Ну вот и всё, погнал я, пацаны. Скоро дома буду. Стоя у открытой двери тамбура, я глупо улыбался парням на перроне. Как вдруг в тот момент, когда поезд дёрнулся, начиная разбег, на ступеньку вагона вскочил Саид и закричал:

– Саня, брат, я в тебя никогда стрелять не буду. Запомни – никогда. Ты мне жизнь спас тогда в Муходёровке. – Ты – брат мой, – уже стоя на бетонке станции снова прокричал друг и замахал рукой.

Глава 6

Под ворчливое брюзжание проводницы я прошёл на своё место и, наскоро расправив постель, улёгся на верхней полке и прикрыл глаза. Из головы всё не шли последние слова Саидова.

Муходёровка. Ещё неизвестно, кто там кого спас. В ту самоволку мы сорвались прямо из наряда по автопарку. Руслан, после памятной драки на складе, не на шутку меня зауважал и не упускал случая выказать мне своё расположение. Приняв наряд и завалившись на топчан, стоявший вдоль стены вагончика, служившего нам дежуркой, он обратился ко мне заговорщицким тоном:

– Саша, мы сейчас с Исой Гапуровым в самоход рвём. Поехали с нами. Здесь недалеко, километров пять всего. Муходёровкой село называется.

– А как же хозяйство? – кивнул я в сторону окна, через стекло которого был виден разграбленный «Урал» без колёс.

– Да кому этот хлам нужен, – усмехнулся горец, – погнали. Прапор-дежурный только утром придёт наряд сдавать, а мы уже ночью здесь будем. Никто ничего не узнает. Да ты не волнуйся, там в клубе дискотека сегодня. Суббота ведь. Так что всё будет: и самогон, и тёлки.

– У Исы с местными подвязки плотные, – похвалил брата Руслан.

– Да я и не волнуюсь. Поехали. А Гапур-то где?

И, как по волшебству, дверь вагончика отворилась, и на порог шагнул только что упомянутый чеченец. – Вот, чёрт, впору перекреститься, – сплюнул я.

– Салам, – буркнул Иса и, поздоровавшись с нами за руку, вопросительно посмотрел на брата.

– Едем?

– А то!

– Ну, а чего тогда расселись? Полетели. Время – деньги, – громко засмеялся Гапур.

И, уже ведя по колдобинам грунтовки уазик, ключи от которого всегда висели в дежурке, весёлый чеченец всю дорогу хвастливо рассказывал, как он удачно крутанулся и выгодно загнал муходёровцам целую упаковку лётных кожанок. Эти куртки были украдены с вещевого склада неделю назад. Вся база тогда стояла на ушах, пока начвещ не успокоился и не нашёл способ списать пропажу. Довольный же комбинатор сейчас счастливо крутил баранку и делился тем, на что он потратит вырученные деньги. Покупатели обещали сегодня расплатиться с ним сполна.

– Где Гапур с Саидом? – пьяно посмотрел я на заведующего сельским клубом, сидящего напротив. Уже час мы сидели с ним в какой-то кладовке и пили термоядерный самогон, шибающий сивушными маслами. Чеченцы куда-то пропали, и мне это начинало не нравиться. «А где же обещанная культурная программа? Сельских красавиц почему мне не показывают?» – обиженно билась мысль.

– Да пёс их знает. Дела у них какие-то с нашими ребятами, – министр местной культуры икнул и принялся разливать мутный напиток из литровой бутыли по захватанным стаканам.

– Пей, – поставил он передо мной гранёный стакан, наполненный по рубчик.

– А там что происходит, – кивнул я на дверь, из-за которой уже явственно доносились звуки нешуточной потасовки. Вот зазвенело стекло и раздался истошный женский крик. «Не на-а-а-адо!» – вопила чья-то дочь. В дверь грохнуло тяжёлым.

– Пойду, посмотрю, как там ваши отдыхают, – я встал и, покачнувшись, ухватился за горлышко бутылки, обретая опору.

– Сидеть, – курносое лицо собутыльника утратило добродушие и смотрело на меня злыми колючими глазками. Завклубом упёрся двумя руками в столешницу и, нависнув над столом, прошипел: – Это не твоё дело. Сейчас ребята поучат абреков, чтобы понимали, кто в доме гость, а кто хозяин. А ты отдыхай пока, отвезёшь их потом, а то вряд ли они сами ходить смогут. А если скучно со мною, то можно и девок позвать.

– Мы своих не бросаем, – негромко произнёс я.

– Да какие они тебе свои, – подавился слюной гармонист.

– Ты что? Дурак? – и посмотрел на меня как на больного, – мало они что ли русских чморят?

Рука с ополовиненной бутылью взлетела вверх и с короткого замаха обрушилась на лысину муходёровца.

Отдохни тут пока, дружок. Я нащупал пульсирующую жилку на шее. Живой. И это есть гуд. А я пока посмотрю, как твои кенты развлекаются. И, уже с порога обернувшись, произнёс:

– У каждого своя правда. Извини.

А за дверью было нескучно. Жаль, поблизости оператора с кинокамерой нет. Можно было бы сцену для вестерна снять. Драка ковбоев с индейцами называется. Эх, какие кадры пропадают. Мне стало неожиданно весело.

А Гапуру было явно не до смеха. В разорванной до пупа рубахе, с кровавой пеной на подбородке, он рычал словно берсерк и, припёртый к стене тремя недругами, тяжело отмахивался от них табуреткой. Сразу было видно, что силы у него на исходе, и скоро всё закончится. Судя по решительности на разбитых мордах оппонентов, пощада ему не светила. У Саида дела обстояли не лучше. Его держали за руки двое бородачей, а третий с яростным хаканьем бил. С лица Руслана текла кровь.

Ну что же, господа, а вот и я, как говорится. Сейчас мы вам добавим веселухи. И никем не замеченный, я запалил фитиль взрывпакета. Спокойно выждал, пока тонкий шнур прогорит наполовину, и, весело крикнув: «Ахтунг. Гранатен», – швырнул бомбочку прямо в толпу.

Картина разом поменялась. Визгливая баба перестала блажить, а агрессивные аборигены утратили былой задор и оглохшие ошарашенно крутили головами в зловонном дыму от сгоревшего пороха. Пользуясь всеобщей сумятицей, я метнулся к Саиду, брошенному мучителями, и в темпе принялся его поднимать.

– Саня, нож, – неожиданно сильно оттолкнул меня Руслан и встал между мною и рыжебородым придурком, который с идиотской улыбкой держал в руке финку. На клинке была кровь.

«Достал он всё-таки Саида», – холодно подумал я и ударил. На полную. С выплеском. В висок. И, оттолкнув падающую тушу, подхватил как-то вдруг ослабевшего Руслана и потащил его к выходу.

– Эх, ёлочки зелёные, – я стоял на ступенях клуба и, с трудом удерживая сомлевшего друга, вертел головой. – Где Гапур? Неужели смылся? – И, как бы отвечая на вопрос, из-за угла вылетел наш уазик и часто заморгал фарами.

Дверь распахнулась, и оттуда высунулась голова чеченца с искажённым от бешенства лицом:

– Саша, грузитесь быстро. Сейчас тут всё село будет! – прокричал Иса. И дождавшись, когда за нами хлопнет дверь машины, ударил по газам.

– Что с Русланом? – спросил он, едва мы тронулись.

– Нож, – коротко бросил я. Разговаривать не хотелось.

– Ну и куда теперь? В санчасть? – Гапур был явно растерян.

– Нет. В санчасти палево. Давай сначала к Федосу. Он придумает, что делать.

Умница-старшина всё понял с полуслова. И когда он, не тратя напрасно время, убежал в дом одеваться, Гапур посмотрел мне в глаза и спросил:

– Зачем ты вмешался, Иванов? Это ведь не твоя разборка. Сидел бы спокойно, пил свой самогон, а ты на ножи полез. Зачем? – повторил он свой вопрос.

– Втроём пришли, втроём и уйти должны были. А кто прав, кто виноват, потом разбираться будем. Так меня с детства учили, – не отводя взгляда, ответил я.

– Ты – вайнах, Иванов, – задумчиво произнёс чеченец.

– Нет, Иса, я – русский. И ты это прекрасно знаешь.

– А те, что мне носки стирают, они кто?

– Они тоже русские. Только забыли об этом. Но они обязательно вспомнят. И тогда туго тебе придётся, Иса. Увидишь.

Гапуров недоверчиво покрутил головой и отвернулся. Николай Фёдорович спас нас тогда. И в очередной раз вытащил из глубокой жопы.

Рана Саида оказалась не опасной: нож прошёл вскользь по рёбрам.

Фельдшер из соседнего села, большой друг Федосеева, заштопал шкуру горца и, сказав, что до свадьбы заживёт, пообещал сохранить инцидент в секрете.

– Да, Федос, чтобы мы без тебя делали. Сели бы, наверное, все, – вспомнил я старшину. На душе стало грустно и тепло. – Ладно, спать. Москву бы ещё проскочить, – сказал я себе и залез под одеяло.

Глава 7

Поскрипывая тормозами, состав медленно катился вдоль посадочной площадки, крытой рифлёным железом, и, дёрнувшись напоследок, остановился. Пассажиры, подхватив багаж, бойко устремились к выходу и под дружелюбные пожелания проводницы стали покидать уже обжитый ими за время пути вагон. Вот и закончилось моё путешествие в Москву. Пропустив торопыг, стремящихся первыми покинуть этот дом на колёсах, я с сумкой на плече проследовал в тамбур и, едва ступив на подножку лестницы, замер: с опорного столба, удерживающего навес перрона, на меня смотрело миловидное лицо молодой женщины в белых одеяниях и с полосатой клюшкой, напоминающей жезл египетских жрецов в руках.

«Бог живой – на земле», – бросилась в глаза надпись в верхней части плаката. И внизу, под изображением «живого Бога», тем же шрифтом: «Мессия, утешитель – дух истины – Мария Дэви Христос».

– Вот дела, и тут она, – растерянно пробормотал я и тут же огрёб от проводницы.

– Не задерживай давай, – ворчала она, – на перроне налюбуешься. Знакомая, что ли?

– Ну, как – знакомая, – буркнул в ответ. – Заочно.

И подойдя ближе к столбу, рассмотрел ещё одну листовку. На этот раз без изображения «мессии», но зато с обширной информацией о ней. Набранный цветным шрифтом текст гласил:

СТРАШНЫЙ СУД ПРОИЗОЙДЁТ

24 НОЯБРЯ 1993 ГОДА

МАТЕРЬ МИРА МАРИЯ ДЭВИ ХРИСТОС

СПАСИТЕЛЬ И УТЕШИТЕЛЬ

МЕССИЯ НА ЗЕМЛЕ.

Только она вас спасёт.

Без неё мучительная смерть от антихриста.

– Во даёт баба! – восхитился я. – Уже в столицу добралась. И как только умудряется? Похоже «крыша» у неё железобетонная.

Впервые я такой плакат увидел во время очередной отсидки на гарнизонной «губе» два месяца назад. Когда мы, уставшие после дневных работ, вечером возвращались в тепло арестантских помещений, белый плакат с изображением «живого Бога» украшал собою выкрашенные в казённый зелёный цвет ворота гауптвахты. Хохол Андрюха Корольков, шагавший рядом и с любопытством поглядывающий на белый лист бумаги с цветным портретом в центре, вдруг сбился с ноги и, пробормотав: «Да ну, не может быть. Это же Маринка…» – рванул к воротам, сорвал плакат с металлической створки и, не сворачивая, в одно движение засунул его в карман. Гудини, блин донецкий.

– Корольков, трам-тарарам! В карцер захотел? Встал в строй. – Горегляд, шедший на шкентеле^[14], плакат не видел и среагировал с опозданием. Карцера не последовало, и мы, вернувшись в камеру, рассматривали разложенный на топчане помятый портрет Марии Дэви, с недоверием слушая хвастливый рассказ Короля.

– Это же Маринка Мамонова. То есть как её… а, – Марина Викторовна Цвигун, вот, – брызгая от волнения слюной и часто моргая белёсыми ресницами, почти кричал Корольков. – Мы с ней в Донецке на одной площадке жили. Она журфак в Киеве закончила. Потом у нас инструктором в горкоме комсомола работала. Профура такая, что клейма ставить негде. Её только ленивый не имел.

– Ты тоже туда заныривал, что ли? – недоверчиво поинтересовался Чуёк, продолжая рассматривать портрет «мессии».

– А то як же, – осклабился Андрей. – Маринка – девка добрая, соседям никогда не отказывала.

– Брешешь ты всё, – встрял в разговор Коля Гнетецкий, молчаливый паренёк из глухой сибирской деревушки. – Нешто такая видная дама, образованная, комсомолка, и позволила бы себе такое? Да ещё и с тобой – балаболом.

– Да у нас весь Донецк за неё знает. У кого хотите спросите. – Возмущённый Король даже моргать перестал и с обидой посмотрел на сибиряка.