Во дворе меня уже ждал отец. Он, как всегда, нарядился как заправский удалец. Его алую черкеску, кажется, можно было разглядеть из соседнего аула, а газыри так и сверкали на изредка пробивающемся из-за облаков солнце. Я чуть улыбнулась, упустив голову: по статусу отцу было положено облачаться в белый, но он категорически отказывался следовать традициям, предпочитая щегольские наряды, более подходящие молодым горячим джигитам. Скакал на коне и боролся он, впрочем, тоже наравне с ними.

Отец поправил шапку и сдержано кивнул мне – большее было недопустимо при свидетелях – и мы двинулись по двору со скоростью улитки, которую только и позволяла моя обувь. У ворот отца уже ждал оседланный конь, а меня – повозка.

Джэгу проходило на просторной поляне на окраине аула, прямо на берегу реки. К нашему приходу там собралась уже большая часть аульчан и немало гостей из соседних селений. Меня, как положено, встречали девушки и музыканты. Но, стоило мне сойти с повозки, я даже в такой толпе нашла взглядом знакомый силуэт, тем более что на высоких котурнах я возвышалась даже над некоторыми мужчинами.

Нурби стоял чуть в стороне от большинства гостей и разглядывал их из-под высокой белой папахи. Он по своему обыкновению был одет скромно, в темно-синюю черкеску на черный бешмет. Его знатное происхождение выдавал только изыскано украшенный кинжал заморской работы на поясе – даже богатые уорки не могли позволить себе такое сокровище.

Завидев нас с отцом, уже спешившимся и идущим рядом, Нурби расплылся в улыбке и поспешил к нам на встречу.

– Отец! – мой названый брат приложил руку к груди и чуть склонил голову в приветствии, – Доброго вам праздника.

– Рад видеть тебя, сынок, – улыбнулся отец, повторяя жест Нурби.

Только после этого Нурби повернулся ко мне:

– И конечно, прекрасная Сурет, твое присутствие озаряет это джэгу сиянием, – Нурби вел себя крайне почтительно, но вдруг задорно подмигнул мне, прежде чем склонить голову в приветствии.

– Моя красота не сравнится с твоей доблестью, брат мой, – ответила я, хитро глядя на него в ответ.

Этот обмен комплиментами, постепенно переходящий в обмен остротами, мог продолжаться между нами бесконечно, но из центра поляны раздались первые скрипучие звуки пшынэ¹⁷, и тхамада¹⁸ объявил о начале праздника, приглашая всех желающих присоединиться к первому танцу. Я бросила умоляющий взгляд на Нурби, и тот, сразу все поняв, жестом пригласил меня проследовать к танцу. Отец оставил нас и двинулся туда, где к соревнованиям готовились всадники, полный энергии и готовый показать молодежи, как джигитуют настоящие горцы.

Мы с Нурби едва успели добраться до площадки для танцев, когда музыканты заиграли зафак¹⁹. К протяжным звукам пшынэ присоединился звенящий скрип шичепшина²⁰, а после и свистящий камыль²¹, словно длинный клык торчащий изо рта пожилого музыканта. То, что началось как спокойная и даже немного грустная мелодия, стало разгоняться, переливаясь все более веселыми звуками, и вскоре песня танца заиграла в полную силу. Мне всегда казалось, что этот звук напоминает бегущих коней: гордых, быстрых и прекрасных.

Хатияко²² вышел вперед и пропел:

– В зафаке красивом желания выразить парню дайте, – традиционное приглашение к танцу.

К центру площадки потянулись девушки в платьях, подобных моему, но более скромных, и юноши в нарядных черкесках. Нурби протянул мне руку и я, опершись на его затянутое в сафьян предплечье, осторожно спустилась со своих ходуль. Когда мои ноги коснулись земли, меня обуяло невероятное облегчение. Наконец-то не нужно постоянно балансировать! Но наслаждаться этим ощущением не было времени, музыка гнала нас в танец.

Я присоединилась к шеренге красавиц, выстроившейся на одной стороне площадки, а Нурби поспешил замкнуть такую же линию мужчин напротив нас. Мы начали двигаться, плавно, подобно орлам в восходящем потоке. Маленькие, но быстрые скользящие шаги, спина прямая, будто вместо позвоночника – шест, глаза опущены в положенной девушке скромности. Сойдясь с нашими кавалерами в центре, мы разошлись лишь для того, чтобы, подгоняемые ритмом музыки, вновь сойтись и пройти сквозь ряды друг друга. Теперь за спиной каждой девушки стоял юноша, грудь колесом и с гордо поднятой головой.

Групповой танец продолжался еще какое-то время, а потом музыка чуть заметно изменилась, и пришла пора мне, княжне, выйти из толпы в центр танцевального круга. Мне навстречу вышел Нурби как приглашенный сын соседского князя. Как и всегда, нам предстояло танцевать вместе, и мое сердце радовалось этой возможности – танцевать с моим названым братом было истинным удовольствием.

Несколько минут мы просто кружили вокруг друг друга, плавно и уверенно. Я то и дело бросала озорные взгляды на Нурби, и он отвечал мне тем же. А потом музыка вновь изменилась, и мой партнер по танцу, широко улыбнувшись мне, поднялся на носки, сразу став выше и статнее, и под одобрительные возгласы зрителей начал крутиться вокруг меня, подняв руки вверх и перестукивая ногами.

Нурби как обычно немного перебарщивал с украшениями танца, из-за чего среди старшего поколения он слыл бунтарем. Вновь опустившись на полную стопу, он чуть подпрыгнул, несколько раз крутанув руками, и дал мне глазами знак, что пора расходиться. Спиной вперед мы вернулись к другим танцорам и продолжили движение вместе со своими шеренгами. Юноши притоптывали, заложив руки за спины, а девушки кружились, позволяя длинным рукавам и вуалям свободно развеваться, подобно крыльям.

После в центр вышло еще несколько пар молодых сынов и дочерей уорков, желавших продемонстрировать свое мастерство танца и пообщаться поближе. Один из мужчин, решив, видимо, утереть нос Нурби, подпрыгнул и сделал несколько быстрых пассов ногами в воздухе, чем вызвал одобрительное улюлюкание танцующих и осуждающие взгляды старейшин.

Мы танцевали долго, разбившись на пары, где каждый мужчина мог потанцевать с приглянувшейся ему женщиной. Но в конце танца девушкам и юношам было положено остаться на разных сторонах площадки. Музыка постепенно стихла, танец завершился.

После танца мне пришлось вновь вернуться на котурны. Танцевать было, конечно, гораздо приятнее, чем вышагивать над толпой веселящихся людей на эти ходулях, подобно древнему идолу. Так я себя и ощущала: возвышенная над всеми и недоступная, далекая от веселых баек, сплетен и шуток, который люди рассказывали друг другу на свадьбе. Я с тоской смотрела на других женщин: дочерей и жен уорков, свободно гуляющих по площадке в мягких чувяках. Но увы, мой титул обязывал меня вести себя иначе.

Вдруг из-за спины я услышала блеяние, такое внезапное и неуместное на празднике. Обернувшись, я увидела ажагафу²³, подражающего звукам козла. Поймав мой взгляд прорезями войлочной маски, украшенной длинными рогами и бородой из пыжа, ряженый вдруг застыл в неестественной позе, будто колдовство обратило его в камень. Затем также резко начал раскачиваться из стороны в сторону и повторять:

– Гуащэ-гуащэ, не ходи со двора, не ищи чудо, не ищи беду, ох гуащэ-гуащэ наша.

Я замерла, совершенно сбитая с толку словами ажагафы. Но прежде, чем я успела открыть рот, ряженый залился смехом, понюхал воздух вокруг меня и убежал, размахивая руками и высоко поднимая ноги. Я проводила ажагафу полным недоумения взглядом. И что это была за глупость? Я зажмурилась и потрясла головой, отгоняя нехорошее предчувствие. Оно было совершенно некстати, и я мысленно отругала ряженого за его пустую болтовню.

Гулянья продолжались, и вскоре пришло время состязаний в верховой езде. Вот уже больше десяти лет мой отец побеждал в подобных соревнованиях и слыл лучшим джигитом²⁴ не только нашего аула, но и окрестностей. В победах отца всегда сопровождал его верный конь. Не отличающийся ни красотой окраса, ни мощью крупа, этот рыжий скакун давал фору самым статным лошадям. Люди шептались, что это не простой конь, а волшебный альп, украденный из табуна Нагучидзы, но отец всегда с должной скромностью это отрицал.

Я легко нашла взглядом отца и его коня в толпе участников. Красная черкеска изящностью работы и дороговизной тканей выделяла его даже среди других нарядно одетых гостей. Рыжий конь гнул шею и перешагивал рядом с отцом, разделяя радостное возбуждение окружающих людей.

Отец жениха вышел вперед и произнес несколько приветственных слов, не забыв поблагодарить гостей за участие в празднике в честь его сына и снохи. Тхамада дал команду начинать соревнования, и всадники вскочили на коней: сверкают газыри, блестят богатыми украшениями кинжалы в ножнах на поясе, папахи топорщатся завитой овчиной, а глаза горят удалью и азартом.

У нас в ауле не было принято проводить обычные соревнования в скачках. Наши мужчины должны были продемонстрировать свое необычайное умение держаться в седле, и потому состязания проводили в джигитовке. Первым на расчищенную для этой цели длинную площадку выехал молодой парень, почти мальчик, на красивом гнедом коне, явно привезенном с побережья. Конь раздувал ноздри и прял ушами, и я сразу поняла, что мальчику не победить: нервный конь – погибель наездника.

И оказалась права: когда мальчик попытался встать в седле, конь резко взбрыкнул, едва не сбросив всадника, и тот грузно приземлился в седло. Я поморщилась. Его достоинство пострадало во всех смыслах.

После выступило еще несколько джигитов, которые показали себя куда лучше, но я знала, они и в подметки не годятся моему отцу. Наконец, пришла его очередь, и тхамада объявил:

– Поприветствуем нашего доблестного пши Шертелуко!

Отец подвел коня к месту, где стояли тхамада и семья жениха, дал животному знак, и тот опустился на правое колено, выдвинув вперед левую ногу, будто поклонившись собравшимся. Люди радостно захлопали, приветствуя своего героя. Конь отца же поднялся и двинулся по кругу площадки.

Секунда, и отец уже стоял в седле, держась за повод одной рукой и приветствуя собравшихся другой. Он проделал это настолько быстро, что никто даже не успел понять, как ему это удалось. Люди вновь заголосили, восторженные зрелищем. Конь пошел быстрее, и вот уже отец нарезал круги по площадке стоя и на полном карьере. А потом резко ушел вниз и, ухватившись за луку седла, пролетел под брюхом бегущего во весь опор коня и, вылетев на другой стороне, тут же снова оказался в седле. Я захлопала вместе со всеми, широко улыбаясь. Как и всегда, несмотря на возраст и несколько боевых ранений, отец показывал молодому поколению, как скачут настоящие пши.

Отец еще довольно долго развлекал гостей своим выступлением, подпрыгивая и вертясь в седле. Он проехал несколько кругов, стоя на руках, а потом – задом наперед. А в конце разрубил саблей все поставленные на высокие бревна прошлогодние тыквы, стоя в седле на полном скаку.

Само собой, никто из выступавших после, не смог превзойти умение отца, и пши Шертелуко снова был признан лучшим джигитом из собравшихся. Отец поблагодарил гостей за оказанную честь, пожелал молодым достойной жизни и здоровых детей, а после присоединился к другим мужчинам за праздничным столом, где подавали свежего барашка и рекой текло сано²⁵.

Мне тоже подали угощение, а джэгуако запели и заиграли веселую песню о красавице Пак:

На котурнах ходит моя Пак.

Её гостиную все стремятся посетить.

В платье золотошвейном моя Пак,

Своею рукою вышитом.

Она светлая, как старинное белое ружье,

Тело бархатное, как у сороки белобокой.

Моя Пак настолько изящна,

Как у дикой козочки шея,

Девушка на выданье Пак.

Сегодняшнее джэгу твое

Наша Пак!

Пришли мы посмотреть на красавицу

Славная похвала идет о ней.

С гордой осанкой плавно танцующая

Достойная девушка наша Пак.

Если в удж выводить –

Только нашу Пак.