Впервые в глазах Ромео блеснуло горячее одобрение.

– Я встречал налоговых инспекторов, которые вызывали больше симпатии, чем ты. Но в одном я все же отдам тебе должное. Вы восхитительны на вкус, мисс Таунсенд.

У меня отпала челюсть.

– Откуда тебе зна…

Но я так и не закончила предложение, потому что он выплюнул жвачку на траву и жгучим поцелуем заставил меня замолчать. Его рот был теплым и пах костром, дорогим парфюмом и мятой. Меня напрочь покинула логика, а голова пошла кругом. По ощущениям его тело было сильным, крепким и чужим. Я прильнула к нему, обвив руками.

Ромео высунул язык и разомкнул мои губы. А когда я приоткрыла их, его удовлетворение отозвалось у меня в животе. Обхватив меня рукой за затылок, он углубил поцелуй. Теперь его язык полностью оказался у меня во рту, исследуя его, будто завоевывая каждый сантиметр. Рот наполнил свежий привкус его жвачки. Ромео был приятным на вкус и надавливал ровно так, как нужно. И вот так просто его резкие слова и холодная натура растворились в страсти, пламени и порочном обещании того, с чем я, возможно, не смогу справиться.

Между ног пульсировало. Я силилась вспомнить, занималась ли прежде тем, что дарило бы такие же ощущения. Ответ, как ни печально, отрицательный. Для меня это была неисследованная территория. Неизведанные воды, в которые мне хотелось сейчас же нырнуть. Я захныкала ему в рот и потянула за лацканы пиджака, преследуя его язык своим. Меня не волновало, что он подумал обо мне. Все равно больше никогда его не увижу.

Я водила ладонями по его рукавам, сжимая дорогую ткань и крепкие мышцы под ней. Ромео был мускулистым и атлетически сложенным, не выглядя при этом грузным. Господи, как он красив! Холодный, гладкий и величественный, словно мраморное изваяние. Будто кто-то вдохнул в римскую статую ровно столько души, чтобы заставить ее двигаться, но недостаточно, чтобы она начала испытывать чувства.

Пока мы поглощали друг друга, я гадала, смогу ли прочувствовать очертания каждого кубика его пресса. Я погладила его по животу. Смогла. Подождите, когда об этом услышит Фрэнки. Она будет рыдать сладострастными слезами.

Ромео прижал меня к стене и дважды намотал мои темные локоны на кулак, будто поводья. Потянул, заставляя запрокинуть голову, и углубил поцелуй. Мне в бедро уперся его внушительный возбужденный член, пульсирующий от жара и желания. По спине пронеслась нервная дрожь.

– Ну и ну. – Ромео сжал меня крепче. Я чувствовала, как он дает себе волю, а окружающие его стены слегка трескаются. – Да ты была создана для разврата, правда, Печенька?

Он что, только что назвал меня… Печенькой?

– Еще. – Я вцепилась в его костюм. Сама не знала, о чем прошу. Знала лишь, что на вкус и на ощупь это было лучше любого десерта. А еще что через несколько минут все закончится. Я не могла позволить себе напрасно тратить время.

– Чего еще? – Он уже просунул руку в разрез на моем платье.

– Еще… не знаю. Это ты тут эксперт.

Ромео сжал мою задницу. Его указательный палец скользнул под резинку хлопковых трусиков, впиваясь в ягодицу.

– Да. Да. Этого. – Я разорвала поцелуй и прикусила его за подбородок. Моя неопытность дала о себе знать, когда я не смогла сдержаться. – Но… с другой стороны. Спереди.

– Уверена, что хочешь лишиться девственности от пальцев незнакомца, который угощал тебя песочным печеньем?

– Тогда не вводи их внутрь. – Я отпрянула, хмуро на него глядя. – Действуй вокруг… ну, знаешь… периметра.

Он сунул руку между моих ног и, накрыв распаленный центр ладонью, с силой сжал.

– Надо бы вытрахать из тебя всю дерзость прямо здесь и сейчас. – Впервые этот коварный мужчина с северо-востока США использовал нецензурное слово, и отчего-то я поняла, что для него это было редким явлением.

Я выгнула спину и прижалась к его ладони в поисках большего контакта.

– М-м-м… да.

Ромео провел пальцем вокруг входа, но так и не прикоснулся к нему. Возможно, все дело в том, что его касание было неспешным, мимолетным и созданным для того, чтобы привести в исступление, но у меня намокли трусики. Какая потрясающе сладкая пытка.

– Твой язык всегда доводит тебя до беды? – Он перестал целовать меня и начал неспешно сводить с ума, поглаживая между ног и глядя на меня с неприкрытым раздражением. Странный мужчина. Очень странный мужчина. Но не настолько странный, чтобы я отказалась от того, что между нами сейчас происходило.

– Всегда. Мама говорит, что если бы я перебирала ногами так же часто, как чешу языком, то стала бы олимпийской… ох-х-х, как приятно.

Он слегка погрузил палец, согнув его на клиторе, и так же быстро убрал. К моему ужасу, я услышала влажные звуки, когда он раздвинул губы.

– Сделай так снова. – Я уткнулась ему в шею, сходя с ума от его запаха. – Но до конца.

Он простонал, а потом резко прошептал: «Вот же бардак». Эй, никто не заставлял его под дулом пистолета.

– Тебе это хоть доставляет удовольствие? – Я начала думать, что он обо всем жалеет. Даже сквозь туман похоти я понимала, что он казался скорее раздраженным, нежели возбужденным. То есть его член длиной с ногу отчетливо сообщил мне, что он не страдает, но, похоже, Ромео был очень возмущен оттого, что счел меня привлекательной.

– Я в экстазе. – Его голос сочился сарказмом.

– Можешь пососать мои соски, если хочешь. Я слышала, это заводит. – Я потянулась к затянутой корсетом груди и дернула за ткань.

Ромео спешно перехватил мою руку и прижал ее к груди, не дав оголить.

– Очень щедро с твоей стороны, но откажусь.

– Они симпатичные, честное слово. – Я попыталась потянуть сильнее, чтобы показать ему.

Он крепче сжал мою руку.

– Я люблю, когда мое принадлежит только мне. Скрыто от глаз. Зрелище, доступное только для меня.

Ему?

Я вмиг пришла в себя.

– Тебе?

Как раз в этот миг стена, к которой он прислонялся, упала. На помосте стояла администратор бала, держа в руках пульт для запуска фейерверков. И мы тоже стояли на помосте. О господи! Это была не стена. Это был занавес. А перед нами сидели все три с лишним сотни гостей бала. Все разинули рты, вытаращили глаза и смотрели чертовски осуждающим взглядом.

Я сразу же заметила отца. В считаные секунды его смуглая кожа стала бледнее полотна, но уши краснели все больше и больше. Постепенно в мой затуманенный страстью мозг просочилась пара мыслей. Во-первых, папа точно, на двести процентов, аннулирует все мои карточки – от «Американ Экспресс» до пропуска в библиотеку. А еще я наконец поняла, что же все увидели. Меня в объятиях мужчины, который точно не приходился мне женихом. Его рука сунута между моих ног сквозь разрез платья. Моя помада размазана. Волосы растрепаны… и я точно знала, что оставила ему несколько заметных засосов.

– Вот блин, – это сказала Фрэнки из недр столпотворения. – Мама теперь до сорока лет будет держать тебя под домашним арестом.

Толпа разразилась взволнованной болтовней. Вспышки камер телефонов ударили мне в лицо, и я отшатнулась, отталкивая Ромео Косту. Однако его это не устроило. Этот психопат сделал вид, будто защищает меня, и отодвинул себе за спину. Его прикосновение было небрежным и холодным. Притворным. Что здесь, черт возьми, происходит?

– …испорчена для любого другого мужчины в округе…

– …бедный Мэдисон Лихт. Такой хороший парень…

– …всегда была проблемной…

– …магнит для скандалов…

– …ужасное чувство стиля…

Так, ладно, а это уже откровенное вранье.

– П-п-папочка. Это не то, что ты подумал. – Я попыталась поправить платье от Oscar de la Renta и наступила Ромео на ногу острым каблуком, благодаря чему наконец вырвалась из его рук.

– К сожалению, это именно то, что вы подумали, – возразил Ромео, выходя дальше на помост и, прихватив меня за локоть, повел за собой. Да что он, черт бы его побрал, затеял? – Тайна раскрыта, любовь моя. – Его любовь? Я? Он демонстративно вытер руку, которая всего несколько секунд назад была у меня между ног, о мое дизайнерское платье. – Пожалуйста, не называйте мою Даллас испорченной женщиной. Она всего лишь поддалась искушению. Как говорил Оскар Уайльд, такова лишь грешная человеческая природа. – Его взгляд оставался напряженным. Прикованным к моему отцу.

Такова лишь грешная природа? Почему он говорит как статист из «Аббатства Даунтон»? И почему сказал, что я испорчена?

– Убить бы вас. – Мой отец, великий Шепард Таунсенд, протолкнулся через толпу к помосту. – Поправка: так я и сделаю.

Меня охватила леденящая паника. Я была не уверена, обо мне он говорил, или о Ромео, или о нас обоих.

Кончики пальцев так замерзли, что я совсем их не чувствовала. Дрожала как осиновый лист на осеннем ветру.

На этот раз я и правда допрыгалась. Речь шла уже не о том, что я завалила какие-то курсы, нагрубила тому, к чьему мнению прислушивались мои родители, или же не так уж случайно съела праздничный торт в день рождения Фрэнки. Я собственноручно окончательно разрушила хорошую репутацию своей семьи. Запятнала имя Таунсендов чередой сплетен и осуждения.

– Шеп, верно? – Ромео вынул из кармана руку, которой не обнимал меня, и глянул на часы Patek Philippe на запястье.

– Для вас мистер Таунсенд, – процедил отец, встав на помост вместе с нами. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Вижу, мы подошли к договорной части вечера. – Коста окинул меня оценивающим взглядом, будто пытался решить, сколько готов за меня предложить. – Я знаю, что в Чапел-Фолз, когда дело касается ваших незамужних дочерей из высшего общества, действует правило: «если сломаешь, придется покупать». – Его слова хлестали по моей коже, оставляя яростные красные отметины всюду, где касались. Теперь, когда нас никто не слышал, он перестал делать вид, будто мы пара, и заговорил с отцом как бизнесмен. – Я готов купить то, что сломал.

Почему он говорил обо мне так, будто я какая-то ваза? И что конкретно он, черт побери, предлагал?

– Я не сломана. – Я толкнула его чуть ли не свирепо. – И я не товар, который можно купить.

– Помолчи, Даллас. – Отец дышал глубоко, с явным трудом. По его вискам стекал пот, чего я раньше никогда не видела. Он встал между нами, будто не верил, что мы не набросимся друг на друга в очередном порыве страсти. Наконец, Ромео отпустил меня. – Я не совсем понимаю, что именно вы предлагаете, мистер Коста, но речь всего лишь о нескольких поцелуях вечером после распития спиртного…

Ромео поднял руку, заставляя его замолчать.

– Я знаю, какова на ощупь киска вашей дочери, сэр. И на вкус тоже. – Он облизал подушечку пальца, неотрывно глядя папе в глаза. – Можете отговариваться хоть до посинения. Мир поверит в мою версию случившегося. Мы оба это знаем. Ваша дочь – моя. Вам остается лишь договориться о достойной сделке.

– Что там происходит? – спросила Барбара из толпы. – Ей делают предложение?

– Вот уж лучше бы сделали, – предостерег кто-то.

– Я даже не знала, что они знакомы, – вскричала Эмили. – Она только и говорила, что о десертах.

Мое лицо полыхало от стыда. Единственное, что помогало мне устоять на ногах, – это твердая убежденность в том, что я ни за что не позволю этому мужчине одержать победу. Мой гнев был настолько сильным, настолько явственным, что я ощутила его кислый привкус во рту. Он окутал каждый уголок, проникая в мой организм, словно черный яд.

Отец понизил голос и обрушил на Ромео всю свою ненависть.

– Я обещал выдать дочь за Мэдисона Лихта.

– Лихт к ней теперь и на пушечный выстрел не подойдет.

– Он поймет.

– В самом деле? – Ромео вскинул бровь. – Опустим то обстоятельство, что его невесту застукали с поличным, пока моя рука была у нее под платьем, и это на глазах у всего города, но, уверен, вы знаете, что мы непримиримые соперники в бизнесе.