занимает экзистенциальная тоска. Возникает стойкое ощущение бессмысленности существования, глубокой скорби от разрушительного действия смерти на человеческую жизнь.

Этими интонациями проникнут роман «Чевенгур». Один из его героев Яков Титыч выражает это настроение в таком раздумье:

«Это ж мука, а не жизнь. Пусть бы всё умирало, но хоть бы мертвое тело оставалось целым, было бы чего держать и помнить, а то дуют ветры, течет вода, и всё пропадает и расстаётся в прах. <…> И кто умер, тот умер ни за что, и теперь не найдешь никого, кто жил когда, все они – одна потеря».

Здесь появляется мотив спасения, стремление спастись от бессмысленного существования, создаваемого смертью. Острое, болезненное переживание смерти проявляется в тоске, скорби по умершим и жажде бессмертия и воскрешения. Слова из романа «Чевенгур»: «мертвые прожили зря и хотят воскреснуть», обозначают эту интенцию, которая является характерной для русской философии. В. С. Соловьев сформулировал этот главный для русской нравственной философии тезис в своей книге «Оправдание добра»: «Весь наш мир нераздельно (не только душевный и политический, но и физический) требует спасения». Это установка характерна и для Н. Ф. Федорова, и для Ф. М. Достоевского, и для Н. А. Бердяева, и для многих представителей русской религиозно-философской культуры. Стремление ко всеобщему спасению приобретает различные формы: это и традиционное, религиозное, и научное, появившееся в новом социалистическом обществе.

Платонов, будучи очень чутким к национальным проявлениям, разделял эту установку на спасение, возложив на науку осуществление этого. Философия «общего дела» Н. Ф. Федорова как раз отвечала этим стремлениям А. Платонова. Но обстоятельства жизни поменяли стратегическую линию. Писатель был также инженером, мелиоратором, электротехником, хорошо разбиравшимся в технике, и увидел, что технические возможности науки влиять на природу не безграничны.

Наступила Великая Отечественная война. Теперь враг иной, это не природа, в которой смерть, а фашизм как носитель зла и смерти. Зло объективировалось в этом идеологическом явлении, которое приобрело масштабы всемирно-исторической катастрофы. Смысложизненная интенция направлена на борьбу с этим злом, в котором смерть становится мировым злом. Борьба с фашизмом приобретает двойное значение: это борьба со смертью в ее изначальном «природном» смысле. И борьба с врагом как с носителем смерти, как с угрозой существования Родины.

Теперь спасение не в победе над смертью через укрощение природы, а в победе над врагом, в спасении народа. Война открывает новый уровень смысла жизни. Характерная для Платонова метафизическая рефлексия над смертью не уходит в военных рассказах, но как бы отодвигается на второй план, уступая место подвигу, героизму, жертвенности.

В рассказе «Одухотворенные люди» этот новый смысл победы над врагом как победы над смертью выражен предельно четко:

«Фильченко представлял себе родину как поле, где растут люди, похожие на разноцветные цветы, и нет среди них ни одного, в точности похожего на другой; поэтому он не мог ни понять смерти, ни примириться с ней. Смерть всегда уничтожает то, что лишь однажды существует, что не было никогда и не повторится во веки веков. И скорбь о погибшем человеке не может быть утешена. Ради того он и стоял здесь – ради того, чтобы остановить смерть, чтобы люди не узнали неутешного горя. Но он не знал ещё, он не испытал, как нужно встретить и пережить смерть самому, как нужно умереть, чтобы сама смерть обессилела, встретив его».

Смысл жизни на войне и доказывается, и показывается. Можно вспомнить известную формулу П. Флоренского, что «православие не доказуется, а показуется». Это применимо в полной мере и к этим словам из рассказа Платонова: смысл жизни здесь доказуется не в теоретическом смысле, как бытие Бога в рациональной схоластической философии, а показуется на поле боя, в смертельной схватке с врагом, то есть показывается на практике.

Победить врага, конечно, является главной целью, но парадокс в том, что речь здесь идёт о том, чтобы доказать, в чем смысл нашей жизни. А он в одухотворённости, в одухотворённости, которая принесет победу. Иначе на первом месте духовный, идейный смысл жизни, без которого невозможна победа. Быть одухотворенным – вот что нужно человеку, и особенно это нужно на войне.

Смысл на войне – это нечто другое, чем смысл в мирной жизни, когда человек находится в относительной безопасности, когда смерть ему не грозит каждый миг. В мире человек может быть беспечным, может напряженно искать смысл жизни, а может предаться тоске от бессмысленности и даже в редких случаях может покончить собой от отчаяния. Но чаще люди безразличны к смыслу, его отсутствие не угнетает их, они просто не замечают его.