Зал разразился аплодисментами, заставив Алину вздрогнуть. Смысл сказанного доходил до нее с трудом. Евгений же тем временем пылко поцеловал ей руку и отправился в ложу князя Полудина, в которой его в течение первого отделения балета так и не дождались друзья.

Алина постояла еще немного в одиночестве, пытаясь осмыслить свои чувства. Значит, Евгений отказал. Что ж, ей оставалось лишь следовать правилам приличия, которые еще несколько минут назад так легко нарушила, и поверить, что они будут друзьями. А что еще ей делать? Ощутив проявившуюся наконец боль, Алина закусила губу и широко распахнула глаза, чтобы не моргать. Нет, она не заплачет. Во всяком случае, не здесь.

Глава 3

– Чудны дела Твои, Господи! – пролепетала княжна Мария Саврасова и тряхнула головой, отчего подвески на ее диадеме робко зазвенели. В последнее время она злоупотребляла этим жестом, скрывая под ним начавшую трястись от старости голову.

– Согласна с тобой, моя дорогая Мэри, – осторожно кивнула госпожа Далилова, давняя подруга княжны, которая, наоборот, проявляла свой возраст медленными, очень плавными движениями, будто боялась разбить ценную вазу, – чего только не делается в наши времена. Как, говоришь, называются эти бареточки?^[2]

– Пуанты, моя дорогая. Никто кроме Истоминой в России их еще не надевал, – подсказала подруга. – Хотя на них и ноги сломать недолго. – Но, согласись, выглядит воздушно и грациозно.

– Соглашусь. – Мария мелко закивала и повернула бинокль в сторону лож с гостями. Обсудить присутствующих ей хотелось больше, нежели балет. – Однако, все дебютантки здесь. На Дарине Александровской платье несколько темнее, чем положено в ее возрасте.

– О времена, о нравы! – поддакнула госпожа Далилова.

– Надо признать, Лизавета Григорьевна Строганова весьма хороша и благовоспитанна на вид, – продолжила княжна.

– За ней и приданое дают основательное, – голос Анны Далиловой сделался выше, демонстрируя не то восхищение, не то удивление. – Григорий Иванович Строганов знатен, богат, обласкан государем, действительный статский советник, барон. Партию для дочери будет выбирать со всем тщанием.

– Согласна, моя милая, – кивнула подруга, демонстрируя полное взаимопонимание, – тут торопиться не следует. Желающих такого приданого, поди, немало, да и невеста хороша.

– Думаешь? А я полагаю, поостерегутся. Девица хороша, приданое заманчиво, но тесть прилагается могущественный да своевольный, в дочери души не чает. Да и сестрица у него – дама ответственная и серьезная. Замуж отчего-то не пошла, при брате живет.

– Это да… – княжна Саврасова лукаво улыбнулась и, прикрыв лицо веером, склонилась к подруге. – Он вдовец. Я вот все думаю… была бы я помоложе…

Подруги сдержанно засмеялись.

Анна только открыла рот, чтобы продолжить обсуждение отца и дочери Строгановых, как ее прервал задорный мужской хохот. Он раздался из ложи его сиятельства графа Полудина и раскатился по всему театру. Неспешно беседовавшие в партере гости вскинули головы, да и обитатели лож уставились на возмутителей порядка. Почтенные дамы – удивленно и осуждающе. Достойные мужи – укоризненно и с легкой завистью. Юные барышни – любопытно и кокетливо из-за краешков кружевных вееров.

Сегодня театр посетили самые сиятельные и знатные господа петербургского общества. Повсюду виднелись меха и фамильные бриллианты, звучали титулы. Представления балерины Истоминой традиционно собирали аншлаг. Впрочем, и публика являла собой не менее интересное зрелище, чем спектакль. Демонстрация роскоши, обмен новостями и сплетнями основательно занимали умы и производили впечатление. А потому и веселье юношей, приглашенных этим вечером в ложу к графу, не осталось незамеченным.

– Вы не можете отрицать, друг мой Евгений, что Дарина Александровская не сводит с вас глаз, – молодой человек с сияющим темным взором и темными кудрями, зачесанными на модный в этом сезоне пробор, улыбнулся и дружески толкнул плечом Онегина. Тот хмыкнул. Он хоть и появился недавно, в антракте, но уже завладел вниманием собравшихся. – На балу у Шереметьевых, если бы ее не увела компаньонка, она так и осталась бы стоять соляным столбом среди зала, не сводя с вас взора.

– Дарина Сергеевна вне сомнений юна и очаровательна. У нее первый сезон и вполне ожидаемо, что ее поведение несколько наивно, – пожал плечами Евгений, с легкой улыбкой на губах рассматривая лица присутствующих на представлении.

Даже самый циничный взгляд не нашел бы на его лице самодовольства, желания возвыситься или добавить себе романтики в облик за счет неоднозначных намеков в сторону юной девушки. Хотя первую часть замечания он проигнорировал намеренно.

В этом был весь Евгений Онегин – настолько милый и обаятельный, открытый в общении и рассудительный в серьезных вопросах, что невольно вызывал симпатию у всех, кому только довелось его знать. Кроме того, на руку молодому человеку играла весьма привлекательная внешность, за которой он тщательно следил. Евгений тратил на нее любое необходимое время, но при этом создавалось впечатление, будто он уже просыпался по утрам с лежащими ровным пробором роскошными темными волосами и спадающими на лоб правильными прядями. Его кожа сияла белизной, а ее гладкости могла позавидовать любая барышня. Никто ни разу не видел его небритым или неряшливым. Одежда Евгения демонстрировала новизну и веяния последней моды. Он словно был живой картинкой из журнала. Даже ногти блестели, поскольку он дважды в день полировал их специальной пилочкой.

Онегин завораживал красотой и обаянием, плавными вальяжными движениями, словно никогда и никуда не торопился. Рядом с ним делалось спокойно и уверенно, что время еще есть и оно подождет. Однажды познакомившись с Евгением, человек попадал под его чары и дальше уже мог только слушать и восхищаться.

– А между тем Дарина одна из лучших партий и за ней дают выдающееся приданое, – продолжил Николай Завьялов, считавшийся другом Онегина. – К ней уже посватался Иловайский и даже наш любезный Турбин.

– Еще бы Турбин к ней не посватался! – едва слышно проговорил один молодой человек в стороне от основной компании другому.

Они стояли, укрытые тенью от тяжелой занавеси, почти в дверях ложи – Андрей Модест, не очень блестящий и привлекательный, вовсе незаметный на фоне собравшейся компании, сыскавший дружбы со многими господами высшего света только благодаря протекции своей тетки-генеральши, и Сергей Радищев, не слишком родовитый дворянин, но заслуживший уважение честью и верностью слову.

Он кивнул, соглашаясь с Модестом.

– За последние полгода Турбин промотал четверть миллиона, а это втрое больше состояния, оставленного ему отцом. Выгодный брак – всегда хороший выход из трудной финансовой ситуации.

– Турбин бретер и гуляка, для него большая жертва отказаться от свободы и общества множества прелестных дам в угоду одной, пусть юной и прехорошенькой. Но что только не сделаешь ради того, чтобы не оказаться в нищете, а то и в долговой яме. – Андрей хотел, чтобы прозвучало шутливо, но получилось зло и завистливо.

– Старший Александровский не такой простак, чтобы единственную дочь выдать за ненадежного человека. – Радищев разговаривал с Модестом, но не сводил взора с окружившей Онегина компании, успевая следить и за их беседой. – Александровский не гонится за состоянием, он искренне желает дочери счастья. А вот достойный род… Турбины – древний дворянский род, это несомненный плюс.

Радищев замолчал, и взгляды обоих молодых людей устремились на Онегина.

– Вот кому все отцы Петербурга будут рады. Да только возможно ль его заманить? И чем? Приданым не интересуется, за титулами не гонится. – Модест завидовал почти откровенно. У Евгения имелось, чему позавидовать.

– А зачем ему? Отец оставил приличное состояние. А уж дядя какое оставит! Старый скряга сумел немало скопить, а наследников не нажил. У него, кроме Евгения, никого нет, а сам, говорят, на ладан дышит. Того гляди помрет.

На щеках Модеста заходили желваки. Ему для того, чтобы выбить крошечное довольствие от тетки, приходилось ходить перед ней на цыпочках. А старуха, надо заметить, выказывала весьма своевольный и взбалмошный характер. Как на Онегина на него наследства не падали. И пусть зависть была плохим советчиком в делах, но Андрей безбожно завидовал и не мог себя контролировать.

– Онегин везунчик и баловень судьбы. Кто ж поспорит! – произнес он, едва сдерживая неприязнь. Благо его лицо со злобным прищуром, направленным на молодого человека, скрывалось в тени.

– Своего разума и рассудительности у него тоже не отнять. – Радищев разговаривал спокойно, поскольку успехи Онегина его не трогали. – В карты не играет, впустую денег на ветер не бросает, с Турбиным хоть и друзья, а в общих гулянках не замечены. Онегин не слывет кутилой. А что до барышень? Возможно, ждет свою любовь. Настоящую и особенную.

– Легко изображать безупречную репутацию, когда в деньгах нет нужды, – сдержанно проскрипел Модест, чувствуя, как внутри у него кипит злоба. Он понятия не имел, откуда она появилась, но его буквально распирало, как будто что-то рвалось наружу.

– Согласен, Онегина любят в обществе. Ему благоволят государственные мужи и почтенные матроны, его дружбы ищут молодые люди и барышни. Пускай он сам и не шибко знатного рода, а если бы хотел, породнился бы уже с кем пожелал. – Радищев сиял, даже рот слегка приоткрыл от сосредоточенности, наблюдая за Онегиным.

Тот легким взмахом головы откинул с лица прядь волос и лукаво улыбнулся, что-то рассказывая собравшимся. Модеста ужасно разозлило, что, даже общаясь с ним, его собеседник любуется и прислушивается к Евгению Онегину.

– Барышни кидаются по нему страдать, едва завидев. И не только молоденькие. – Модест наклонился ближе. – Я уже ожидал, что графиня Воронова и Онегин сочетаются браком.

– Ну, Модест, это старые сплетни. Об этом свет уже отговорил. Евгений клянется на святом образе, что их с Алиной связывает нежная и преданная дружба и ничего более, – отмахнулся Радищев. – Еще при жизни ее престарелого мужа Онегин довольно часто сопровождал ее на балы и в салоны. Госпожа Голицына подтверждает, что они частенько оставались наедине в ее гостиной, и уж что там происходило – одному богу известно. Только и тогда супруг Алины не вызвал Онегина на дуэль. Даже после сцены в ресторане Талона. А ведь мог. Они публично практически целовались! Воронов до самой смерти оставался весьма смелым мужчиной и опытным военным, но Онегин умудрился быть ему другом и не вызывал ни малейших подозрений и сомнений.

– Ему другом и дружком его супруге, – хохотнул Модест.

Радищев пожал плечами.

– Одно вы не знаете, мой друг. – Модест уже осознал, что ему приятно изливать недовольство на Онегина. Каким-то странным образом это тешило его самолюбие. – Вдовствующая графиня Воронова весьма благоволит Онегину, поговаривают, до сих пор испытывает нежные чувства. Инициатором разрыва романтических отношений была не она, а он. А поскольку сама Алина Воронова не прочь заключить брак второй раз, почему не выйти за него? – Он едва заметно кивнул в сторону Онегина. – Моя тетенька, Вера Александровна Ухтомская, – вы, верно, помните, я прихожусь ей родным племянником, – имеет близкую дружбу с Алиной Вороновой и непременно хочет устроить ее личную жизнь. Говорит, молодая женщина скучает и желает мужского общества.

Радищев снова пожал плечами, и Модесту почудилось, что он желает отделаться от разговора с ним, присоединиться к смеющейся компании у борта ложи, на виду у всего театра.

– Немудрено, – заметил приятель ровным тоном, без капли интереса. – Алина еще очень молода. Ну и что, что вдова? Она мила и весьма привлекательна. Характер, правда, не сахар. Может, не воевала, как ее покойный супруг, но характер имеет волевой и жесткий, не стоит покупаться на мягкую внешность и наивный взгляд.

– Говорят, по ее команде в военном корпусе… – Модест склонился ближе к нему и быстро зашептал в последней надежде удержать внимание.