– У вас же должен быть транспорт, – сказал я. – Отвезите меня к тому, кто может говорить. А лучше всего – отвезите меня к тому, кто принимает решения.

– Хорошо, – она поставила свою чашку на стол. – Машина ждет меня за углом.

– И если у вас есть какой-нибудь идиотский план, вроде того, чтобы надеть мне на голову мешок или что-то вроде того, то лучше вам отказаться от него прямо сейчас, – сказал я. – Иначе поездка не состоится.

– И в мыслях не было, – сказала она. – Но свой телефон вам придется отдать мне. На время, разумеется.

– Хорошо, – сказал я.

– И смарт-часы.

Я задрало рукава и показал ей оба запястья. Я не ношу часы.

– Что ж, тогда в путь, – не слишком уверенно улыбнулась она.

«Как думаешь, это оно?» – спросил Сэм.

«Похоже на то».

«Ван Хенг должен быть доволен».

Плевать.

Я понимал, что если пойду с ней, то сдам Ван Хенгу сопротивление. Или одну из его ячеек, если они здесь не совсем дилетанты, но никаких противоречивых эмоций по этому поводу не испытывал.

Несмотря на то, что эти люди были врагами моих врагов, моими друзьями они не были. И Нурлан еще в канализации довольно доходчиво объяснил мне, что тут никто никому ничего не должен.

И значит, пусть оно идет, как идет.

Глава 5

В исторической части города местный Ленинград совсем не отличался от нашего Петербурга, а в остальных местах различия были исключительно косметические. Те же многоэтажки для наиболее компактного проживания плебса, новые дороги почти в тех же местах, разве что в нашем мире невозможно было встретить вывески и рекламные баннеры с иероглифами, а тут они висели чуть ли не на каждом углу, придавая мрачному городу несвойственную ему пестроту. И автомобильный поток, разумеется, отличался марками машин, среди которых преобладали одинаковые на лицо китайские консервные банки.

«Руссо-Балт» в этом мире не выжил, а местное автомобильное производство, расположенное где-то в Самаре, не выдержало конкуренции с заводами оккупантов, и теперь там выпускали те же консервные банки. Впрочем, как я понял, принципиальной разницы с прежней заводской продукцией практически нет, разве что технологии шагнули вперед, а общее качество и одноразовость остались примерно на том же уровне.

Кристина сидела за рулем и вела машину не слишком уверенно. Может быть, нервничала из-за моего присутствия, а может быть, она в принципе не самый хороший водитель.

Я смотрел в окно на проносящиеся мимо здания и машины, и меня одолевали сомнения.

Картинка была очень похожа на настоящую, но все равно не складывалась до конца, словно не хватало одного или нескольких кусочков головоломки, которые и определяют изображение. Сопротивление нашло меня благодаря плану Ван Хенга, но за каким дьяволом Ван Хенгу вообще понадобилось ленинградское сопротивление? Он ведь не из контрразведки, он – теневой делец и гангстер, а для того, чтобы бороться с врагами, у империи есть другие инструменты. Да и вообще, по моему мнению, местным сопротивлением можно было пренебречь, поскольку какой-то глобальной опасности для власти цинтов оно не представляло. Сидят где-то в тени, копошатся, на силовые акции не решаются, копят силы для непонятно чего, и такими темпами, если оно все будет идти, как идет, копить им придется целую вечность, и этого все равно не хватит.

Симбы со временем становятся сильнее, или, как минимум, не теряют в силе, а об обычных людях такого не скажешь. Если же говорить о противостоянии структур, то по сравнению с империей сопротивление слишком ничтожно, и на самом деле время играет против него. Когда люди увидят полную бесперспективность борьбы, они начнут покидать ряды повстанцев, станут приспосабливаться к обстоятельствам, продолжат жить обычной обывательской жизнью.

Я провел здесь около года, и моя информация о мире наверняка была неполной, но на данный момент я не видел силы, которая могла бы бросить цинтам реальный вызов. Империя была слишком сильна и устойчива относительно внешних воздействий, и все надежды на ее крах могли быть связаны только с возникновением внутренних противоречий, но пока я не видел на это даже малейших намеков. Выстроенная императором структура была почти монолитной, и даже такие люди, как Вен Хенг, были в нее вписаны и выполняли свои функции.

Но это не значило, что я перестану искать возможности.

«Скорее всего, эти поиски закончатся тем, что нам обоим снесут голову», – заметил Сэм.

«Мне казалось, ты не можешь читать все мои мысли».

«Просто сейчас ты думаешь слишком громко».

«Раз так, может быть, мы вернемся к прерванному разговору о том, что стало слишком поздно для всего?»

«Не уверен, что сейчас для этого самое подходящее время».

«Согласен. Более подходящее время было вчера. А самое подходящее – год назад».

Откровенно говоря, меня изрядно раздражает такой поход. Дескать, мы знаем больше тебя, но тебе этого не скажем, потому что тебе этого знать не положено, смирись с этим. Такой подход широко распространен в армии, и редкий старший офицер снизойдет до того, чтобы разъяснить тебе смысл того или иного распоряжения, и там с этим, к сожалению, ничего нельзя поделать из-за субординации. Но сейчас мы не в армии, и Сэм – не старший офицер, и уж совершенно точно у него нет никакого права мной командовать.

Увы, у меня тоже не слишком много рычагов давления, и в ряде случаев я не могу заставить его сделать то, что я хочу. Когда речь идет о нашем общем выживании, он готов выполнить любую мою команду, но в остальных случаях может показать свой характер. И хотя он довольно болтлив, а иногда даже излишне болтлив, некоторые сведения приходится вытаскивать из него чуть ли не клещами.

«Год назад ты точно наделал бы глупостей. Конечно, ты их и так наделал, но все-таки на порядок меньше, и самой фатальной ты все-таки не совершил».

«Так расскажи сейчас».

«А ты не думаешь, что мы уже скоро приедем?»

«Не думаю».

Машина как раз встала в тягучую вялотекущую пробку перед светофором. Приоритет был не у нашего потока, и, по моим расчетам, мы должны были пересечь следующий перекресток только после четвертого-пятого переключения. А это минут десять-пятнадцать, и то если удача будет на нашей стороне.

«Ладно. Но учти, что с этим знанием жизнь твоя проще не станет».

«Слишком долгая прелюдия», – сказал я.

«Хорошо, перейду сразу к делу. Мы не ищем путей сопротивления, потому что в этом уже нет никакого смысла, ибо скоро наш мир прекратит свое существование. И ваш мир, кстати, тоже. И, возможно, еще несколько миров по соседству».

Похоже, что на этот раз он не шутил. С другой стороны, проверить его информацию было никак нельзя. Существовал лишь один способ выяснить, правду ли он говорит – дожить до того самого момента, когда должен случиться обещанный им апокалипсис.

В смутные времена пророчества о грядущем конце света размножаются, как грибы после дождя, и в своем мире я пережил уже несколько дат, а обещанной катастрофы так и не произошло, но в тех случаях обещания исходили от каких-нибудь безумных пророков или странных сект с тоталитарными лидерами во главе, а сейчас источник информации был другим. Впрочем, в своем мире Сэм вполне мог быть безумным пророком или странным сектантом, отсюда этого тоже никак не проверить.

Может быть, это и не официальная позиция всей демонической расы, и исключительно его точка зрения.

Но все же следовало уточнить кое-какие детали.

«Оба наших мира и, возможно, несколько соседних?»

«Именно так я и сказал».

«И какова же причина грядущего конца света?»

Метеорит же не может ударить по нескольким параллельным мирам сразу, да и техногенный характер катастрофы можно было исключить. Не представляю, что из творений человеческих должно взорваться в таком масштабе, чтобы вразнос пошел целый мир, да еще и не один.

Если же здесь замешано что-то религиозное, ведь может же и у демонов быть своя религия, пусть они и представляют собой энергетическую форму жизни, то увы и ах. Ценности такая информация не принесет, а спорить с ней бесполезно. Когда человек – или демон – во что-то истинно верит, здравый смысл перестает работать, все доводы против будут осмеяны, все доказательства обратного – проигнорированы.

«Причина в цинтах», – сказал Сэм.

«Сейчас хотелось бы более развернуто».

«Причина в цинтах и их портале в наш мир, который они используют для охоты и постоянно держат открытым. Портал создает напряжение и разрывы в тканях реальности, истончая границы между мирами. Почему, как ты думаешь, начали появляться червоточины, и почему со временем они стали возникать все чаще и чаще? И почему, например, ты сам не умер окончательно в своем мире, как и должен был, исходя из твоей истории, а вместо этого был перенесен сюда? Вероятно, в твоем случае имела место локальная мини-червоточина, которая стала для тебя позволившей ускользнуть от смерти лазейкой».

«И что должно произойти, когда границы рухнут?»

«Столкновение миров, сопряжение сфер, катастрофа, масштабы и последствия которой сложно предсказать. Но в наиболее вероятном сценарии всему живому в вовлеченных в катастрофу мирах придет конец».

«А в менее вероятном?»

«Какая-то жизнь все-таки останется, но не в той форме, которую мы знаем. Однако, я должен сказать, что я оцениваю возможность этого, как крайне невысокую. Скорее всего, миры просто разлетятся на осколки, которые будут висеть в безжизненной пустоте».

«И, по вашим оценкам, когда это должно произойти?»

«В течение ближайших двадцати лет».

«Это довольно долгий срок».

«Для тебя и таких как ты. Для нас же это просто небольшая отсрочка».

«Можно что-нибудь сделать, чтобы предотвратить катастрофу?»

Мне казалось, я уже знал ответ на этот вопрос. Он же говорил о «слишком поздно», но чем черт не шутит. Возможно, какие-то варианты все-таки остались.

Почти всегда остаются какие-то варианты.

«Полностью исключить такую вероятность уже нельзя, но, чисто теоретически, если закрыть портал в течение ближайших двух-трех лет, то возможно, я повторяю, только возможно, количество червоточин пойдет на спад и границы между мирами сумеют восстановиться.»

«Это не очень похоже на «ничего нельзя сделать».

«Есть, знаешь ли, некоторые нюансы, которые делают эту задачу, мягко говоря, трудновыполнимой», – сказал он.

«Например, какие?»

«Портал надо закрывать с этой стороны, потому что оборудование, которое поддерживает его работу, находится в вашем мире. А когда мы приходим в ваш мир, мы уже несвободны в своих решениях и поступках. Кроме того, оборудование находится в запретном городе, под защитой, которую не преодолеть никому из местных, и последней линией его обороны, до которой, как я повторюсь, никому из местных не добраться, даже если они соберут целую армию из того, что осталось, является сам император. Который, как я опять же хочу напомнить, самый могущественный человек на земле, и не только потому что он наделен абсолютной властью в Империи».

«Цинты знают?»

«Понятия не имею. Возможно, знают, возможно, нет, возможно, глядя на множащиеся по всему миру червоточины, они стали о чем-то догадываться.»

«Неужели вы не пытались им рассказать?»

«У порабощенного демона нет свободы воли», – напомнил он. «Да и вряд ли бы цинты стали нас слушать. А если бы и стали, то не поверили бы нашим словам, полагая, что мы просто хотим сохранить остатки своей цивилизации. Они не пойдут на добровольное закрытие портала, ибо видят в нем источник своего могущества, а потому им суждено бороться с симптомами, а не причиной болезни, которая станет для них летальной. И не только для них».

«Я мог бы сказать Ван Хенгу».

Он, конечно, враг, но в наличии здравомыслия ему не откажешь. Если он узнает о катастрофе, то… На самом деле, черт его знает, как он отреагирует. Но мне кажется, что они уже достаточно могущественны и могут позволить себе закрыть портал, лишившись потока новых демонов, без больших потерь для империи.