– Это тебе, мой подарок, – он протягивает пакет, но я не беру. Даже не смотрю на него, и без этого подлеца настолько плохо, что хочется кричать, пока не ослабну. Я не понимаю, что делать дальше, как есть и пить, когда мое будущее будто поставили на паузу. Мне страшно даже закрыть глаза, страшно, что реальность не изменится, и кошмар перерастет в то, с чем придется как-то жить. А я … просто не готова оказаться в рядах сломанных кукол.

И Глеб, словно читая мои мысли, добавляет масла в огонь.

– Мать списала тебя со счетов, ты больше ей не нужна.

– Не празднуй раньше времени мое поражение! – срываюсь на истеричный вопль я.

Гордеев подскакивает со стула, вмиг оказываясь слишком близко. Его руки упираются по обе стороны от меня, парфюм с нотками дубового мха заполняет воздух. Я, подобно взъерошенной кошке, впиваюсь взглядом в сводного брата, поджав от злости губы. Он тоже смотрит без особой любви. Мы оба напоминаем динамит, в котором сломался детонатор.

– Хватит! – холодным, чужим голосом цедит Глеб. – Завязывай играть в эту чокнутую семейную драму. Дашка, – мое имя он произносит с таким отвращением, словно оно его физически ранит. – Как ты не понимаешь, надо было отказаться в тот день от предложения моей матери. Надо было остаться в приюте. Зря ты не послушала меня.

– Уходи, – только и могу ответить ему.

– Прима чертова, – усмехается он, коснувшись горячими пальцами моего подбородка.

– Уходи, – скидываю его руку, проклиная гипс и свою беспомощность, что не могу как следует дать отпор.

– Ненавижу балет, – шепчет он почти мне в губы. Затем все-таки отдаляется и покидает палату, громко хлопнув дверью.

Я выдыхаю, хотя легче не становится. И тут как назло заходит медсестра с этим чертовым букетом черных роз. Откуда она его только взяла?

– Такой красивый, – говорит она , явно лукавя.

Она ставит проклятый веник на подоконник, случайно задевает одну из роз, и вдруг из букета выпадает записка.

– Ой, простите, – мямлит медработница. Подбирает клочок бумаги и протягивает мне. Я принимаю его с неохотой и жду, пока останусь одна.

Глеб ничего хорошего написать не мог, поэтому я никогда не читаю эти записки. Но сейчас зачем-то все-таки разворачиваю, а там… Совсем не то, что я ожидала увидеть: пожелание провалиться или что он там обычно чиркает в этих записках? Однако тут написано совсем другое…

Глава 02 – Даша

Бабочка с оторванным крылом.

Вот и все содержание записки.

– Придурок, – шепчу себе под нос, затем комкаю клочок бумаги и бросаю на пол. И зачем только притащил этот букет? Как будто и без него непонятно, что я превращаюсь в подобие поломанной куклы.

Закрываю глаза. Слезы катятся по щекам, делая мои губы солеными. Я рыдаю беззвучно, как обычно, боясь быть пойманной, показать свою слабость. И почему-то именно сейчас вспоминаю тот день, когда впервые переступила порог дома Гордеевых.

Мне было десять, когда моя приемная мать приехала в детский дом выбирать себе ребенка. Да, она именно тщательно выбирала, это я уже будучи восемнадцатилетней понимаю, а тогда же была уверена, что просто приглянулась ей. Не заметила угрюмости, холодного молчания, скупости на эмоции. Она даже не приехала забрать меня лично, послала своего водителя, который то и дело загадочно поглядывал на меня в зеркало заднего вида.

Когда большая черная машина останавливается у высоких железных ворот, я ерзаю на сиденье.

«Невероятно», – думается мне. Жить в таком доме, стать частью этого мира и обрести семью – несбыточная мечта!

Я с восторгом выскакиваю из машины и замираю, затаив дыхание перед входом во дворец. Их дом видится мне чем-то волшебным, как будто сошел со страниц сказки о Золушке тот самый замок, куда попала на бал несчастная девушка.

– Прошу, – говорит экономка, взрослая женщина с мраморной кожей и тонкими губами. Ее волосы цвета смолы собраны в тугой пучок, а черные туфли блестят так, что в них можно запросто разглядеть свое отражение. Я практически на носочках поднимаюсь на второй этаж, в теперь уже собственную комнату. Свою. Как это все-таки невероятно звучит.

Больше никто не будет распахивать занавески, слишком рано впуская солнечный свет. Больше не будут скрипеть полы, и я не буду вздрагивать ночью, опасаясь, что кто-то из ребят пришел с не самыми благими намерениями. Никаких тебе стен мышиного цвета и одного маленького ящика, полку в котором приходится делить с хулиганкой старше тебя на пару лет.

– Ваша комната, – сообщает Агриппина Павловна и, не дожидаясь моего ответа, удаляется. Я оглядываюсь, теперь уже не скрывая эмоций, открываю рот и вдыхаю полной грудью. Меня переполняет восхищение.

Подойдя к кровати, неуверенно касаюсь рукой подушки. Моя. Собственная. Затем дотрагиваюсь до светильника и вся сжимаюсь от восторга. Нет, он обычный, ничего особенного, просто он тоже мой. Личный. Мечта наконец-то превратилась в реальность.

Все еще на носочках я подхожу к большому шкафу, по моим меркам даже огромному, распахиваю дверцы и тихонько ахаю – сколько одежды. Моя приемная мать запретила брать с собой вещи, с другой стороны, тут такой ассортимент, что грех жаловаться. Я аккуратно снимаю одну вешалку за другой, поражаясь, как здорово придумано, что они висят на высоте моего роста. Свитера, блузы, юбки, брюки. А на нижней полке – туфли и балетки. Невероятно!

Выбрав майку и плиссированную юбку, я торопливо переодеваюсь и отправляюсь на поиски своей родительницы. Мне все кажется, что она ждет меня и нашей встречи так же сильно, как и я.

Прикрыв дверь, оказываюсь в светлом коридоре. Он совсем не похож на коридор приюта – слишком чистый, и стены такие красивые, цвета слоновой кости. Спускаюсь на первый этаж, а там никого, даже этой Агриппины Павловны. И как-то так получается, что я забредаю во двор с фонтаном – непонятно. Хотя лучше бы осталась сидеть в своей комнате, потому что увидеть, как под струями воды стоит мальчишка, вероятно, мой ровесник, удовольствие не из веселых. Он не плескается, не улыбается, просто стоит там, в центре, с закрытыми глазами, и позволяет каплям воды охлаждать его тело.

– Эй, ты чего там делаешь? – спрашиваю я, подходя ближе.

Он не отвечает, даже не шевелится. Только белая майка все сильнее липнет к худощавому телу.

– Ты в порядке? – снова задаю вопрос. А когда не получаю ответа, решаю зачем-то залезть в этот фонтан, подойти к мальчишке и дотронуться до его лица.

Останавливаюсь напротив него, смотрю на густые ресницы и красивый изгиб губ. У него удивительно острые скулы и прямой нос, черты лица кажутся настолько идеальными, словно передо мной не мальчик, а сотворенный художником портрет. Только волосы кофейного цвета выбиваются из этого образа, хаотично разбросанные по его макушке и явно неприятно липнущие к лицу.

«Красивый», – мысль-вспышка врывается в мое детское сознание.

Мальчик немного выше, поэтому я привстаю на носочки и только планирую коснуться его щек, как он резко бьет тыльной стороной ладони по моей руке.

– Проваливай, – он распахивает глаза и смотрит совсем не по-доброму, с нескрываемой агрессией и враждой.

В желудке что-то неприятно ухает, и я прикусываю губу, теряя дар речи. Моя ладонь горит от удара. Нет, я не из неженок, мне и раньше доводилось участвовать в драках, особенно в детском доме, но сейчас отчего-то становится так неприятно, что накатывают слезы.

– Оглохла?

Он не кричит, да ему и не надо. Так говорить, что мурашки по телу, может не каждый. Один только тон голоса чего стоит, он будто олицетворение всемирного зла. Настоящий всадник апокалипсиса.

– Или думаешь, в сказку попала?

– О, господи! – вопит за моей спиной женский голос. Кажется, он принадлежит Агриппине Павловне. – Глеб, что ты там делаешь? Заболеешь же!

Она поднимает подол своего темного платья, спускавшегося чуть ниже колен, скидывает туфли и лезет в фонтан. Но не за мной, а за… Глебом. Верно, его зовут Глеб, и имя такое же острое, как и взгляд этого мальчишки. Агриппина Павловна пытается вытащить Глеба, хотя он не сопротивляется, молча выполняет ее просьбу, перед этим задевает меня плечом. Специально. Я чудом не падаю и вдруг задаюсь вопросом: а если бы упала, кто-нибудь подал бы мне руку? Помог бы подняться?

– Дарья! – кричит мне эта Агриппина Павловна. – Идите в дом.

Склонив голову, я иду вслед за ними. Решаю вечером спросить у мамы, кто этот ребенок и как мне вести себя с ним. Уверена, это просто какое-то недопонимание. Мы обязательно подружимся.

И я узнаю про этого мальчика, правда не от мамы, а от прислуги… Слышу их шушуканье на кухне. Они почему-то часто оглядываются и разговаривают очень тихо, когда обсуждают меня.

– Не повезло малышке, – говорит одна из молодых горничных.

– Бедняжка, – качают они головами. – Даже родному сыну Глебу и то достается, а тут приемыш.

На этом их разговор заканчивается, в кухню входит смотрительница. А я убегаю к себе, задаваясь единственным вопросом: зачем в доме, где есть ребенок, нужен еще один? Мы же с ним… почти погодки, разница всего в год, со слов горничных.

Не понимаю… Я ничего не понимаю.

Глава 03 – Даша

Спустя две недели

Меня выписывают домой. Наступать на ногу все еще больно, да и врач не рекомендует. Придется побыть забинтованной еще минимум неделю, а то и больше, и ходить на костылях. За это время меня никто не навестил. Хотя мне казалось, что в балетной группе у меня есть минимум одна подруга или хорошая знакомая, но она прислала лишь короткое сообщение с вопросом: «Ты как?» и, получив в ответ смайлик, больше не объявлялась.

Анна Евгеньевна тоже не приходила, более того – у нее отключен телефон. Из новостей я случайно узнала, что председатель «SS Group» улетела в Италию на важные переговоры. У моей приемной матери огромный бизнес по производству женской одежды. Начал его ее покойный муж, но высот достигла именно она, своими амбициями и стремлением вечно карабкаться на вершину.

Именно благодаря матери ни я, ни Глеб никогда ни в чем не нуждались. Нам покупали брендовую одежду, самую новомодную технику, водили только к высококачественным специалистам. А Глеб так вообще периодически уезжалучиться в разные крутые школы заграницей. Дни без него для меня были раем, но стоило ему вернуться, как жизнь в прекрасном особняке превращалась в адский котел.

Однако, несмотря на богатство, я так и не смогла завести друзей. Наверное, потому что в какой-то момент зациклилась на желании доказать матери, что она не ошиблась в выборе приемного ребенка.

Анна Евгеньевна забрала меня в начале мая и сразу передала в руки педагогам, которые должны были подготовить к поступлению в училище по направлению «искусство балета». Туда принимали как раз после четвертого класса и мой возраст идеально подходил.

В детском доме у нас был балетный кружок. Так уж совпало, что одна балерина решила заняться благотворительностью и каждое воскресенье проводила с нами уроки. Я стала лучшей ученицей, хотя особо не стремилась к этому. Мне просто нравилось растворяться в музыке, парить, делать разного рода трюки и садиться на шпагат.

Однако милое хобби, которое теперь превратилось в серьезное спортивное направление, принесло стресс, раздражительность и зацикленность. Мама растила свою копию, убивая по крупинкам мою индивидуальность. Идеальная. Лучшая. Всегда первая. Вот какой я должна стать, чтобы соответствовать ожиданиям.