Луна стояла высоко, когда они с Уиллой, взявшись за руки, вышли на дорогу. Дэвид не понимал, как это возможно, ведь они прослушали только первые две песни из второго отделения, но вот она, луна, плывет высоко над горизонтом по усыпанному блестками черному небу. Это было странно, но куда больше Дэвида настораживало другое.

– Уилла, какой сейчас год? – спросил он.

Уилла помедлила с ответом. Ее платье развевалось на ветру, как настоящее.

– Точно не помню… Странно, да?

– Учитывая, что я не помню, когда последний раз ел или пил, – пожалуй, не слишком. Ну, а навскидку можешь сказать? Не думая?

– Тысяча девятьсот… восемьдесят восьмой?

Дэвид кивнул. Сам он назвал бы восемьдесят восьмой.

– Там, в баре, была девушка в футболке с надписью «СРЕДНЯЯ ШКОЛА КРОУХАРТ-СПРИНГС, ВЫПУСК 2003». А раз ее пустили в бар, значит…

– Значит, две тысячи третий год был минимум три года назад.

– Вот и я так подумал. – Дэвид остановился, как вкопанный. – То есть сейчас – две тысячи шестой! Но этого не может быть, так ведь, Уилла? Мы в двадцать первом веке?!

Не успела она ответить, как сзади раздалось отчетливое «цок-цок-цок» когтей по асфальту. Причем на сей раз волк явно был не один. Они обернулись и увидели на шоссе четырех зверей. Самый крупный держался впереди, это был тот же волк, которого Дэвид встретил по пути в Кроухарт-Спрингс. Его лохматую черную шкуру он узнал бы где угодно. Глаза волка теперь ярко блестели: на дне каждого плавало по луне.

– Они нас видят! – радостно воскликнула Уилла. – Дэвид, они нас видят!

Она встала коленом на прерывистую линию разметки, протянула правую руку и зацокала, подзывая волка:

– Иди ко мне, малыш! Иди сюда!

– Уилла, может, не надо?..

Она пропустила его слова мимо ушей – собственно, другого он от нее и не ждал. У Уиллы на все было свое мнение. Именно она придумала отправиться в Сан-Франциско из Чикаго на поезде, чтобы потрахаться в мчащем на всех парах экспрессе, когда вагон покачивается на рельсах.

– Ну же, малыш, иди к мамочке!

Большой волк подошел, а следом и самка с двумя… как там их называют? Переярками? Когда он потянулся мордой – очень зубастой мордой – к руке Уиллы, лунный свет на секунду полностью заполнил его глаза, сделав их серебряными. За миг до того, как коснуться носом ее пальцев, волк вдруг пронзительно завизжал и так резко отскочил, что встал на задние лапы, молотя передними по воздуху и обнажив белое пушистое брюхо. Остальные кинулись врассыпную. Большой волк кувыркнулся в прыжке и припустил в кусты справа от дороги, поджимая хвост и не переставая скулить.

Уилла встала. В ее взгляде читалась такая боль, что Дэвид не выдержал и опустил глаза.

– Так вот зачем ты потащил меня среди ночи на дорогу, не дав дослушать музыку? – спросила она. – Чтобы показать мне, кто я теперь такая? Можно подумать, я не знала!

– Уилла, прости. Мне очень жаль.

– Пока не очень, но скоро будет. – Она взяла его за руку. – Идем, Дэвид.

Тут он все же осмелился на нее посмотреть.

– Ты не злишься?

– Немного злюсь. Но у меня теперь больше никого нет, кроме тебя, так что придется терпеть.

Вскоре после встречи с волками Дэвид заметил на обочине банку из-под «Будвайзера». Он был почти уверен, что именно эту банку зашвырнул в бурьян неудачным пинком. Но вот она опять лежит ровно на том же месте. Потому что никуда он ее не зашвыривал, разумеется. Ощущения плюс ожидания творят чудеса, говорила Уилла… Вместе они способны воссоздать в человеческом воображении что угодно, хоть шоколадку «Ризес».

Дэвид снова пнул банку и отправил ее в бурьян, а потом, когда они отошли подальше, обернулся. Банка лежала на месте, аккурат там, куда ее бросил какой-нибудь ковбой, подъезжая к бару «26» на своем пикапе. Дэвиду вспомнилось, что в старом сериале «И-и-ха-а» с Баком Оуэнсом и Роем Кларком такие пикапы называли ковбойскими «кадиллаками».

– Чему улыбаешься? – спросила Уилла.

– Потом скажу. Времени у нас, похоже, хоть отбавляй.

Они стояли у железнодорожной станции Кроухарт-Спрингс, держась за руки в лунном свете, как Гензель и Гретель перед пряничным домиком. Дэвиду этот длинный зеленый амбар казался сейчас пепельно-серым, и хотя он знал, что слова «ВАЙОМИНГ» и «ШТАТ РАВНОПРАВИЯ» написаны красной, белой и синей краской, при таком освещении цветов было не разобрать. На одном из столбиков широкого крыльца белел листок, защищенный от непогоды полиэтиленом. В двойных дверях по-прежнему стоял Фил Палмер.

– Эй, очкарик, – окликнул он Дэвида. – Есть хабарик?

– Нет, простите, мистер Палмер.

– Ты вроде собирался купить мне пачку.

– Магазинов по пути не попалось, – ответил Дэвид.

– Ну, а там, где ты побывала, куколка, сигарет не продавали? – осведомился Палмер у Уиллы.

Он был из тех, кто всех женщин определенного возраста называет «куколками», это любой понял бы с первого взгляда – как и то, что в жаркий августовский день он заламывает шляпу на затылок и, отирая лоб, говорит: «Ну и духотища! Это все из-за влажности. В сухом климате жара лучше переносится».

– Наверняка продавали, вот только купить их я не смогла бы.

– И почему же, зайка?

– А вы сами как думаете?

Палмер только скрестил руки на щуплой груди и промолчал. Где-то за дверью его жена по-прежнему вопила:

– Опять рыба на ужин! Не понос, так золотуха! Еще и крекерами воняет!

– Мы все умерли, Фил, – сказал Дэвид. – Привидения не покупают сигареты.

Палмер несколько секунд молча глядел на него, а потом захохотал, но по его взгляду Дэвид успел понять, что он и сам давно обо всем догадался.

– Слушай, я на своем веку немало отговорок слыхал, – отсмеявшись, сказал Палмер. – Но эта – просто блеск!

– Фил…

Крики изнутри:

– Рыба на ужин! Ч-черт подери!..

– Ладно, вы уж не обессудьте, ребятки. Долг зовет, – сказал Палмер и ушел.

Дэвид повернулся к Уилле, готовясь услышать: «А ты чего ждал?», но Уилла внимательно разглядывала объявление на столбе.

– Посмотри-ка и скажи, что ты здесь видишь.

– Сверху написано «ТОРГОВЛЯ С РУК ЗАПРЕЩЕНА ПРИКАЗОМ ШЕРИФА ОКРУГА СУБЛЕТТ…», потом что-то мелким шрифтом… тыры-пыры… а внизу…

Она пихнула его локтем в бок. Причем больно.

– Хватит валять дурака, посмотри внимательно! Я не готова торчать тут всю ночь.

Ты дальше своего носа ничего не видишь.

Он отвернулся от станции и поглядел на сияющие в лунном свете железнодорожные пути.

Впереди возвышалась большая белая гора с плоской вершиной – столовая гора, как в старых добрых вестернах Джона Форда.

Дэвид еще раз посмотрел на объявление и подивился, как это он, крутой банкир по прозвищу Гроза Волков, мог прочесть «ТОРГОВЛЯ С РУК» вместо «ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

– Так, стоп. Здесь написано «ВХОД ВОСПРЕЩЕН ПРИКАЗОМ ШЕРИФА ОКРУГА СУБЛЕТТ», – сказал он.

– Уже лучше. А под «тыры-пыры» что?

Сперва он вообще не смог разобрать, что написано внизу – там была просто россыпь каких-то невразумительных символов. Видимо, его разум, не желая верить в случившееся, лихорадочно подыскивал удобоваримое толкование. Дэвид опять перевел взгляд на пути и увидел – без особого, впрочем, удивления, – что они больше не блестят в лунном свете. Рельсы заржавели, между шпалами росли сорняки. Когда Дэвид вновь посмотрел на станцию, та оказалась ветхой развалиной с заколоченными окнами и прохудившейся крышей. Надпись «ПАРКОВКИ НЕТ. СТОЯНКА ТАКСИ» с асфальта исчезла, а сам асфальт был весь в ямах и трещинах. Дэвид еще видел надписи «ВАЙОМИНГ» и «ШТАТ РАВНОПРАВИЯ» на стене, но то были даже не слова, а их бледные призраки. Прямо как мы, подумал он.

– Идем, – сказала Уилла – та самая Уилла, у которой на все было свое мнение, которая умела видеть дальше своего носа и хотела, чтобы он тоже увидел, даже если зрелище не из приятных. – Последнее испытание. Прочти слова внизу – и будет нам счастье.

Дэвид вздохнул.

– Здесь написано «ПОД СНОС» и «НАЧАЛО РАБОТ – ИЮНЬ 2007».

– Молодец, «пять»! А теперь давай узнаем, не желает ли кто сходить в город и послушать концерт «Сошедших с рельсов». Я скажу Палмеру, что во всем есть свои плюсы. Сигареты мы купить не можем, но и за вход с нас ничего не возьмут.

* * *

Вот только в город никто идти не захотел.

– Что значит «мы все умерли»? Зачем она пугает людей? – обратилась Рут Лэндер к Дэвиду, и по-настоящему его убил (так сказать) даже не упрек в ее голосе, а ее взгляд, когда она опустила голову на плечо Генри. Ясно было, что она тоже все знает.

– Рут, – сказал Дэвид. – Не хочу вас расстраивать…

– Так не расстраивай! – вырвался у нее сдавленный крик.

Дэвид видел, что все, кроме Хелен Палмер, смотрят на него со злобой и неприязнью. Хелен кивала и о чем-то тихо переговаривалась с мужем и женщиной по фамилии Райнхарт, которую, возможно, звали Салли. Тут и там под флуоресцентными лампами кучковались пассажиры… Дэвид поморгал – и лампы исчезли. В свете луны, сочащемся сквозь щели и дыры в заколоченных окнах, люди превратились в тусклые силуэты. Лэндеры сидели не на скамейке, а прямо на пыльном полу рядом с россыпью пузырьков из-под крэка. Да, похоже, крэк добрался даже сюда, в край Джона Форда. На стене рядом с тем местом, где сидела и бубнила себе под нос Хелен Палмер, светлел круг. Дэвид моргнул еще раз – и лампы вернулись. Круглые настенные часы тоже.

– Шел бы ты отсюда, Дэвид, – сказал Генри Лэндер.

– Послушайте меня, Генри… – начала Уилла.

Старик перевел взгляд на нее, и Дэвид без труда прочел в нем неприязнь. От его прежней симпатии к Уилле Стюарт не осталось и следа.

– Не желаю слушать! – проворчал Генри. – Вы расстраиваете мою жену.

– Вот-вот, – сказал толстый парень в кепке «Сиэтл маринерс», кажется, по фамилии О’Кейси (или нет, но фамилия звучала по-ирландски и писалась с апострофом). – Рот на замок, малышка!

Уилла нагнулась к Генри, и тот слегка отшатнулся, словно у нее воняло изо рта.

– Я пошла сюда за Дэвидом только по одной причине: скоро это место снесут к чертовой матери! Или слова «бульдозер» и «бойный шар» вас тоже расстраивают, Генри? Уж их-то вы способны осознать?!

– Заткните ей рот! – приглушенно вскрикнула Рут.

Уилла, сверкая глазами, наклонилась к ней вплотную.

– И когда это место сровняют с землей, а грузовики развезут обломки станции – вот этой самой древней станции, на которой вы сидите, – что тогда? Куда вы денетесь?

– Оставьте нас в покое! – взмолился Генри.

– Генри, вы как та слепая проститутка, что не видит ничего дурного в своей профессии. Отрицанием делу не поможешь.

Урсула Дэвис, с первых минут невзлюбившая Уиллу, выпятила подбородок и шагнула вперед.

– Вот пристала, дура неуемная! Пошла отсюда!

Уилла резко развернулась.

– Да вы что, не понимаете? Вы умерли, мы все умерли, и чем дольше мы тут просидим, тем сложнее будет выбираться!

– Она права, – сказал Дэвид.

– А кто это тут подвякивает?! – прорычала Урсула, высокая, пугающе красивая женщина лет сорока. – Молчи в тряпочку, подкаблучник хренов!

Дадли опять издал протяжный ишачий вопль, а Райнхарт зашмыгала носом.

– Вы расстраиваете пассажиров! – вмешался до сих пор молчавший Рэттнер, невысокий проводник с вечно виноватым лицом.

Дэвид моргнул, и станция на миг погрузилась во тьму; у Рэттнера не было половины головы, а уцелевшая часть обгорела дочерна.

– Станцию снесут, и вам некуда будет податься! Некуда… мать вашу! – закричала Уилла, кулаками размазывая по лицу слезы. – Ну почему вы не хотите пойти с нами в город?! Мы покажем вам дорогу. Там хотя бы есть люди… и свет… и музыка!

– Мамочка, я хочу послушать музыку, – сказала Пэмми Эндрисон.

– Тихо! – осадила ее мать.

– Если бы мы умерли, мы бы это заметили, нет? – вставил Биггерс.