Свою Филипьевну сестры не собирались давать в обиду. Ни чертям, ни соседу. Они стремительно проскользнули меж костров, отбиваясь от рук, которые приглашали их перепрыгнуть через пламя и на год избавиться от всех болезней и напастей, получить защиту от злого духа и хвори. В глазах мелькали тени ребят, плясали всполохи огня, в темное небо взлетали снопы искр, оглушали вскрики, смех и музыка.

Вырвавшись из круга лиц и оставив веселье позади, они уже медленнее двинулись к повозкам на краю поляны. Их снова окружила ночь. Шум здесь звучал глуше, и Татьяна расслышала шелест листьев над головой. Рядом метались огоньки, не то меж темных стволов, не то в ее глазах. Она остановилась и замерла. Казалось, шаг в сторону – и она потеряется в темноте леса. Ее так манило сделать этот шаг! Она вглядывалась в лес, искала в листве тени – признак нечисти, которая водит свой хоровод.

– Ой! Оленька, ты же моя красавица. Да не сплю я, не сплю. – Бормотание няни выдернуло Татьяну из оцепенения. – Девоньки мои. Танюша!

– Таня, ну что ты! – Ольга потеребила ее за руку. – Тоже, что ли, заснула? Пойдем венок пускать. Девчонки ушли уже!

У озера царила торжественная суматоха. Луна серебрила его поверхность, освещала берег. Камыши гнулись под легким ветерком. Ночь выдалась теплой и приятной. Девушки волновались. Самые смелые и нетерпеливые стояли по колено в воде. Другие переминались с ноги на ногу на берегу, выжидая, что у них получится. Известно: если в ночь Ивана Купалы пустить венок по воде, по тому, куда и как он поплывет, можно узнать свою судьбу. Со стороны, куда венок направится, суженый приедет. Если быстро поплывет да долго не утонет, значит, свадьба будет быстрой и ладной, без препятствий, по любви. А если венок потонет, жди беды.

– Не рыдай, глупая! – постаралась утешить няня Лариных рыжеволосую и веснушчатую девчонку, у которой венок расплелся и утонул почти у берега. – Куда торопишься? Еще совсем малая же. Что ли тебе у мамки с папкой плохо? Вон сестер замуж раздадут, одна останешься, тебя сильнее всех любить будут. Поживешь в радость. А замуж через год выйдешь. Куда торопиться-то? Последний годок в девках, знаешь, какой сладкий?

Ольга с Татьяной хихикнули, прикрыв рты ладошками. Их Филипьевна из всего могла хорошее извлечь. А замуж спешить никому не наказывала, говорила: «Работы в три раза больше, да муж с капризами. В родительском доме-то как сыр в масле каталась». Только сестры Ларины знали, что их нянюшка замужем-то никогда и не была.

– А ты не подталкивай венок в нужную сторону! – на берегу возник Николка Пустяков и шлепнул Машу, горничную помещицы Антоновой, по рукам. – Тебя замуж за кузнеца отдадут, хоть сама с венком топись. А он кривой да со шрамом. Твою судьбу батька решил, не озеро.

Неугомонный Пустяков растолкал девчонок и принялся в сторону венков воду горстями загребать, отчего пошли волны, полетели брызги. Девчонки такого несправедливого вмешательства в их судьбу не стерпели, накинулись на Николку гурьбой да вытолкали из озера.

– Олька, сегодня ветер к усадьбе Ленских дует, все венки туда поплывут, – не унимался сын Пустяковых. Он залез в озеро поодаль от девушек и пинал воду, поднимая скопище брызг. – Соперниц у тебя за сердце Володьки будет тьма! Выходи лучше за меня замуж!

– Я лучше лягушку поцелую! – со смехом отозвалась Ольга. – А ты подглядывать пришел? Невесту, что ли, себе присматриваешь? Может, у кого венок к вашему дому поплывет?

– Больно надо мне! – обиделся парень. – Моя невеста еще в люльке лежит, а вы для меня старухи.

– Хочешь в невесты ту, которая тебя с соплями не видела? – улыбаясь, спросила Катерина, его сестра. – Верно решил. Меня задобрить не забудь, а то я и не такими подробностями с твоей невестой поделюсь.

Смеяться шустрый Пустяков перестал. Насупился. Против старшей сестры не поспоришь. Между Николаем и Екатериной было целых пять лет разницы, и оба они были поздними детьми у помещиков Пустяковых, уже пожилой пары. К моменту, когда они подросли, те уже пребывали в приличном возрасте, не могли должным образом уследить за детьми. А потому брат с сестрой, часто предоставленные самим себе, бегали с деревенскими ребятами.

– А у тебя венок на голове вспыхнуть должен, – тихо пробурчал Николка. – Такую дылду никто замуж не возьмет. Если только оглобля какая посватается.

Но девчонки уже не обращали на него внимания, внимательно следя за своими венками.

Татьяна потянула сестру за руку.

– Ух смотри, как твой венок быстро поплыл, и свечи горят ярко, даже пламя не дрожит.

– Верной дорожкой плывет, барышня, – во весь рот улыбнулась Машка, горничная помещицы Антоновой. – Владимир как раз в той стороне живет.

Довольная Ольга улыбнулась в ответ.

– А куда ваш венок поволокло, барышня? Смотрите! – всплеснула руками Машка. – Там и деревень-то нет. Дерево русалочье только. Поля там да луг.

Машу перебила девчонка в платье с синей вышивкой на груди, которая вышла из воды и теперь выжимала подол:

– Моя бабушка говорит, у ее барышни два года подряд на Ивана Купалу венок к русалочьему дереву уплывал, один, против всех венков. В деревне уже поговаривали, что стать ей утопленницей и сидеть на этом дереве русалкой…

– Что ты несешь! – зашипела на девицу Маша, озираясь по сторонам, посмотреть, кто слышал предсказание в сторону господской дочери. Но она не смогла найти Татьяну взглядом. Маша нахмурилась. Ушла? Даже за венком недосмотрела?

– Ничего не несу! Потом к ним родственники из столицы приехали, замуж она вышла за их сына и в Петербург уехала. В той стороне, – ткнула девушка в высокое раскидистое дерево на другом берегу озера, ствол которого обвивал плющ, – как раз город-то и находится.

– Слышала, Татьяна, каких женихов тебе ждать? – засмеялась Ольга. – У нас, правда, из родственников там…

Младшая Ларина осеклась, не найдя Татьяны возле озера.

Та и сама не поняла, как сделала несколько шагов по берегу, следя за своим венком, потом как-то неловко оступилась, отошла чуть подальше, еще, и вдруг оказалась в кромешной темноте.

Деревья взмыли перед ней стеной, смолкли плеск озера и голоса. Ее словно чем-то отгородило от подруг. Сердце замерло, а ноги сами ступали все дальше и дальше в темноту. Сердце в груди обмирало, но Татьяна двигалась без остановки. Ноги проваливались в мягкий влажный мох, ветки цепляли тонкий подол платья, пахло листвой, сыростью и грибами, а легкий ветер трепал волосы. Луна спряталась за тучу, и мир вокруг Татьяны совсем исчез. А она медленно брела дальше. На ощупь различала жесткую шершавую кору на деревьях, кочки, покрытые листьями, и траву под ногами. Чудилось, будто она плывет в темной воде.

Татьяна до боли в глазах всматривалась в ночной лес, желая увидеть крошечный красный огонек. Страх холодной рукой сжимал сердце, но отступать она не собиралась.

Странный всхлип раздался совсем рядом, заставив ее замереть. Затем еще раз. Татьяна вгляделась во тьму, но ничего не увидела. Она сделала шаг вперед и наткнулась на дерево. Развернулась и прижалась к нему спиной, слыша, как совсем рядом шуршит трава под чьими-то ногами. «Или копытами», – пронеслось у нее в голове, и по спине пробежали мурашки. Татьяна перестала дышать.

До нее донеслась бессвязная прерывистая речь, словно кто-то читал заклинание. Татьяна не разбирала слов, но они эхом вибрировали в ее теле, которое сначала залил жар, а потом холод.

– Потерпи немного, Козырь. Идем же, идем. Сейчас твою ногу посмотрим. Давай вылазь, – различила Татьяна. – Ну на что ты рычишь? Чего боишься? Идем.

Ее ноги подкосились, она тихо, без сил сползла вниз и повалилась на траву. Вокруг хороводом плясали демоны и бесы, меняли свои обличья, строили ей рожи, гоготали и орали. Хоровод сходился, ее окружали. Дьявольский танец замер, и над Татьяной склонился человек – нет, чудище с мужским телом и головой большого кудлатого медведя. Ее душа как будто покинула тело и воспарила вверх. Она увидела себя и человека-медведя со стороны. Он огромной когтистой лапой провел по ее груди и прошел сквозь нее, словно Татьяна была бесплотным духом. В его человеческой руке с тонкими изящными пальцами и длинными ногтями билось ее алое сердце. Она закричала, но не услышала себя. Как рыба, выброшенная из воды, забилась, беззвучно открывая рот.

– Таня! – Окрик и, кажется, легкие пощечины вернули ее в чувство. Над ней склонились Оля, няня и Маша.

– Очнулась! – выдохнула няня и оперлась на ближайшее дерево, схватившись рукой за сердце. – Ох, Таня, душа моя…

– И что это вам, барышня, вздумалось по лесу бегать? – проворчала Маша, отряхивая и поправляя на Татьяне платье.

– Ты видела? Ты нашла цветок папоротника? – опаляя жарким дыханием ее ухо, прошептала Оленька.

Татьяна покачала головой, и сестра разочарованно закусила губу.

Глава 6

– Барин! Барин!

Евгений, продрогший, в сырой одежде, грязный, измотанный, вынужденный слоняться полночи по лесу, только ступил на двор, как в него репьем вцепился Лукьян, слуга дяди. Он был таким же старым, как его хозяин, кривым и морщинистым, что еще сильнее бросалось в глаза при свете восходящего солнца. Только лишь цепкий взгляд исподлобья оставался живым, подвижным и требующим внимания, как и в годы молодости. Такое требование никак не получалось игнорировать.

Онегин выпустил поводья бестолкового Козыря, и конюх, завидев хозяина с конем, неспешно поплелся к ним.

– Эта скотина понесла меня, – пожаловался молодой барин, небрежно стягивая с рук вымазанные глиной перчатки. Глины хватало и на его костюме, и в волосах. Евгений вообще не припоминал, чтобы хоть раз в жизни настолько напоминал голема из грязи. Хотелось прямо здесь скинуть с себя испорченную одежду и сигануть в бочку для полива огорода, которая стояла у забора. Онегину претила грязь, он физически ощущал ее на себе. – Влетели в овраг. Как голову мне не сломал? – проворчал Онегин. – Я вытащил его, хромает на две ноги. Посмотри, что там.

– Костров, поди, испугался, – низко протрубил конюх Иван, похлопывая непослушную животину по крутому боку. – Постой-ка, милый, не дергайся.

– Пожалуй, костров, – не спорил Евгений.

Упрямый конь и так вымотал ему все нервы и силы. Создавалось впечатление, будто Евгений на себе дотащил его до поместья. А уж как увещевал и уговаривал, пока тянул его из оврага, и вспомнить неловко. Чего только коняге не пообещал: и яблок из райского сада, и кобыл с крупом, достойным падишахов.

Настойчиво требуя внимания, Лукьян жестом заставлял конюха замолчать и не лезть со своей скотиной.

– Сегодня, может быть, сейчас уже Андрей Александрович испустит дух, – сообщил старик, удивленно и вместе с тем деловито оглядывая молодого Онегина. – Поторопились бы вы, барин. Уж как держится, не знаю.

Евгений невольно подумал, что после ночных приключений ему и самому грозит испустить дух от усталости. И случится это с ним наверняка тоже уже вот-вот. Но сопротивляться не стал и направился в спальню умирающего.

Кто бы сомневался, что дядя, два месяца в этом захолустье промучив его своими причудами, капризами и придирками, выберет для смерти, которую Евгений, не скрывая нетерпения, уже ждал, самое неудачное утро. Оставалось уповать лишь на то, что это действительно сейчас случится.

Прибыв в деревню в конце весны, Евгений не мог и представить, что его дядя, почтенный Андрей Александрович, будет медлить со своей кончиной. Уверенно лежа на подушках, вредный старикашка удумал напоследок всласть поиздеваться над племянником, так сказать морально окупить свои посмертные вложения. Дядюшка стремительно и властно установил порядки и правила, не подчиняться которым не имелось никакой возможности. То одно у них было принято, то другое считалось благоразумным, и Онегин сам не заметил, как уже ходил по струнке, подвластный воле взбалмошного старика.