На 1 января 1918 года у Советской России было 14 525 «здоровых», то есть исправных паровозов. С потерей Украины и началом гражданской войны к 1 октября 1918 года на подконтрольной Советам территории осталось только 5037 исправных паровозов. Чинить паровозы не успевали, да зачастую было и нечем, и через год, к 1 декабря, в стране осталось 4140 рабочих паровозов – и это при том, что успехи Красной армии вели к расширению подконтрольной территории и, соответственно, увеличению длины железнодорожных линий, по которым можно было что-то перевозить. Если на 1 января 1918 года на тысячу верст сети приходилось 273 паровоза, то на 1 декабря 1919 года – только 88 [40, C. 33]. Чтобы при таком количестве паровозов все же обеспечивать потребности страны, пришлось значительно интенсифицировать работу транспорта: средний вес грузового поезда за год (с 1918 по 1919) вырос на 10 %, суточный пробег – на 14 %, продолжительность оборота вагона сократилась на 17 %. В первом полугодии 1919 года было перевезено на 24 % больше грузов, чем за первое полугодие 1918 года [40, C. 34].

Нормированное снабжение

Еда для рабочих была таким же фактором производства, как топливо и сырье для промышленности, и ее нехватка также лимитировала производство.

Галопирующая инфляция буквально уничтожала зарплату, распад денежной системы и ликвидация банковской системы приводили к натурализации обмена. За один год, с августа 1918 по июль 1919 года, потребительская инфляция в Москве составила 684 %, причем рост цен шел с ускорением: за три осенних месяца 1919 года они взлетели еще на 312 % [40, C. 49]. К 1 января 1920 года в сравнении с мирным временем цены в стране выросли в 750 раз, а в Москве в 3400 раз (!) [40, C. 51].

Для защиты рабочих от инфляции 1 июля 1918 года в Петрограде был введен так называемый классовый паек: карточное снабжение населения. Купить определенный продукт по фиксированной цене мог только обладатель специальной карточки, в которой делалась отметка о покупке. К концу июля карточки были введены во всех населенных пунктах городского типа. Карточки делились на четыре категории снабжения: рабочие, служащие, члены их семей, представители бывших господствующих классов. Проблема заключалась в том, где государству брать продукты для продажи по фиксированным ценам по карточкам.

Уже упоминавшийся декрет «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления» устанавливал, что все предметы ширпотреба, изготовляемые национализированными заводами, поступают в распоряжение Наркомпрода и распределяются им по государственным и кооперативным лавкам, непосредственно распределением заведует Главпродукт (один из главков Наркомпрода). При этом каждый гражданин должен был быть приписан к какой-либо государственной либо кооперативной лавке. Фактически тем самым вводился не только запрет на свободную продажу, но и запрет на свободную покупку. Таким образом, частная торговля была объявлена вне закона – государство старалось извести мешочников и спекулянтов, – но заменить их разветвленным и налаженным аппаратом государственной торговли в тех условиях, конечно, не могло.

Завершился этот процесс 16 марта 1919 года, когда вышел декрет СНК «О потребительских коммунах». Этим декретом в каждом городе и в каждой сельской местности все кооперативы объединялись в единый распределительный орган – потребительскую коммуну. Все население конкретного города или сельской местности включалось в нее, а распределительные пункты (лавки) всех «старых» кооперативов теперь подчинялись единой коммуне данной местности. Смысл декрета состоял в ликвидации нескольких параллельных каналов снабжения (по линии Наркомпрода, рабочей кооперации, общегражданской кооперации).

В первую очередь режим экономии привел к сокращению производства товаров ширпотреба. Кроме того, после запрета частных лавок сама организация торговли стала хуже, государственная и кооперативная сеть не могли «в момент» заменить частника. С другой стороны, все излишки у крестьян изымались в порядке госзаготовок, жесткость которых все более усиливалась. Наркомпрод должен был централизованно получать на предприятиях определенный фонд промышленных товаров для обмена на хлеб. Но получать за предназначенные для обмена на хлеб промтовары удавалось стабильно меньше, чем планировалось.

Из-за этих проблем в январе 1919 года изъятие хлебных излишков заменяется разверсткой – теперь государство старается изъять у крестьян не все сверх необходимого минимума (потому что на практике определять размеры крестьянских запасов оказалось слишком трудно, что позволяло крестьянам обманывать заготовителей), а объем, необходимый государству, – уже не заботясь, останется крестьянам тот самый минимум для проживания или нет.

Государственная монополия на хлеб была расширена. С 1920 года она стала распространяться на картофель, скот, дичь, овощи, творог, молоко, мед и другие продукты. Все они теперь официально могли закупаться только органами Наркомпрода согласно разверстке. В случае несдачи установленных разверсткой количеств взыскание недоданного проводилось принудительно продотрядами. Крестьянские потребительские общества снабжались промтоварами только после выполнения обществом его доли разверстки.

В апреле 1919 года вводится бесплатное снабжение продовольствием детей всех рабочих и служащих в возрасте до 16 лет. На 1 января 1920 года снабжалось 3 млн детей.

Натурализация зарплаты расширялась. Летом 1919 года вводится запрет на повышение квартплаты сверх уровня, достигнутого на 1 июля, что в условиях гиперинфляции означало фактически ее упразднение. Также были заморожены цены на сахар, соль, спички для продажи по карточкам.

С декабря 1919 года рабочие бесплатно снабжались мылом, затем настала очередь спецодежды: было выделено 100 млн аршин сукна для пошива за счет государства рабочей одежды и отчасти нижнего белья для рабочих – по аналогии с тем, как это уже делалось для красноармейцев. Выдача одежды началась с января 1920 года.

Вокруг городов начинают создаваться подсобные хозяйства для прокорма работников, поставляющие продукты для заводских столовых. Такие хозяйства просуществовали весь период советской власти, являясь частью системы ОРСов – отделов рабочего снабжения. На станции метро «Арбатская» Филевской линии до сих пор для всех желающих работает столовая ОРСа Московского метрополитена, а подмосковный город Московский назван так потому, что расположен на землях бывшего совхоза Московский, принадлежавшего Московскому горсовету и снабжавшего Москву овощами. С марта 1920 года всем рабочим и служащим стали предоставляться бесплатные горячие обеды.

Не забывали и о нематериальных потребностях: местными советами начинают организовываться бесплатные театральные представления для рабочих [40, C. 50].

В середине 1920 года вышел декрет о едином трудовом пайке для всего трудоспособного населения. Паек должен был выдаваться только за фактически отработанные трудовые дни. Лозунг «кто не работает, тот не ест» стал реальностью.

По постановлению состоявшегося в апреле 1920 года IX съезда ВКП(б) стало развиваться натуральное премирование: сахаром, солью, тканями и тому подобными товарами. Система натурального премирования так же, как и подсобные овощные хозяйства, существовала довольно долго: и в 1930‑е, и даже в 1950‑е годы нередки были случаи премирования мотоциклами, сукном для пошива пальто и тому подобными дефицитными товарами, а «продуктовые наборы» ко всесоюзным и прочим праздникам выдавали гражданам СССР до конца 1980‑х годов.

Комиссия использования в основу исчисления потребностей гражданского населения (для Наркомпрода) и красноармейцев (для Главснабарма и Цусоснабарма) закладывала медицинские душевые нормы потребления, но обеспечить их всему населению не могла. В начале 1919 года потребление взрослого занятого ручным трудом рабочего в Москве составляло всего 78 % от нормы, а в Петрограде и вовсе только 53 % [40, C. 42]. Неудивительно, что рабочие бежали в деревню, где шансы раздобыть еду были выше. К этому времени относятся классические работы знаменитого советского экономиста и статистика С. Струмилина, который доказал, что производительность труда падает быстрее относительно падения калорийности пищи в сравнении с нормальным уровнем. Другими словами, один сытый человек работает лучше, чем два полуголодных. В результате при нехватке продовольствия государство пошло не по пути сокращения норм, а по пути сокращения количества людей, которым оно могло эту норму обеспечить.

Несмотря на все эти меры, в целом «средний» рабочий к 1920 году все же жил примерно на 30 % хуже, чем до войны (а без нормированного снабжения исходя из соотношения роста цен и роста зарплат он жил бы хуже на 80 %) [40, C. 54]. Органы снабжения обеспечивали только треть потребности горожан в продовольствии (а в деревне – вообще 11 %) [47, C. 139]. Свыше 60 % продуктов питания горожане покупали на нелегальных рынках, символом которых была Сухаревка (рынок близ Сухаревой башни в Москве). Во многом получаемые рабочими в счет натуральной оплаты труда промышленные товары предназначались для бартерного обмена на хлеб.

На 1 января 1917 года на территориях, которые к началу 1920 года были под контролем советской власти (без Дона, Украины, Кавказа, Сибири и Туркестана), насчитывалось 2,048 млн промышленных рабочих. На 1 августа 1918 года их осталось только 1,4 млн, к 1 марта 1919 года – 1,2 млн, а к 1 января 1920 года – только 1 млн человек [40, C. 39–41]. В целом количество работающих по найму за три года сократилось с 7,5 до 5 млн человек. Пролетарская партия рисковала остаться без класса, интересы которого она взялась отстаивать.

Нехватка рабочих рук привела к появлению «трудовых армий»: по мере улучшения ситуации на фронтах красноармейцев начинают привлекать к неквалифицированному труду без демобилизации. Постановление о первой революционной армии труда было подписано Лениным 15 января 1920 года, сразу же после победы над Деникиным, когда почти на всей европейской части страны гражданская война окончилась.

Для руководства распределением рабочей силы в том же 1920 году был создан Главный комитет труда. С его появлением система военного коммунизма обрела окончательную стройность. Теперь государство определяло, где и как должен был работать рабочий, что он за это получал, а вся произведенная им продукция поступала в распоряжение распределительных органов, члены которых решали, как ее использовать.

Сложившаяся система действительно кое-чем отдаленно напоминала ленинские теоретические конструкции времен «Очередных задач советской власти» (весна 1918 года) и дооктябрьского периода. Однако вместо добровольной ассоциации трудовых коллективов, которые делегируют своих представителей в ВСНХ, существующий для координации их деятельности и продуктообмена, система была построена «сверху» для борьбы с голодом и снабжения армии в условиях нехватки практически всех видов сырья, материалов, топлива и продовольствия. Вместо добровольного самоограничения коммунистически сознательных тружеников пришлось вводить нормированное снабжение. Вместо продуктообмена с деревней пришлось отбирать у крестьян хлеб силой: промышленность работала на армию и предложить крестьянам почти ничего не могла.

Наконец, социалистические методы хозяйствования (продуктообмен и централизованно составляемые планы) из-за гражданской войны пришлось распространить и на мелкую промышленность и индивидуальное крестьянство, которые экономически были к этому совершенно не готовы. Это не только привело к сбоям и бюрократизму, но сделало всю экономическую систему внутренне противоречивой: черный рынок и «мешочники» были ей столь же необходимы, сколь и противны.

Ликвидация финансовой системы и проблема учета при социализме

Замена продажи промышленной продукции ее распределением, гиперинфляция, натурализация зарплаты рабочих и продразверстка все более широкого круга сельхопродукции для крестьян приводили ко все большему сворачиванию товарно-денежных отношений. Расчеты между предприятиями производились в основном без физической пересылки денежных знаков, путем бухгалтерских записей в Государственном казначействе, которое стало единым расчетным аппаратом Советской республики.