Пак в удж когда вступает,

Удж пляшущие рысью идут.

Пак из уджа когда выходит,

Удж пляшущие лениво вихляют.²⁶

Праздник лился, сверкая и переливаясь, как бурная река на солнце. Люди пили, ели, пели песни, танцевали и играли в игры до самого вечера. Когда уже после захода солнца я наконец вернулась в свою комнату, моих сил хватило только на то, чтобы снять сковывающую движения парадную одежду, распустить волосы и упасть на кровать. Я услышала, как Жангулаз прокралась в комнату, чтобы забрать ношеные вещи, но она не стала меня беспокоить. Вскоре я уснула, убаюканная стрекотом насекомых за окном.

Мне снился танец. Пары сходились и расходились под веселую музыку. Стройные юноши вели неземной красоты девушек в нарядах, подобных утреннему туману, в круг, притоптывая золотыми украшенными драгоценными камнями чувяками. Они бодро перешагивали тонкими ногами. Девушки парили над площадкой подобно птицам, их распущенные светлые волосы развивались будто на ветру, а в голубых глазах сверкали искры. Держась за руки, джины парами танцевали в кругу удж²⁷. На талии каждой из женщин переливались самоцветами изящные серебряные пояса, такие же, как подаренный мне отцом.

Когда танцующие в очередной раз разошлись, девушки-джины позвали меня присоединиться к их танцу. Из ряда юношей мне на встречу вышел широкоплечий рослый красавец с горящими голубым огнем глазами. Он улыбнулся мне тонкими губами, сощурившись, и протянул руку. Тело само несло меня в танец, ноги и руки делали хорошо известные движения без усилия. Меня закружило в магическом хороводе джинов. Партнер нес меня по кругу с такой скоростью, что все цвета вокруг смешалваись и будто сливались с музыкой в один безумный водоворот.

Сквозь ослепляющую все чувства какофонию ощущений прорвался звук голосов:

– Мы ждем тебя, Сурет. Приходи, Сурет.

Но прежде, чем я смогла понять, кто говорит со мной, яркий солнечный луч ударил мне в лицо, и я проснулась, смущенная и сбитая с толку столь странным сновидением.

Но времени предаваться размышлениям о значении этого видения у меня не было. Нурби провел эту ночь в нашей кунацкой, и я знала, что сегодня они с отцом посетят мою гостиную. Нужно было привести себя в порядок до их прихода и убедиться, что унауты приготовят достойное дорогого гостя угощение.

Быстро умывшись и собрав волосы в две тугие косы, лежащие по бокам от лица, я оделась в простую повседневную одежду и выскользнула из комнаты.

На кухне уже во всю шли приготовления к обеду для дорогого гостя. В большом чугунке над огнем наша пожилая кухарка Хуж помешивала деревянной ложкой уже почти готовую пастэ²⁸. Просо совсем разварилось, и густая ярко-желтая паста булькала над огнем, как горячий грязевой источник. Рядом в похожем чане подходило ароматное гедлибжэ²⁹. А из открытой двери доносился насыщенный аромат жареной баранины – соседскому княжичу готовили шашлык из ягненка, которого зарезали этим утром.

Стоило мне войти на кухню, как слуги вскочили на ноги, выражая почтение. Я лишь махнула рукой, давая им знак вернуться к своим обязанностям. А затем занялась тем, для чего и пришла. Первой моей жертвой стало гедлибжэ: я зачерпнула немного соуса и, подув на горячую жидкость, отправила ложку в рот. Объедение. Что ни говори, Хуж отлично готовила: нежный с кислинкой вкус сметаны прекрасно дополнялся насыщенной терпкостью лука и чеснока. Я наклонилась над чугунком и ложкой потыкала куриную ножку, лежащую ко мне ближе всего. Она тоже оказалась восхитительно приготовленной: уже совсем не сырая, но все еще сочная и такая аппетитная, что я с трудом подавила желание вытащить ее из чана и съесть прямо сейчас.

– Все ли в порядке, гуащэ? – спросила Хуж, не поднимая на меня глаз.

– Да, восхитительно, Хуж. Твое кулинарное мастерство заставит позавидовать даже джинов.

– Вы слишком добры, гуащэ, – ответила кухарка, но я почти не слышала ее. Мое сознание вновь захлестнули яркие образы из сегодняшнего сна. От одного воспоминания о сверкающих красках и пьянящем танце духов у меня закружилась голова, и я опустилась на лавку у стены кухни.

– Гуащэ, что случилось? – тут же подорвалась Хуж, выдергивая меня из странного мутящего сознание воспоминания.

– Все… все в порядке. Просто я… – я замялась, пытаясь придумать какое-то оправдание неожиданному головокружению, и тут меня осенило. – Просто я еще не завтракала.

– Что же вы сразу не сказали, гуащэ! – всплеснула руками старая кухарка. Она знала меня с самого рождения и в какой-то мере удочерила меня, лишившуюся матери. Несмотря на то, что Хуж была служанкой нашей семьи и отец мог распоряжаться ее жизнью и жизнью ее семьи по своему усмотрению, она любила меня почти как родную, и я всегда отвечала ей взаимностью. Не успела я и глазом моргнуть, как у меня на коленях оказалось блюдо с немного остывшими пышками и чашка пряного чая с молоком.

Я благодарно улыбнулась Хуж и набросилась на еду. Я и сама не замечала, как проголодалась. Хоть я и сказала, что голова у меня закружилась от голода, чтобы выпутаться из ситуации, мне все больше казалось, что именно в этом и было дело. А сон – это просто сон, ничего больше.

Хуж вернулась к своему месту у очага и спросила:

– Гуащэ, подавать ли к обеду халюжи³⁰?

Я поспешила проглотить огромный кусок пышки, который с голодухи запихнула себе в рот.

– А есть ли свежий сыр?

– Конечно, гуащэ.

– Тогда непременно!

Хуж кивнула и крикнула одной из своих молодых помощниц, чтобы та начала готовить тесто. А я отправила в рот еще один кусок нежной пышки и запила солоноватым и чуть острым от добавленного перца и трав чаем со свежим молоком. Такие шалости не были положены мне, княжне, по статусу, но разве могло быть что-то вкуснее, чем с любовью приготовленный завтрак, съеденный прямо на кухне у горячего очага?

Но времени рассиживаться у меня не было. До обеда нужно было еще успеть принять ванную, тем более теперь, когда мои волосы впитали в себя все запахи кухни. Жангулаз уже нагрела мне воду для мытья: таз ждал меня в комнате. Поливая голову прохладной, все еще пахнущей рекой водой из украшенного искусной резьбой кумгана³¹, я размышляла о сегодняшнем обеде. Девушке было положено принимать у себя гостей и развлекать их изысканной беседой. Проявлять остроумие, оставаясь скромной, и развлекать собеседников, не выходя за рамки приличий. Я никогда не была особенно хороша в этом искусстве, подобные разговоры казались мне утомительными, и душа моя жаждала спокойного общения, не обремененного требованиями этикета и традициями. Но я знала, что отец сегодня придет в мою гостиную с Нурби и, возможно, еще кем-то из своих уорков, чтобы проверить меня. И я не могла не оправдать его ожидания.

Закончив с мытьем, я высушила волосы полотенцем из толстого грубого сукна и вновь заплела две косы по бокам от лица. Оделась я уже не столь парадно, как на джэгу, но мой наряд все еще был сшит из яркой и мягкой заморской ткани, а не из грубого домотканого сукна, в котором ходили простолюдины. И я снова достала из сундука пояс джинов. Когда разноцветные камни заиграли на солнечном свете, перед моим внутренним взором вновь возник образ из сна. Удж, полный колдовства и загадки. Изящные фигуры и подобные музыке голоса. Я резко тряхнула головой, прогоняя наваждение. И почему этот глупый сон продолжает преследовать меня даже теперь, когда солнце близится к зениту?! Впору поверить, что это и правда джины меня заколдовали. От этой мысли вдоль позвоночника пробежал тревожный холодок.

– Спокойно, Сурет, – пробормотала я себе под нос, – просто слишком много впечатлений за последние дни. Никакие это не джины.

И, выдавив улыбку, я направилась в гостиную.

Вскоре ко мне присоединились и отец с Нурби. Они оба были одеты в простые бешметы и черкески, украшенные изящными ножнами кинжалов, и зашли в комнату, обсуждая качества скаковых коней, которых отец Нурби привез с побережья. Я поспешила встать, приветствуя отца. Тот одобрительно посмотрел на меня, сел на подготовленное для него место, а потом дал знак садиться мне и Нурби. Когда все расположились, я подала голос:

– Был ли ваш отдых столь же освежающим, сколь радостным было вчерашнее джэгу?

Отец посмотрел на Нурби, приглашая его ответить.

– Мой сон был тем более сладким, что знал я, что сегодня меня ждет встреча с дорогим отцом и прекрасной гуащэ, – отозвался молодой князь.

– Это честь для нас, что ты гостишь в нашей кунацкой, сын мой, – улыбнулся в усы отец. – По пути сюда мы обсуждали добрых коней. А как ты считаешь, Сурет, что прекраснее: породистый конь или танцующий муж?

– Танцуя, горец не уступает гарцующему коню, а удалой танец настроением повторяет лихие скачки, – я сама не была уверена, что сказанное мной имело смысл.

– Но разве можно уподобить благородного мужа простому животному? – усмехнулся Нурби. Но мне показалось, что подобное сравнение его задело.

– Конь – соратник джигита, его друг и учитель, – парировала я.

– Да, добрый скакун – опора воина, но ему не овладеть танцем, как это может сделать человек.

– Для танцующего юноши важны стать и грация, а многим стоит поучиться им у благородных лошадей, подобных тому, что ходит под седлом нашего пши, – я бросила на отца быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. От меня не ускользнуло, что он очень доволен разворачивающимся перед ним представлением.

– Да, альп нашего дорогого отца стоит десятка других коней, но даже он не сможет станцевать зафак.

– Но и мужчина не сможет скакать, как конь. И все же разве не слышите вы в звуках зафака стук копыт и развевающий гривы ветер?

– В твоих словах есть истина, гуащэ, возможно, услышав слова мудрой женщины мне стоит присмирить гордыню и принять учение от моего коня, – Нурби говорил с напускной серьезностью, но в его голосе я слышала иронические нотки. Ему не больше, чем мне, нравилась эта словесная игра, но и он не мог не оправдать ожиданий своего аталыка.

Мы проговорили так еще некоторое время. После слуги принесли в комнату анэ³² со стоящими на них яствами, и мы прервали утомительную светскую беседу, чтобы поесть. Еда вышла отменной, и отец с Нурби долго обменивались любезностями о гостеприимстве нашего дома и том, что гость красит своим присутствием дом, который посещает. Если не знать, кем они приходились друг другу, можно было бы подумать, что эти двое видят друг друга впервые. Но отцу было важно чтить эту традицию даже если никто больше не видел, и мы с Нурби уважали его волю.

После обеда отец оставил нас с названым братом наедине, сославшись на дела, и мы наконец смогли поговорить по-человечески.

– Как тебе джэгу? – спросила я, хитро улыбаясь. – Присмотрел себе в зафаке невесту?

Нурби бросил на меня притворно-осуждающий взгляд.

– Разве я мог смотреть на кого-то еще, когда в ряду танцующих была ты? Твоя красота сияла ярче всех, – это было частью нашей игры, я постоянно пыталась его посватать, а он – сменить тему разговора.

– Зря ты так, всех красавиц разберут молодые уорки, и ты останешься без жены. Кто же украсит твою жизнь и сохранит твой очаг?

– Ты так сватаешь меня, как будто сама уже давно обещана, – фыркнул Нурби.

– Князья-женихи давно не заезжали в нашу долину, – я изобразила тяжелый вздох.

Мне показалось, что по лицу Нурби пробежала тень, как будто мои слова его чем-то задели, но в тот же момент его губы скривились в улыбке, и я решила, что мне просто почудилось.

– Да уж, путешественников поубавилось. Одни и те же лица уже приелись.

– К нам недавно заезжал торговец сукном. Говорил, что на востоке опять неспокойно.

Нурби нахмурился: