А еще – свечи. Надо же, новую веру дед Марьи отверг и выгнал странных людей, что размахивали крестами в разные стороны, а свечи у них позаимствовал. И правильно: горели они дольше и мягче лучин^[6].

Дербнику тоже нравились свечи, хотя некоторые по-прежнему любили зажигать сухие ветки. Лучина горела быстро и ярко, свеча – плавно. Тонкая полоска пламени словно согревала душу и защищала ее от злых духов и холода в зимнюю пору.

– Так чего хотела-то? – Дербник схватил другой кусок. Ах, лишь бы не смотреть на княжну, не видеть лица и густой косы. – Ох и кормят вас тут!..

– Дербник-Дербник, – звонко защебетала Марья. Какой птицей стала бы она?.. – Как думаешь, что будет, если мы освободим чародея из Черногорья?

Хлюп – мясо свалилось в миску. Дербник уставился на княжну так, словно увидел ее впервые. В голову даже закралось подозрение: действительно ли перед ним Марья, а не насланный кем-то морок?

– Ты чего это? – Дербник сглотнул. – Княжна…

– О боги-боги, – она поджала губы. – Нет покоя нашим землям с тех самых пор, но вдруг, – заговорила еще тише, – если мы освободим Лихослава, то настанет мир?

Мир?! Благодаря чародею, которого худо-бедно упекли в горы? Звучало как очень, очень паршивая шутка.

Да, ему приходилось слышать о том, что по обряду и по воле богов запертый чародей должен был выполнить желание человека, который освободит его, только то ведь слухи! Речи кощунов, стрекотанье безмозглых птиц – и ничего больше.

– Или мира не будет вообще, – мрачно закончил Дербник. – Ты не понимаешь, о чем говоришь, княжна.

– Это мои земли! – надавила Марья. – И я устала смотреть, как льется наша кровь. А льется она, Дербник, не прекращаясь, и не видно этому всему конца.

– Послушай, – он попытался собрать мысли в кучу, а те бегали в голове и чуть ли не сталкивались друг с другом, – это… странный задум, а скорее, страшный. Такие решения нельзя принимать в одиночку.

Марья нахмурилась. Видимо, сама понимала, что ни князь, ни бояре, ни Совет, ни вечер не одобрят. Это все равно что вонзить меч в собственные ребра. Верная смерть, зато врагу ничегошеньки не достанется. Не зря же Огнебужские давят и подкрадываются к Черногорью. Сколько пытались, да все никак: гнали их от Ржевицы всеми способами – боями, данью, проклятиями.

Сердце шептало: вот-вот пролезут. И что тогда станется с горами и чародейской темницей? Их ведь, проклятых, ни одно перемирие не удержит! Уж сколько раз пытались – а все заканчивалось очередной битвой. Несколько весен затишья, а дальше резня.

– Мы не советовались с соседями, когда… – договорить она не решилась. И слава богам. Ведь то же самое из года в год повторяли их враги.

Дербник схватил кружку кваса и начал жадно пить. Пена, прохлада, капля хмеля, затем – легкость. Да, он всего лишь слуга, не советник, не сильный чародей, чье слово могло бы иметь хоть какой-то вес.

– Мне не нравится эта затея, княжна, – хриплым голосом заговорил Дербник. – Но я не вправе решать. Я видел войну, она… уродлива. Ужасна. Как старый ворон полуголыми костями, ободранными перьями и гнилым клювом. Ее надо остановить. Как – я не знаю, – он призадумался, а затем добавил: – Но вряд ли это может сделать один человек.

Чародей ли, князь, да хоть сын самого Перуна, рожденный на земле! Это раньше Огнебужские могли отхватить кусок полей и убраться восвояси, а теперь им и того мало! Земель вокруг Ржевицы – и тех не хватит, чтобы откупиться за триста лет-то. Что началось с раскола Совета, с чародея и разборок внутри одного княжества, то давно переросло в истощающую борьбу за поля, города и горы, где, по слухам, таились несметные сокровища. Да и их-то не достанешь! Пойди попробуй – мгла вмиг затуманит ум и унесет в глубины пещер.

– Будем сидеть да дожидаться, пока они не явятся сюда, – Марья помрачнела.

Разговор совсем перестал быть приятным, хотя Дербнику хотелось осторожно любоваться Марьей, особенно когда рядом нет ни приставучей Зденки, ни ее няньки. В то же время душа сжималась от отчаяния: с одной стороны, он мечтал стать вровень с ней, а с другой – понимал: никак нельзя! Княжна выше, статнее, ярче, Дербник – ниже. Ему не стоило даже приближаться. Да и Сытник не одобрял, что он порой видится с Марьей, а уж ему-то перечить – как против родного отца идти.

«Стать вровень… Чушь какая!» – обругал он себя в мыслях.

А Марья медленно пережевывала мясо. Наверное, обдумывала его слова.

– Позволь откланяться? – пришлось спросить. Дербник не хотел задерживаться – нельзя было наедаться вовсю и пьянеть, иначе он не выдержит.

– Да, – отвернулась Марья, – ступай. Спасибо.

Дербник встал и торопливо прошел к выходу. Теперь двери трапезной казались ему спасением. От безумной задумки, сияющих глаз, хмеля и разговора, который походил на натягивание тетивы, медленное и скрипучее. Словно еще миг – и зазвенит, выпустив острую стрелу. Может, это была проверка на верность, кто знает? Или княжна помутилась умом? Тут оставалось только гадать.

3

Гданец пел и плясал, не понимая собственного счастья. Он не знал, каково это – гореть, прятаться, дрожать от страха, плакать. И сходить с ума, видя отрубленные руки, ноги, головы. А сколько выжженной земли! Она чернела вокруг Ржевицы, окраинного города, клубилась змеиными рядами и постепенно замыкала кольцом стены.

Дивосил просыпался с этими мыслями и кривился от отвращения к самому себе. Его ведь звали в птичник, обещали обучить перекидываться – но нет, уперся, стал травником, потому что хотел спасать, залечивать, вытаскивать раненых, вырывая их из рук Мораны чуть ли не силком.

Вышло плохо. Дивосил помнил, как витязи тянули руки к нему. Каждый из последних сил умолял вытащить именно его, хрипел, выплевывая кровь. Но он не мог взвалить на плечи сразу нескольких, никак не мог. А чародеи, служившие Огнебужским, настигали – аж спину жгло вражеским пламенем. И птицы сверху кричали: «Уходи! Отступай с остальными, иначе умрешь!»

Кого-то Дивосил, конечно, спас. Но скольких оставил…

Боги здорово посмеялись над ним, ведь именно Дивосилу приходилось добивать витязей. Чаще всего они – окровавленные, с вывернутыми телами – смотрели с пониманием, реже – с гневом.

Дивосил всегда возвращался, чтобы посмотреть. Вернулся и в тот раз. Как оказалось, не зря – у разрушенного перелеска кто-то отчаянно звал на помощь.

«Пожалуйста, пусть это будет не морок», – думал тогда Дивосил, несясь навстречу неизвестному витязю.

Да, он был настоящим, с багровым месивом вместо правого глаза, с кучей оберегов на шее. Так Дивосил спас вражьего чародея – притащил прямо к воротам и попросил отпереть. Надо ли говорить, насколько сильно его возненавидели?

А потом при чародее нашлись истертые куски бересты с забытыми резами^[7]. Носились с ними пару седмиц. Чародей лишь усмехался, но молчал – ровно до тех пор, пока кто-то из стражников не пошутил про Лихослава Проклятого.

– Ты его спас, тебе с этим и возиться! – сказал посадник. Наверное, хотел убить двух уток одной стрелой: избавиться от непутевого травника и послать весточку князю.

Так Дивосил оказался в Гданеце. Князь Мирояр принял его ласково: осторожно расспросил про чародея, бересту, резы, похмыкал, покивал и велел оставаться пока в тереме. Дивосил как будто прочел по губам: «Ну и что, что на окраинах Ржевицы идут бои? Ты там все равно ничем не поможешь».

Дивосил ходил в баню каждую седмицу, ел свежий хлеб и мясо. Он делал это, чтобы не выделяться – и ненавидел себя все больше. За сытость, тепло, чистоту. Да даже то, что он мог высыпаться каждую ночь, – уже невесть что!

В конце концов он решил поговорить с князем. Может, удастся выпросить у него перевертышей? Все знали, что Мирояр дорожил своим птичником, но мало ли. Ржевица ведь и впрямь задыхалась в огне. Мрачная, измотанная, она будто стояла за спиной, заставляла просыпаться в холодном поту, биться головой о стену и кричать до хрипа. Порой Дивосилу хотелось оторвать себе руки – но, к счастью, он понимал, что без них окажется и вовсе бесполезным.

Дивосил собрал пшеничные кудри в хвост, перевязал куском веревки и вышел из спальни. Он догадывался, что по терему ползали злые слухи, мол, приехал седмицы две назад чудной травник, ходит теперь в простецких рубахах и волком смотрит на остальных. И пусть ползут, лишь бы князь понял, насколько плохи дела в Ржевице.

Вереница лестниц словно смеялась над ним, вынуждая заворачивать не туда и спрашивать дорогу у стражников. Одни объясняли, другие шутили. Дивосил вздыхал и качал головой.

– О, Дивосил! – князь Мирояр встретил его с улыбкой. Он вообще казался удивительно добрым. – Здравствуй!

– Князь, – Дивосил поклонился.

Среди шелестящих кусков бересты горели свечи. Мирояр перебирал их, поднося к огню так близко, словно хотел сжечь. Но нет – читал и возвращал на место. В полумраке лицо князя напоминало… О боги, только не снова! Миг – и перед Дивосилом замелькали посеревшие головы витязей. Колени задрожали. Во рту пересохло. Тянуть было нельзя – иначе он сойдет с ума.

– Князь, – Дивосил облизал пересохшие губы, – позволь мне вернуться в Ржевицу? Я нужен там.

Мирояр поднял голову и взглянул на него. То ли с любопытством, то ли испытующе. Так обычно глядели, когда желали проверить силу человека. Сколько выдержит? В какой миг свалится?

– Ржевицу сожгли два дня назад, – наконец хмуро сказал Мирояр.

– Как, – вырвалось само, – как, князь?!

Мирояр молчал. Дивосил не выдержал – упал на колени и затрясся. Сколько их было – тех, кто боролся за город, защищал, спасал, прятал? О боги, боги! За что?! Кажется, он провалился туда – княжеские покои сменились тусклыми стенами. Ржевица стонала и кричала разными голосами, звала Дивосила. Он хотел побежать, но чья-то рука грубо дернула за плечо.

– Живи, – послышался насмешливый голос, хриплый, старушачий, – мертвым ты уже не поможешь.

Запахло… Нет, не гнилью и кровью – полынью и мятой. Какая странная и лихая смесь! Ржевицу затянуло дымом, а его самого унесло куда-то вдаль.

Дивосил открыл глаза и быстро задышал. Рядом сидела Любомила, держа в руках дымящуюся охапку трав. Да, славное сочетание. Оно могло поднять даже полумертвого.

– Вишь, как переживает. – Любомила взглянула на князя. – Сам себя жрет.

– Спасибо, Любомила, – Мирояр подошел к ним. – Ступай.

Она встала с лавки, поклонилась, взглянула на Дивосила и пошла в сторону двери. Сколько уже прошло? Лучина? Две? Ведь за ведуньей еще надо было послать, а там пока придет, пока поймет, что к чему…

– Останови это, князь, – пробормотал Дивосил. – Прошу тебя.

– Для этого ты мне и нужен, – ответил Мирояр. Он бросил взгляд на закрывшуюся дверь, нахмурился и заговорил совсем тихо: – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Если все получится, то мы, возможно, найдем способ остановить это все.

Дивосил с удивлением посмотрел на князя. Неужели? Вдруг обманывает? Войну пытались остановить задолго до рождения Мирояра, но все попытки оборачивались новыми стычками, а те перерастали в битвы.

Правда, по княжеству расползались слухи, будто Огнебужские напирают не просто так, не столько ради земель, где золотятся колосья, сколько ради чародея. Желали ли они вызволить его? И стоило ли это желание сожженных городов и деревень? Ох, вряд ли!

– За Ржевицей находится Черногорье, – задумчиво начал князь. – Огнебжуские чародеи пытаются пробиться туда. Не впервые, конечно, но раньше они не были так решительны.

– Князь, ты думаешь, – удивленно произнес Дивосил, – думаешь…

О нет, он не мог сказать это вслух, это же предательство.

– Да, они хотят именно этого, – голос Мирояра словно налился сталью.