– Я должен сказать, что нам глубоко неприятно ваше общество. Можем мы что-то сделать, чтобы избавиться от вас?

– Да уж, будьте добры! – фыркнул я. – Скажите своей дочери, чтобы валила прочь из этого дома и из этого района. Хотя я бы на её месте и город сменил.

– Вы никогда не были на её месте и никогда не будете, – грозно пропищал карлик.

– Хвала дьяволу за маленькие радости. – Я потыкал пальцем кусок серого хлеба, самого дешёвого, должно быть. – Ну а если серьёзно, то Комета сказала всё верно. Десять дней я никуда отсюда не денусь. Придётся друг друга терпеть. Как-то притираться друг к другу. Искать точки соприкосновения. Например, можно устроить групповуху. Только без вас, – торопливо осадил я возбудившегося карлика. – И без вас, – подумав, добавил колясочнице. – Ничего личного, я рад был бы склонить к греху кого угодно, но есть такое понятие, как элементарная эстетика.

Женщина буквально кипела. Её пальцы скребли по подлокотникам кресла. Она мечтала вскочить и наброситься на меня, но – увы.

А вот карлик был на удивление спокоен.

– Расскажите о себе, – выдал он.

– Прошу прощения?..

– Я понял, вы всегда будете говорить оскорблениями. Значит, обращать на них внимание смысла не имеет. Но уживаться действительно как-то нужно. Для начала неплохо бы познакомиться, вы не находите?

Я медленно повернул голову и сказал, обращаясь к женщине:

– Он говорит такими длинными предложениями. Просто удивительно, как в этих крошечных лёгких помещается столько воздуха!

С отчаянным визгом колясочница швырнула в меня своей тарелкой. Я отклонился, и тарелка, врезавшись в стену, разбилась. Суп разлился, на стене осталось пятно.

– Надеюсь, это был не последний ваш обед на этой неделе? И примите соболезнования насчёт тарелки. Однажды на помойке найдётся новая, лучше прежней.

Уронив лицо в ладони, женщина заплакала от бессилия. Я улыбнулся.

– Звездана, перестань, – сказал карлик. – Он ведь только этого и добивается. Ты просто даёшь ему то, чего он хочет.

Звездана – мать Кометы! – всхлипывала. Я кивнул на неё.

– А знаете, о чём она сейчас думает? «Что же ты за мужчина, если позволяешь ему так со мной разговаривать».

– Неправда! – Звездана врезала по столу влажными ладонями.

– Тише, тише, – увещевал её карлик. – Он не умеет читать мыслей. Ведь не умеете?

– Увы, – вздохнул я. – Такое знамение слишком дорого стоит…

– Что, нищета мешает получить то, чего хочется? – Звездана вновь пошла в атаку.

Я улыбнулся ей.

– Знамения оплачиваются не деньгами, мадам. За них платят радостями. Зачем это Мастерам – ведомо лишь им. За знамение, дающее возможность читать мысли, просили отдать чувство юмора. Я здраво рассудил, что, во-первых, без чувства юмора в этой клоаке будет невыносимо, а во-вторых, меня тошнит даже от того, что люди говорят вслух. Не хватало ещё знать, что они думают. Вашему биологическому виду свойственно сильно переоценивать значимость тех хаотических импульсов, что время от времени пробегают по нейронам.

– Вам не нравится мир людей? – спросил карлик.

– Совершенно не нравится.

– Чем же?

– Людьми, – зевнул я. – Не фанат. Сама по себе идея пихать чистые души в кучи смердящей плоти ради какого-то гипотетического роста, по-моему, отдаёт безумием. Допуска к статистике у меня, конечно, нет, но поставил бы чувство юмора, что количество деградирующих душ обильно перекрывает количество тех, которые действительно развиваются.

– Может быть, дело не в количестве, а в качестве? – Олимпиодор заинтересовался предметом разговора.

И своей доброжелательной улыбкой совершенно испортил мне настроение.

– Какая разница…

– Знаете, как говорил Гераклит? «Один стоит десяти тысяч, если он наилучший».

– Покажите мне того наилучшего, что выстоит против десяти тысяч, – фыркнул я.

– Разве мы говорим о битве?

Нет, он меня положительно бесит. Пора прекращать этот балаган. Вспомнить, ради чего я вообще сюда явился.

– Может быть, хватит обо мне? – улыбнулся я. – Это не очень-то вежливо. Давайте поговорим о вас.

– Конечно, – обрадовался карлик, – что вас интересует?

– Ох, да всё! Как вы познакомились, зачем поженились. Как чисто технически занимаетесь сексом. Как выкатываете коляску во двор, чтобы прогуляться. Что будете делать, когда она сломается. Ну и самое главное: где вы нашли Комету? Только не надо мне врать, что она – ваша родная дочь. Я не человек, чтобы верить в настолько глупые сказки.

12

Звездана замерла, будто Господь послал ей лом вместо позвоночника. Олимпиодор медленно отклонился от стола.

– Может быть, вернёмся к унижающим шуткам? – предложил он.

– Можем, – кивнул я. – С огромной радостью вернёмся. Мне, например, интересно, нужны ли вашей супруге водительские права, чтобы кататься в пробке между рядами автомобилей, выклянчивая милостыню. Но я потерплю. Сейчас меня интересует Комета.

– Она ничего не знает, – сказал карлик.

– Да, я уже заметил, что интеллектом она не уступает сливному бачку.

– Как ты смеешь? – прошипела Звездана. – На свете не было, нет и не будет ребёнка более умного, доброго, честного и благородного, чем Комета.

– Для девицы двадцати лет – так себе характеристика, – усмехнулся я. – Ладно. Я ускорю процесс. Вы рассказываете, кто родители Кометы, или я рассказываю ей правду.

– Она тебе не поверит! – прокричала Звездана.

– Тише, прошу, – промямлил Олимпиодор. – Комета может услышать.

– Она услышит всё. А когда закончит орать на меня, начнёт рыдать и орать на вас. И рано или поздно спросит, кто её настоящие родители. Так вот, это – долгий путь. Предлагаю немного срезать: вы мне расскажете всё сейчас.

Звездана опустила голову. Её трясло. Олимпиодор вздохнул:

– Что ж…

– Не смей! – вскинулась Звездана.

– Всё равно он узнает.

– Это не твой секрет, не тебе и рассказывать. – Звездана пронзила меня яростным взглядом. – Мать Кометы – моя двоюродная сестра. Двадцать лет назад мы с ней вместе ехали на машине. Машину занесло, мы угодили под грузовик…

– Ты была за рулём, – зевнул я. – Сестра погибла, ты отделалась колесницей и чувством вины, а чтобы её загладить, приняла племяшку, как родную дочь.

– Откуда ты?..

– Откуда я знаю вас, людей? – Я заглянул в глаза Звездане. – Я знаю вас десять лет. А до того я тысячи раз слышал россказни душ. Вы все одинаковые и все на сто процентов предсказуемы. Значит, мать Кометы – твоя двоюродная сестра и она мертва. Кто отец? Или он ехал в той же машине?

Глаза у Звезданы забегали.

– Зачем тебе это?

– Мне нужно знать всё о родителях Кометы. Кстати, предложение подключить её к диалогу до сих пор в силе.

Звездана побледнела. И на помощь ей вдруг пришёл карлик.

– Отец не участвовал в воспитании.

– Спасибо за очевидное заявление, – сказал я, повернувшись. – В воспитании участвовали вы. Но меня интересует биологический отец, а не моральные ценности, которые вы привили своей подопечной. Кровь и сперма – вот что имеет значение… в некоторых важнейших вопросах.

– Понимаю, – поморщился Олимпиодор. – Но дело в том, что это был случайный контакт, и этот человек, скорее всего, даже не знает о существовании Кометы.

Я встал, вытянул руки назад, с хрустом растягивая грудную клетку.

– Значит, мать Кометы перепихнулась с каким-то ноунеймом на вечеринке и залетела. Потом она вдруг из оторвы превратилась в благочестивую христианку и не стала делать аборт. Родила, собираясь нести гордое знамя матери-одиночки, но Господь над ней сжалился и направил машину под мусоровоз. Так?

– Под грузовик, – буркнула Звездана.

– Меня больше интересует этот переход. Девушка, допустившая случайную связь, и последующее нежелание делать аборт, несмотря на то, что ваш «клан», как я вижу, в принципе звёзд с неба не хватает.

– Да? – взвилась Звездана. – По-твоему, значит, размножаться должны только богачи?!

– По-моему, размножение – это последнее, что нужно людям в принципе, – отрезал я. – Но если легкомысленная нищенка нагуляла живот, а потом решила оставить ребёнка – тому есть причины, и я хочу их знать.

– Она не была гулящей, – прорычала Звездана, скребя пальцами по подлокотникам кресла. – Это было лишь минутное помутнение.

– Минутное? – переспросил я. – То есть, она даже удовольствия получить не успела?

От очередной тарелки увернулся так же легко, как от первой.

– Приятно видеть, что вы уже распланировали бюджет на следующий месяц, – сказал я. – Итак, отец. Кто он? Как зовут?

Звездана залилась бессильными слезами. Карлик посмотрел на меня с укором.

– Жду, – сказал я.

– Его зовут Миклюд, – пробормотал Олимпиодор. – Он живёт…

– Прекрати! – застонала Звездана.

– Родная, мы ничего не можем противопоставить. Если хотим избавить Комету от этой грязи…

– Да он всё равно ей расскажет, чтобы сделать нам больно!

– Нет, – сказал я. – Тогда у меня пропадёт рычаг давления. Как знать, вдруг мне захочется заставить вас плясать. И последний на текущий момент вопрос: где фотография?

– Фотография? – переспросила Звездана.

– Ну да. Только не говорите, что её нет. В такой дыре, как эта, просто обязана быть стопка пухлых фотоальбомов с фотографиями начиная с чёрно-белых. Среди них наверняка затесалась парочка снимков мамочки Кометы.

13

Дверь в комнату Кометы я толкнул без стука, но смутить девушку не удалось. Она лежала на своей неразобранной кровати и спала, не сняв очков. Милая привычка: вырубаться от переживаний.

Комната была даже меньше той, что в общаге. Стул еле втискивался между столом и кроватью. Шкаф скрадывал остатки пространства, мимо него нужно было проходить боком.

Над кроватью висел дешёвенький светильник, удобный для чтения перед сном. За пластмассовым плафоном, потемневшая и запылившаяся, таилась иконка. Высоко для карлика, недосягаемо для колясочницы. Похоже, Комета поставила её туда сама когда-то давно. Ещё до того, как осознала себя могущественной волшебницей.

Все свободные места в комнате занимали книги. Та же фантастическая дребедень, что в общаге, художка для убийства времени. Люди постоянно убивают время, полагая, будто оно никогда не закончится.

Я снял с Кометы очки и положил на письменный стол. Во сне легко неудачно повернуться и вогнать себе в глаз осколок, что мне совершенно ни к чему. Потом я взял двумя пальцами волосок, упавший Комете на лоб, и выдернул его.

Комета что-то пробормотала во сне и свернулась калачиком. Подумав, я накрыл её краем покрывала и поцеловал в щёку.

А когда выпрямился, столкнулся взглядом с удивлённым Олимпиодором.

– Что ж, вот вы и узнали мой секрет, – прошептал я, разводя руками. – На самом деле грубость и жестокость – это лишь маска. В глубине души я мягкий, добрый, заботливый парень. Мне просто нужна рядом такая девушка, как Комета, чтобы напоминать об этом.

– Да, я понимаю, – вздохнул карлик и сделал шаг в сторону, уступая мне проход.

За Комету можно было не переживать ближайшие четыре часа. Этому поцелую меня научила одна суккуба три года назад. Не то чтобы мне так хотелось. Просто она задолжала, а расплачиваться было нечем. Спать с суккубой – это всё равно, что человеку отодрать дворнягу на помойке. И отпустить её без оплаты я тоже не мог – разболтает ещё кому, что обо мне подумают…

Я дошёл до нужного дома пешком – на это потребовалось двадцать минут. Серая панельная девятиэтажка. Настолько безысходно серая, что вскрыться хочется ещё на улице, а мне нужно попасть внутрь.

– Что я вообще делаю? – спросил я вслух. – И зачем?

Помолчав, я вздохнул и сам себе ответил:

– Ищу отца Кометы.

– Но зачем, Ливий?

– Чтобы убедиться, что он – её отец.

– А потом?

– А потом я собираюсь воззвать к Люциферу и сказать ему, что произошла ошибка, и что меня можно забрать назад.