Между нами. Как культуры создают эмоции (страница 6)
Одинаковы ли эмоции на глубинном уровне?
Что же насчет идеи о том, что, хорошо узнав человека из другой культуры и преодолев поверхностные различия, можно увидеть в нем знакомые чувства и постичь его эмоции? Правда ли чувства у всех одинаковые? Нет. И при взаимодействии мы вовсе не всегда обнаруживаем друг в друге сходства. Когда люди приходят к заключению, что у других людей такие же чувства, как у них, этот вывод порой проистекает из создаваемых ими проекций. Ученые проецируют субъективные идеи не меньше обычных людей. Многие психологические и антропологические объяснения культурных различий в эмоциях сводятся к утверждению, что люди из других культур ошибочно классифицируют или ошибочно приписывают свои чувства либо вовсе скрывают их; при этом предполагается, что их “настоящие” чувства больше похожи на наши. Как станет очевидно из последующих глав, сама озабоченность реальными, глубокими, настоящими чувствами индивида, возможно, характерна исключительно для культур WEIRD.
Когда мы взаимодействуем с другими людьми, нам следует ожидать, что в них найдутся не только сходства с нами, но и отличия от нас. Нам также следует ожидать, что порой нам придется объяснять собственные эмоции, поскольку их нельзя считать ни естественными, ни универсальными. Когда несколько лет назад я впервые представила эту идею группе ученых, некоторых это встревожило. Как надеяться на взаимопонимание, когда у нас не совпадают даже эмоции? Их реакция привлекла мое внимание к идеализму, который часто скрывается за предположением об универсальности эмоций. Проецировать наши эмоции на эмоции представителей других культур нас подталкивает не только эмоциональный империализм. В глобализированном мире не меньшую роль играет и желание использовать эмоции для формирования общего представления о человечности.
Но отчаиваться не стоит: человечность можно найти даже в отсутствие универсальных чувств. Эмоции людей, принадлежащих к другим культурам, можно изучить. Культурные различия в эмоциях подчиняются логике: они становятся понятны, когда мы узнаем, что важно для людей в соответствующих контекстах, то есть когда мы выясняем, каковы их нормы, ценности и цели. Но главное, что, поняв эмоции людей из других культурных групп, вы увидите, что ваши собственные эмоции не универсальны по умолчанию. Эмоции – в том числе и наши – определяются нашей культурой в той же степени, что и наш стиль одежды, наш язык и пища, которой мы кормим своих детей.
Мозаика эмоциональной жизни слишком сложна, чтобы создать полноценное руководство, и поэтому я не ставлю перед собой такую задачу в этой книге. Я хочу лишь показать, что культурные различия в эмоциях подчиняются определенной логике. Мы можем научиться ожидать различий в эмоциях и относиться к ним непредвзято. Принимая существование эмоциональных различий, мы прокладываем дорогу к тому, чтобы наводить мосты между культурами и находить общий язык с другими людьми.
Глава 2
Эмоции: MINE или OURS?
В мультфильме “Головоломка” (2015) студии Pixar в голове у маленькой девочки Райли Андерсон живут пять эмоций – Радость, Печаль, Страх, Гнев и Брезгливость, – которые состязаются друг с другом за право руководить ее действиями. Это прекрасный мультфильм, который дает нам несколько мудрых уроков. Здесь я хочу обсудить, как в нем изображены сами эмоции[44]. В голове каждого человека прячутся такие же эмоции, которые ждут возможности проявить себя типичным для себя образом. Каждая эмоция представлена маленькой фигуркой, соответствующей ее образу и имеющей набор фиксированных характеристик[45]. Например, гнев – красный. Вне зависимости от ситуации, в которой он возникает, и вне зависимости от человека, который его испытывает, гнев всегда “одинаков”. Всякий раз, когда Райли спорит с родителями, внутри каждого из них активируется красная фигурка гнева. Гнев – это платоновская сущность, которая реализуется одинаковым образом у разных индивидов в разных ситуациях.
“Головоломка” показывает эмоции в том виде, в котором они испытываются и понимаются во многих западных культурных контекстах: это эмоции MINE[46] – психические, внутренние для человека и сущностные (последнее значит, что их характеристики неизменны). После того как мы всей семьей посмотрели мультфильм, я указала на это своим детям-подросткам. Я предположила, что если бы режиссером был человек из незападной среды или если бы Райли была не белой девочкой из американской семьи среднего класса, то эмоции, возможно, выглядели бы совершенно иначе. Меня обвинили в занудстве. “Вот и ходи после этого в кино с психологом”, – сказали мне дети.
Рис. 2.1. Модели эмоций MINE и OURS
В этой главе, узнав о замечательном мультфильме “Головоломка”, мы отправимся в интеллектуальное путешествие, чтобы открыть другой тип восприятия и испытания эмоций: модель OURS[47], которая считает эмоции социальными, внешними для человека и ситуативными (последнее значит, что эмоции принимают разные формы в зависимости от ситуации, в которой они возникают). Модель OURS господствует почти во всех культурах, которые не относятся к группе WEIRD. Сегодня такой подход к эмоциям характерен для культур, не входящих в WEIRD, но в прошлом он был распространен повсеместно. Воспринимая эмоции в соответствии с моделью OURS, мы смотрим наружу, а не внутрь. Это не просто способ говорить об эмоциях, это способ их испытывать.
Внутри или снаружи человека?
Я впервые столкнулась с эмоциями OURS в сообществах, не входящих в группу WEIRD, когда продолжила описанное в первой главе нидерландское исследование, в котором участвовали представители суринамского и турецкого национальных меньшинств и голландского большинства. С новыми респондентами из трех указанных культурных групп мы побеседовали о нескольких эмоциональных событиях: о моментах, когда они получали комплименты или становились объектами восхищения, когда какое‐то достижение приносило им успех, когда их обижали или с ними обходились неуважительно и когда они несправедливо или неподобающе обращались с кем‐то или испытывали такое обращение на себе. В более ранних исследованиях ситуации такого типа были признаны эмоционально значимыми во всех трех культурных группах, и мы хотели проанализировать и сравнить связанные с ними эмоциональные эпизоды[48].
Меня особенно поразило, что эмоции возникали между людьми. Молодой турок Левент вспомнил, как получал комплименты и был объектом восхищения, когда получил высший балл на государственном вступительном экзамене и поступил в лучший университет Турции. Связанную с этим гордость в полной мере разделяли его родители.
[Моя победа над конкурентами] была важна для моей матери. Мать гордилась, что может использовать мой успех, чтобы утереть нос множеству людей. Ее просили показать мой студенческий билет, и она показывала его без моего ведома. Мои родители пригласили в гости всех родственников и соседей, чтобы отпраздновать этот успех.
Этот эмоциональный опыт занимает место между людьми, поскольку привязывает Левента к его родителям, наделяет их респектабельностью и достоинством и вместе с тем ставит под вопрос достоинство их далеких родственников. Эмоции Левента “живут” в социальном мире:
Мои [далекие] родственники не хотели, чтобы я сдавал экзамен… ведь из‐за этого шансы их детей поступить в хорошие университеты становились ниже. [Но я сдал его] и тем самым вызвал недовольство, что стало ударом по моему достоинству… Мне пришлось соревноваться с детьми моих же родственников… Родственники задавали мне вопросы, чтобы меня унизить: “На этот раз ты дойдешь до конца?” Они целовали меня и желали мне успехов, но я знал, что у них одна мысль: “Вот черт, ты снова победил…” После того как я обошел [конкурентов], многие семьи готовы были предложить мне в жены своих дочерей. Конечно, моя самооценка стала выше.
Главная сила эмоционального опыта Левента явно связана с социальным миром – с изменением отношений между людьми, а не с субъективным внутренним чувством. Аналогичная картина возникала во многих турецких и суринамских интервью: эмоции описывались как изменения относительного статуса, достоинства и влияния либо как пересмотр статуса, достоинства и влияния[49]. Они были – по крайней мере, в первую очередь – не личными чувствами индивида, а способами взаимодействия людей.
Совсем другую картину рисует рассказ Мартина о том, как он получал комплименты, будучи объектом восхищения. Мартин – молодой человек из голландского национального большинства, который защитил магистерскую работу по гражданскому строительству. В тот момент у него и возникла эмоция, о которой он решил рассказать:
Чувство было такое, что ты действительно сделал это. Да, [ты гадаешь], как вообще с этим справился… Я испытал огромное облегчение… Не столько обрадовался, сколько подумал: “Наконец‐то это позади!” <…> Я сам установил себе этот дедлайн и обрадовался, что уложился в срок… После этого я пошел отпраздновать с друзьями и родственниками, нас было семеро. Мы вообще не говорили о моей защите. Да, конечно, они мои друзья, поэтому они знают, что это для меня важно… Разумеется, они пришли послушать мой доклад и сказали, что я молодец. Еще они сказали: “Теперь всё, ты с этим разделался”, – и тому подобные вещи… Не считая этого, мы просто говорили о другом… Несколько месяцев, встречаясь с людьми, я сообщал им, [что защитился]. Мне было от этого приятно. Каждый раз словно заново осознаешь, что дело сделано.