О, сколь коротко будет трех весен цветение
вскоре постигнет она.
И настанет тот день, когда черная ряса
сменит ей прежний наряд.
Невозможно здесь не сострадать, ибо род ее
славен был и именит.
А теперь рядом с Буддой она, одинокая,
в свете лампады лежит.

Дальше была нарисована ледяная гора, на ней – самка феникса, а ниже шли строки:

«Обыкновенная птица»^[39] объявится
в мире на фоне упадка.
Талант ее, дар ее – всюду прославится,
за что ее любят – понятно.
Сменятся поочередно: смирения,
надменности и расставания час.
К Цзиньлину уйдет она в тяжком смятении
– горестен этот рассказ.

Затем – какой-то заброшенный трактир в захолустной деревне, и в нем красавица за прялкой. В пояснении к картинке сказано:

Что толку от родовитости,
коль силы оставят в пути.
Угаснет твой род, и взаимности
от окруженья не жди.
Но случай поможет в невзгодах
– в одной из глухих деревень
Найдутся тепло и забота,
ведь мир не без добрых людей.

После стихов следовало изображение вазы с цветущими орхидеями, а возле нее стояла красавица, роскошно одетая, в богатом головном уборе. Картина сопровождалась подписью:

Под ветром весенним на сливе и персике
новая завязь внезапно возникнет.
Сколько не думаю – все же не верится,
что с орхидеями можно сравниться.
Как воды застывшие неколебим
облик твой – зависть другим.
Что их кривотолки – средь них ни один
не ранит и не возмутит.

Потом Бао-юй увидел высокие двухэтажные палаты, а в них повесившуюся красавицу, и ниже стихи:

Бескрайность чувств, желаний море
– мираж страстей глубок.
От них сплошные боль и горе,
но главный плод – порок.
Хоть говорят, что дом Жунго
рассадник этих толков,
Но что истоки их – в Нинго,
никто так и не вспомнил.

Бао-юй собрался читать дальше, но Цзин-хуань, зная его ум и способности, побоялась разгласить небесную тайну, поэтому она проворно захлопнула тетрадь и с улыбкой сказала Бао-юйю:

– Зачем рыться в непонятных для тебя записях? Лучше прогуляемся, посмотрим чудесные пейзажи!

Не.сознавая того, что он делает, Бао-юй выпустил из рук тетрадь и покорно последовал за Цзин-хуань. Взору его представились расписные балки и резные карнизы, жемчужные занавесы и расшитые пологи, благоухающие цветы бессмертия и необыкновенные травы – поистине, это были великолепнейшие места! О них можно было бы сказать:

Алеют ворота, играют лучами,
а пол весь вымощен златом.
Бликуют снега на рубиновых ставнях,
воздвигнут нефритовый замок.

И снова ласковый голос Цзин-хуань коснулся слуха Бао-юйя:

– Выходите скорее и встречайте дорогого гостя!

Не успела она произнести эти слова, как появились бессмертные девы. Кружились в воздухе лилейные рукава их одежд, трепетали на ветру крылатые платья; своей красотой девы были подобны весенним цветам, а чистотой и свежестью напоминали осеннюю луну.

Увидев Бао-юйя, девы обратились к Цзин-хуань и недовольным тоном сказали:

– Мы не знали, о каком госте идет речь, сестра, и поэтому вышли его встречать. Ведь вы говорили, что сюда сегодня должна явиться душа нашей младшей сестры – Пурпурной жемчужины. Мы давно ее ждем. Зачем вы привели это грязное создание, которое оскверняет ваши владения?

Смущенный Бао-юй, услышав эти речи, хотел удалиться, но не мог. Он действительно чувствовал, что грязен. Цзин-хуань взяла его за руку и, обращаясь к толпе бессмертных дев, молвила:

– Вы не знаете, зачем я его привела. Я направлялась во дворец Жунго, чтобы встретить Пурпурную жемчужину, но когда проходила через дворец Нинго, навстречу мне попались души Жунго-гуна и Нинго-гуна, которые сказали мне: «С тех пор как утвердилась ныне правящая династия, наши семьи славой и заслугами своими выделяются в мире, из поколения в поколение наследуют богатство и титулы. Прошло уже сто лет, счастье нашего рода исчерпано, и его не вернуть! У нас, правда, много сыновей и внуков, но никто из них не может быть достойным наследником. Лишь один внук, Бао-юй, подает надежды. Он обладает крайне странным необузданным характером, но умен и талантлив. Однако счастье нашего рода кончается, и мы боимся, что никто не сумеет направить Бао-юйя на истинный путь. Как хорошо, что вы повстречались нам! Мы уповаем на то, что вы покажете ему всю пагубность мирских соблазнов и тем самым поможете вырваться из ловушки и вступить на праведный путь. Если вы это сделаете, мы будем бесконечно счастливы!» Они так настойчиво упрашивали меня, что я из жалости к ним привела сюда Бао-юйя. Сначала я в шутку разрешила ему познакомиться с судьбами девушек его семьи, но он ничего не понял, – так пусть же здесь у нас испытает могущество страстей. Может быть, тогда он прозреет.

С этими словами она, держа Бао-юйя за руку, вошла в покои. Бао-юй сразу почувствовал какой-то неведомый запах и не удержался от того, чтобы спросить:

– Что это такое?

– В грязном мире, где ты обитаешь, такого благоухания быть не может! – холодно усмехнулась Цзин-хуань. – Это – экстракт удивительных трав, растущих в чудесных горах, настоенный на душистом масле жемчужных деревьев. Называется он «квинтэссенцией всех благовоний».

Бао-юйю оставалось лишь удивляться и восхищаться.

Потом они сели. Служанка подала чай, необыкновенно прозрачный и ароматичный, и Бао-юй спросил, как этот чай называется.

– Этот чай растет в пещере Ароматов на горе Весны, – пояснила Цзин-хуань, – а заварен он на росе, собранной с листьев цветов бессмертия, и называется «благоуханием тысячи роз из одного чертога».

Бао-юй кивнул головой в знак одобрения. Затем он окинул взглядом помещение, в котором находился: здесь было все – и яшмовый цинь^[40], и драгоценные треножники, и старинные картины, и полотнища со стихами. На окнах висели шелковые занавесы, а по обеим сторонам от них – парные надписи, одна из которых особенно радовала душу:

Глуха и непроницаема
душе неприступная твердь.
Как непостижим для ума
немеркнущий полог небес

Прочитав эту надпись, Бао-юй обратился к Цзин-хуань и спросил у нее имена бессмертных дев. Оказалось, что одну из них зовут фея Безумных грез, другую – Излиятельница чувств, третью – Вызывающая печаль золотая дева, четвертую – Мудрость, измеряющая гнев и ненависть.

Вскоре служанки внесли стулья и столик, расставили на нем вино и угощения. Вот уж поистине:

Стеклянные кубки – нектар до краев
пурпурный – не быть же пустым!
Янтарные чарки наполнены вновь
яшмовым соком густым.

Запах вина показался Бао-юйю необычным, и он не удержался от того, чтобы спросить, что за аромат заключен в нем.

– Это вино – смесь нектара со ста цветов и десяти тысяч деревьев, – отвечала Цзин-хуань. – Оно сброжено на костях цилиня и молоке феникса и поэтому называется «Десять тысяч прелестей в одном кубке».

Восторг Бао-юйя не имел границ.

Как раз в тот момент, когда они пили вино, вошли двенадцать девушек-танцовщиц и спросили у бессмертной феи, какую песню им исполнить.

– Спойте двенадцать песен «Сон в красном тереме», которые недавно сложены, – приказала им Цзин-хуань.

Танцовщицы кивнули ей, ударили в таньбань^[41], заиграли на серебряной цитре. Услышав, что они поют «В истоке истоков, в начале начал…», Цзин-хуань быстро прервала их:

– Эти песни не похожи на арии из классических драм, сочиненные в бренном мире. Земные арии неизменно подразделяются в соответствии с ролями положительных или отрицательных, главных или второстепенных героев, и написаны они на мотивы девяти северных и южных мелодий. А в наших песнях содержатся либо вздохи о чьей-нибудь судьбе, либо отображаются чувства, вызванные каким-нибудь событием. Песни, сочиненные нами, тут же исполняются на музыкальных инструментах. Тому, кто не проник в смысл, заключенный в нашей песне, не понять ее прелести. Мне кажется, что и ему не слишком знакомы наши мотивы. Если он не прочтет сначала текст песен, он, пожалуй, не найдет в них ничего интересного.

С этими словами она повернула голову и приказала подать Бао-юйю бумагу, на которой были написаны песни «Сон в красном тереме».

Бао-юй взял их, развернул бумагу и стал следить, как девушки пели песни:

ВСТУПЛЕНИЕ КО СНУ В КРАСНОМ ТЕРЕМЕ

В истоке истоков, в начале начал
Кто первые чувства для света зачал?
От ветра с луной лишь любовь зародилась,
влеченья взошли семена
Когда небеса непроглядны —
Печаль гасит солнца лучи,
И время немое молчит,
Вам глупую скуку прогнать бы.
О превратностях золота, о злоключеньях нефрита
сегодня пусть будет рассказ.
Для этого есть у нас
«Сон в красном тереме»—
Его мы покажем для вас.

ВСЯ ЖИЗНЬ – ОШИБКА

Всюду твердят, словно яшма и золото
пару составить должны.
Мне же лишь камень и дерево помнятся
– клятвою обручены.
В снежный кристалл ты глядишься отчаянно,
в диких горах – что аскет,
Но фея никак не уходит из памяти,
образ ее – весь в тебе.
Всякая прелесть таит недостаток
– что ж, в это поверит любой.
Будет в супружеской жизни порядок
– но душу поди успокой.

НАПРАСНО ПРИСТАЛЬНО ГЛЯДИШЬ

Она – как цветок удивительный,
расцветший в садах небожителей.
Он – как нефрит незапятнанный,
на нем ни щербинки, ни вмятины.
Когда б не была на то воля судьбы,
как бы они повстречаться смогли.
Но ежели выпал им жребий небесный,
что ж от речей им так пусто на сердце.
Вотще он душою терзается,
мучится и сокрушается.
Зазря и она все стенает,
– лишь сердце тоской утруждает.
Он – только отсвет луны,
блик на изгибе волны.
Она – всего лишь бутон,
в зеркале отражен.
Вот и очи полны уж слезами жемчужными
сколько вместится их – спрашивать нужно ли?
Но текут их ручьи – все не вытекут досуха
– от зимы до весны и от лета до осени!

Слушая эту песню, Бао-юй оставался рассеянным, ибо не видел в ней ничего, и только звуки мелодии вселяли в него тоску и опьяняли душу. Поэтому он не стал допытываться ни об источнике происхождения песни, ни об истории ее возникновения и, чтобы развеять тоску, принялся читать дальше.

СМЕРТЕЛЬНАЯ ТОСКА

До чего ослепительна жизнь
в зените, в расцвете,
Но затем вековая печаль
приходит на смену.
Пронесутся пред взором мирские дела,
уже ничего и не стоящие.
Уходящую душу тревожит тоска,
и никак от нее не укроешься.
О, как недостижимо далек родной край,
по дороге к нему поднимаются горы,
Как родителей встретишь во сне – что сказать? —
ваш ребенок загробной тропою
удаляется – виден уж Желтый исток*…
пожеланье одно напоследок,
Дорогие, держитесь подальше от зла,
берегите себя непременно!

ОТ КОСТИ ОТДЕЛИЛАСЬ ПЛОТЬ