Я жду от матери похвалы, как глотка воздуха. Отказываюсь от еды, тренируюсь больше остальных, не общаюсь со сверстниками и все ради чего? Ради одного короткого – «молодец». Я до ужаса боюсь не оправдать маминых ожиданий, надежд, которые она возложила на меня. Мне отчего-то хочется, чтобы она гордилась мной. Чтобы все вокруг восхищались тем, какая Дарья прекрасная дочка, хоть и приемная.

Если родная мать отказалась от меня, это не значит, что я какая-то бракованная. Руки и ноги как у всех, глаза отлично видят, со слухом проблем нет. Я не бракованная. Я нормальная. И меня взяли в семью, потому что считают так же.

– Молчишь? – голос Глеба врывается в мои мысли. Только ответить ему мне нечего, он не поймет. У него с рождения есть все – дом, красивая одежда, внимание мамы. Он никогда не чувствовал себя ущербным, не просыпался со слезами, в сотый раз задаваясь вопросом, что сделал не так. Почему его оставили одного.

– Молчи, – кивает сам себе Гордеев. – Только за дверью. У меня голова болеть начинает, когда тебя вижу.

– Мы… – выдавливаю из себя остатки гордости, – могли бы стать друзьями.

Он подскакивает со стула, хватает меня за руку, до боли сжимая тонкое запястье, и силой выталкивает из сада. Я падаю на пол, когда он буквально выпихивает мое хрупкое тело в коридор. С нынешним весом противостоять ему практически невозможно.

– Даже не мечтай, – цедит он сквозь зубы он и прежде чем захлопнуть дверь, добавляет: – Ты навсегда останешься чужой.

Глава 06 – Даша

Спустя неделю

Глеба нет. Неделю назад он уехал в Канаду и вернется только к осени. Мне нравится такое положение дел, по крайней мере, никто не будет строить козни.

А еще с моей ноги наконец-то сняли гипс! Прописали процедуры и сказали, что к началу июля я смогу вернуться к тренировкам. Я написала об этом маме, но она не читает сообщения. Зато мне позвонила педагог из балетного училища. Когда девчонки шептались, что я ее любимица, я не верила, а зря. Ее звонок поражает меня до глубины души.

– Мне недавно звонил Анатолий Аркадьевич, они будут к концу года ставить новую «Чайку», и им нужна Аркадина. Я решила предложить тебя, Дарья.

Зажимаю ладонью рот, чтобы не заплакать от счастья. Хоть кто-то в меня все еще верит. Значит, ничего не потеряно – я смогу.

– Дарья, – нарушает повисшую тишину Наталья Михайловна. – Будет непросто, да и роль, откровенно говоря, не совсем подходит под тебя, я понимаю. Но придется постараться.

– Я приложу все силы! Обещаю!

И это обещание не ей, а моей матери. Большего смысла в моей жизни-то и нет… Я его не вижу.

***

Смотрю в большое настенное зеркало, вернее в зеркала, которые тут расположены буквой «г», и вижу ту, кого видеть не хотелось бы. В моих глазах усталость. Я измотана настолько, что готова упасть на пол камнем и лежать неподвижно неделю, если не больше. Отвратительное чувство.

Сажусь на мат и развязываю пуанты. Ступни разодраны до крови, местами видны зажившие ссадины и синяки.

– Ненавижу! – кричу в пустоту. – Как же я ненавижу себя такой немощной!

Знаю, что должна продолжать тренироваться: стиснуть зубы и через «не могу» пробовать снова и снова, пока тело не подчинится нужному ритму. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг, боль пронзает голень.

Я не обращаю на нее внимания. Так нас учили с детства: хочешь парить лебедем – забудь про боль. Ее нет. Это несуществующая субстанция. Мои ступни порой превращались в месиво, до того я себя изводила. Помню, однажды я шла босиком по коридору, а после меня оставались кровавые следы.

И что изменилось? Если тогда я смогла, почему не могу сейчас?

Делаю глубокий вдох, встаю и начинаю медленно поднимать ногу, пытаясь повторить движения, которые раньше давались легко. Мыслю позитивно, даже представляю, как буду прыгать по сцене, тем самым переключая спектр внимания с боли.

А потом – очередное падение. Я словно камень, а не перышко. Тяжелая, а не воздушная. Я почти проиграла…

Изможденная, возвращаюсь к себе. Открываю ящик, чтобы взять книгу и немного отвлечься, но натыкаюсь на дневник, который непрерывно вела около пяти лет, с момента поступления в училище. Зачем-то открываю его и читаю вслух то, что никто никогда не должен прочитать. Мои унижения. Боль. Обиду и страхи. Кажется, я успела забыть о них, попробовав успех на вкус. Но чего он стоил?..

20 мая

Сегодня нас снова унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор, вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто, по ее мнению, недостаточно худой.

«Коровы», – грубо бросила она.

Среди вышедших вперед оказалась и я. Мне было ужасно противно находиться там и слушать гадости, которые Алла Михайловна раз в месяц озвучивала в сторону учениц. К горлу подкатила тошнота.

«Ты что, себя свиноматкой возомнила?» – спросила она, останавливаясь напротив меня, и тут же отвернулась к следующей ученице. Ответ ей был не нужен.

Вечером я рассказала обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. О нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают как учениц. Мы – рабы в глазах педагогов.

«А ты думала, в сказку попала?» – ответила мама.

«Мне было неприятно», – я кусала губы и жалела, что вообще рассказала.

«Когда в следующий раз будешь есть, вспомни о том, как тебе было неприятно», – кинула пустую фразу мама и ушла.

А я убежала в туалет. Меня тошнило. От себя. От еды. От балета.

Ненавижу сцену. Ненавижу балет. И училище тоже.

Мама, неужели тебе меня совсем не жаль?

15 октября

Я сидела на занятиях по «классике», ощущая себя какой-то позорницей. Девочки шушукались, тайком поглядывая в мою сторону. Они были уверены, что критические дни не коснутся их еще какое-то время, но каждая при этом жутко боялась, что однажды окажется на одной скамье рядом со мной.

– Задержись, – попросила меня после уроков педагог Милана Евгеньевна.

Переминаясь с ноги на ногу, я вошла в ее кабинет. Я была наслышана о том, что должно произойти дальше. Девочки из старших классов между собой это обсуждали, хотя в нашем училище обычно не принято ничего обсуждать.

– Раздевайся, – Милана Евгеньевна скрестила руки на груди и посмотрела на меня выжидающе. Я испуганно попятилась, пока не уперлась в стенку.

– Что? – хрипло прошептала.

– Показывай прокладку, – потребовала она.

И я показала. А потом вышла из кабинета в слезах. Закрылась в туалете и не могла привести себя в чувство. Раньше казалось, что унизительнее постоянных взвешиваний ничего не будет, но я ошиблась. Это отвратительно.

Ненавижу балет.

Мам, зачем ты отправила меня в этот ад?

1 марта

Ничего прекрасного в балете нет. Я поняла это сегодня, когда неправильно повторила комбинацию на уроке. Знаю, что ошиблась, но раньше подобной реакции от педагога не было.

Она подошла ко мне, схватила за пучок на голове и зарядила пощечину. Я вздрогнула от боли, а в аудитории воцарилась тишина. Мертвая. Все ждали продолжения. А кое-кто в душе радовался, что досталось не ему. У нас тут нет приятельских отношений, по крайней мере, у меня с этим не срастается. Я – белая ворона. Одинокая, вечно попадающая под раздачу.

– Где ты витаешь? – закричала педагог. – Балет – не игрушки. Это работа! Ты должна пахать как лошадь, пока не сдохнешь. Поняла?

Единственное, что я поняла после ее слов – не хочу здесь находиться. Хочу бросить балет, прекратить эти бесконечные оскорбления и издевательства. И именно об этом я попросила маму вечером.

– С ума сошла? – раздраженно вскинулась она и даже отложила свои документы. Ее взволнованный голос заполнил кабинет, пропитал стены.

– Я не чувствую себя там… счастливой, – пробормотала я себе под нос.

– А кто сказал, что счастье важно? Ты должна чувствовать себя первой, лучшей, чтобы все вокруг мечтали быть похожими на тебя. А счастье – удел домохозяек.

Она указала на дверь, и я ушла. Мир рушился с каждым шагом. И тут еще ты… Стоял посреди коридора, смотрел на меня. Под глазом фингал, на кулаках ссадины. Слышала, в последнее время ты часто попадаешь в неприятности.

– Что с тобой? – спросила я, позабыв о своей обиде. Да, мы не общаемся, и ты ненавидишь меня, но это не повод пройти мимо. В глубине души я все еще хочу быть твоим другом. Или семьей. Ведь у меня никого нет. Даже в этом огромном особняке. Я одна. Порой мне кажется, ты тоже один.

Ты не ответил, молча обошел меня, направляясь к себе. Ничего нового. Но меня передернуло, и я зачем-то спросила, опустив голову:

– Глеб, скажи, а мама за тебя тоже не заступается?

– Я сам могу втащить кому угодно, – прорычал ты в привычной манере. Мы стояли спинами друг к другу и не видели лиц. – Ты тоже учись. Или что думала, в сказку попала? – повторил ты слова матери.

– Да, – повысила я голос. – Я думала, у нас будет семья. Что за меня будут заступаться.

– Выйди в окно, – с усмешкой бросил ты, засовывая сбитые кулаки в карманы брюк. – Или поставь их на место. Хотя ты такая слабачка.

Ты сказал это совсем как взрослый. Но меня подстегнули твои слова, задели похлеще пощечины, которую я получила сегодня в училище.

– Посмотрим, – произнесла я, задрав подбородок.

Сегодня, ложась спать, я решила стать лучшей. Примой. Той, кого не посмеют унизить. Той, кому будут поклоняться и мечтать станцевать рядом. Я не слабачка. И я докажу это…

Тебе докажу.

Глава 07 – Даша

19 сентября

Летние тренировки не прошли даром – меня при всех похвалили. Выделили и дали хорошую роль в предстоящей постановке.

– Миронова превзошла себя, – кивнула педагог. – Она лучше тебя, Лана. Смотри, насколько ты отстаешь. Позор.

Лана Кириленко, дочка бывшей балерины, покосилась на меня с таким выражением лица, словно ее опустили головой в тухлые овощи. Наверное, неприятно слышать такое, особенно публично.

Мне стало ее жаль, и я даже подошла к ней после занятия, но Лана не захотела разговаривать.

Теперь я задаюсь вопросом: получится ли у меня однажды взять соло? Тогда мама точно обратила бы внимание на свою приемную дочь и безумно гордилась бы мной.

1 октября

На выходных с классом мы пошли гулять. Это редкое явление для нашего училища, но недавно произошел громкий скандал – две ученицы подрались в раздевалке, – и психолог на педсовете настоятельно рекомендовала для улучшения атмосферы между учащимися, отправить нас на совместную прогулку.

После прогулки мы зашли в кафе у реки, там была очень приятная атмосфера и вкусно пахло сдобой. Многие девчонки весело болтали, я же молча села в уголок и выпила воды, а не чай, как все остальные. Мы сделали фотографии, опять же для социальных сетей, чтобы показать, как классно проводим время.

В какой-то момент мне захотелось в туалет. Я поднялась из-за стола, растерянно оглядываясь. Табличек на дверях там почему-то не было, но Лана подсказала мне, что женский туалет – за серой дверью. Я зашла в уборную и едва не упала в обморок, увидев тебя.

– Глеб, – прошептала растерянно. На несколько секунд ты тоже замер в недоумении.

– Так истосковалась по мужскому вниманию? – наконец подал признаки жизни ты и подошел к раковине, чтобы вымыть руки.

– Это уборная.

– Мужская.

– Мне Лана сказала… – пытаясь справиться со смущением, я натянула на пальцы рукава от кофты.

Ты подошел ко мне и так внимательно разглядывал, словно хотел что-то увидеть. Кто-то дернул ручку, пытаясь войти, но ты грозно крикнул:

– Занято!