Свет счастья (страница 18)
* * *
Был час сиесты. Под палящим солнцем все застыло. И иссушенный кустарник, и изнуренные козы в жухлой траве, и распластанные ящерицы, неотличимые от трещин на камнях, – все замерло под выцветшим безоблачным небом. Когда мы пробрались во двор этой фермы, затерянной на дальней окраине Афин, и я звякнул в металлический колокольчик, на его звук никто не вышел. Никто не шевельнулся. Только чуть пряднул ухом осел. Рабы, не занятые полевыми работами, спали.
– Никоклес, должно быть, в доме, – прошептал Сократ, будто боясь нарушить тишину.
Мы проникли в дом. Он тоже спал, и нас приветливо окутала его прохлада. Здесь царило легкое оцепенение, сгущая тишину и покой; на потолке дремали мухи. Бодрствовала лишь косая струйка света, вытекавшая из неплотно закрытых ставней, и в ней лениво кружила пыль.
– Вот он, – шепнул Сократ.
На соломенной лежанке спал старик, изборожденный морщинами до кончиков пальцев. Он был щуплый и смуглый, узловатый, как виноградная лоза, а рот в младенческой гримасе удивления округлился куриной гузкой, что выглядело и трогательно, и странно среди всех этих складок. Невзирая на летнюю жару, старик натянул на себя кучу шерстяных одеял.
По комнате тек затхлый запах мочи, фекалий и прелого белья. Время остановилось. Облезлые перегородки, потускневшие оловянные горшки, позеленевшие медные кастрюли, запыленные статуэтки, поблеклая керамическая плитка, букет засохших цветов – все говорило о том, что жизнь в этих стенах замерла. Что произошло? Если кто-то еще здесь и шевелился, об этом доме никто не заботился.
Сократ сделал несколько шагов, стукнув подошвой сандалии. Спящий очнулся.
– Пазеас! – радостно брякнул он, не успев присмотреться.
Увидев, что перед ним стоит Сократ, он попытался исправить оплошность, выкрикнув еще энергичней:
– О, Сократ, дорогой друг! Какая радость!
Он без передышки сыпал приветствиями и добрыми пожеланиями, многословно, хлопотливо и растерянно. Казалось, запруду пробила вода и ей уже не остановиться.
Обращался он к Сократу, но то и дело с беспокойством поглядывал на нас с Дафной.
Сократ поблагодарил его тоном, каким успокаивают испуганное животное, затем представил нас. Старик растерянно смотрел на меня, прикидывая мой возраст и оценивая внешность. «Как это возможно?» – говорили его глаза, в которых читались упрек и восхищение. Он мельком взглянул на Дафну, не вызвавшую в нем подобного волнения, и хлопнул в ладоши. К несчастью, его жест оказался лишь призрачным повтором какого-то воспоминания: его иссохшие ладони не произвели никакого звука. Но Сократ тут же повторил его жест: по дому разнесся звучный хлопок, и прибежали две служанки. По их изумленным физиономиям было ясно, что гости в доме большая редкость. Пошла суматоха, старик бранил бестолковую прислугу, никто не мог вспомнить, как принимают гостей.
– Не беспокойся ради нас, Никоклес. Мы просто зашли немного с тобой потолковать.
Видимо, что-то прозвучало не так. Задетый за живое, Никоклес засуетился еще пуще; он вознамерился предстать на должной высоте и надавал женщинам тьму противоречивых распоряжений. Наконец предложил нам сесть на скамьи, впопыхах чуть оттертые от грязи.
– Чем я обязан чести твоего посещения, дорогой Сократ? – спросил он с церемонностью, которая тотчас придала ему уверенности: он еще помнит правила гостеприимства!
– Насколько я понимаю, – заговорил Сократ, – у тебя до сих пор нет новостей о Пазеасе?
При звуке этого имени старик вздрогнул и застыл. Очевидно, оно было его наваждением и обитало в его снах – он выкрикнул его, едва пробудившись, – но он совсем не привык слышать его от других. Он очнулся и хрипло спросил с надеждой в голосе:
– А ты о нем что-то знаешь?
– Увы, нет, Никоклес.
Глаза старика наполнились слезами. На этом помятом лице чувства сменяли друг друга быстрее, чем на личике ребенка. Обернувшись к нам с Дафной, он поведал нам голосом, дрожащим от гордости:
– Пазеас, мой сын, такой храбрый мальчик… Да, такой храбрый мальчик! Самый лучший из всех!
Мы с Дафной машинально покивали, а он воодушевленно твердил:
– Такой храбрый мальчик. Такой храбрый. Истинная правда.
Сократ прервал его:
– Никто из наших послов ни в одном из городов не напал на его след. Никоклес, пришел тебе срок признать, что он уже не вернется.
– Но послушай, Пазеас не мог погибнуть в бою! Иначе мне принесли бы его тело.
– Да он и не мог участвовать в войне, ему ведь не было шестнадцати.
– Почему бы не порыскать в Спарте? Как я слышал, были ведь первые столкновения со спартанцами? Наверняка он у них в плену.
– Спартанцы не обременяют себя пленниками, они их убивают.
– Значит, они оставили его в живых! Конечно, включили его в свое войско. Такой храбрый мальчик.
Он твердил имя Пазеаса и повторял одну и ту же фразу. И заливался слезами. Сократ взял его за руки:
– Наши спартанские шпионы до сих пор ничего о нем не слышали. Твой мальчик пропал четыре года назад, и я тебе сто раз говорил, что надо примириться с его смертью. Если бы он был жив, он нашел бы способ подать тебе знак. Он так любил вас обоих, Исмену и тебя. Такой храбрый мальчик…