Седьмая сестра (страница 14)
Я притянула ее к себе и обняла, крепко-крепко. Пусть говорят что хотят, пусть сама Ленка ругает себя и винит во всех смертных грехах, всегда ее буду любить! В ней – мое детство и юность, первая любовь и прыщи, первые страшные тайны «только чур никому-никому!». Я никогда ее не предам, все брошу, переломаю жизнь, потому что сестер не выбирают, за них бьются до последнего вздоха.
Элен затихла в объятьях, нас словно связало ее амулетом, самым драгоценным подарком, который подруга могла отдать, – памятью о загубленной маме. Кулончик тихонько позванивал, сплетая в единое целое наши души, мечты, стремления. А когда я сбежала на сцену, показалось, меня вырывают с корнями, отделяют от плодородной почвы, что подпитывала все эти годы.
Или это были чувства Элен, потому что в реальности я стала кормом, подпиткой для зараженной лярвы, тем самым заветным леденцом из детства, что можно было лизнуть и бережно закрутить обертку, оставляя чуть-чуть про запас?
Где-то возле сердца звенел амулет, подстраиваясь под новый ритм.
Я не увидела Ленку в зале, впрочем, не до этого было. В мыслях о подруге, Григе, китайце не находилось места для нот. Я запуталась в очередности песен, трижды слажала в одной композиции, и товарищи по квартету косились на меня в изумлении. Уж кто-кто, но я не могла сфальшивить! Однако вновь не попала в ноты. В четвертый раз, для вселенской гармонии.
В антракте дирижер меня пропесочил, приказал собраться, перестать дурить, выпить похмелин и начать работать. Под занавес играли самое сложное, и меня ждала сольная партия. В зале, между прочим, сидит режиссер из Союза кинематографистов, вдруг позовет саундтреки лабать? Нельзя облажаться, звезда моя!
Это я и сама понимала. Даже если сегодня последний концерт и с берегов Черного моря мне будет на все плевать. Со сцены уходят красиво, с гордо поднятой головой! А не бегут перепуганной крысой, замучив несчастную скрипку.
Пусть отныне не взлетать к музыкальным вершинам, не побеждать на конкурсах и не блистать в оркестрах. Пусть ждет меня серая жизнь халтурщицы в ресторане на пляжном курорте – даже этот трешовый музон нужно сыграть до конца. После концерта получу гонорар, а еще через неделю…
Через неделю. От этого факта сбивалось дыхание, будто оглашали мой приговор. И палач уже ждал с топором у плахи.
Не так уж просто оставить Москву – город, в котором прожила всю жизнь, пропиталась звуками уютных двориков и торжественных площадей. Нелегко отказаться от странного воздуха – такого насыщенного и густого, что можно мазать на хлеб как масло. Трудно представить день без мелодии, что порождает столица.
– Самойлова, тебе полегчало? – Дирижер нарисовался в дверях и поманил меня пальцем. – Детка, не стоит бухать в одиночестве, я охотно составлю компанию, только молю: соберись! Хотя бы соло не завали, а то закидают нас помидорами. Ты пришла в себя? Ну и умничка. На сцену, публика ждет.
Я вышла, сжимая скрипку в руке. С прямой спиной села на стул. Посмотрела в темнеющий зал, точно заглянула в могилу.
Почти сразу обнаружилась Ленка: подруга сидела в первом ряду, нервно комкая программку концерта. Будто чуяла, в каком я раздрае. Помахала рукой в знак поддержки. Только легче от этого мне не стало. В глазах появилась какая-то резь, словно песок просочился под веки, и сразу же зачесалось запястье.
Почему померещилась сытая тень на холодном лице Элен? Даже губы подруги сложились, будто обхватили коктейльную трубочку. Она чмокнула и облизнулась, смакуя пряное пойло, что смешалось в моей душе, взбитое шейкером переживаний.
Как ты можешь, лярва! Я же готова выломать жизнь в попытке тебя спасти!
Дирижер сделал знак, взметнулись смычки. Но я показала, что не готова, и перекинула скрипку в неповрежденную правую руку. А левую, с обережным браслетом, прижала к груди, к амулету звезды. Запахло травами, остро, сладко, так, что разом прояснился затуманенный мозг. Я увидела, как перекосило Элен, как ощутимо она поперхнулась. Закашлялась, подавившись слюной, а может, моими соками, которые пила, не стесняясь. Ей опять пережало горло, лицо покраснело и сморщилось.
Да я же устрица из анекдота: меня снова пытались высосать, а я хамила в ответ!
Григ Воронцов подарил оберег и лишил Элен доступа к пище. Но умная лярва сообразила, каким подарком меня подкупить! Подвесила на шею звезду, поближе к тревожному сердцу, вскрыла ауру чередой сомнений, необходимостью все изменить, пожертвовать собой ради счастья подруги. И все с такой милой улыбкой, с таким искренним желанием защитить! Ленка, что за подлость ты сотворила?
Кашель Элен не утихал, по залу пошла цепная реакция. Так всегда: закашлял один – другим тоже нужно прочистить горло. Ленка сделала знак рукой, мол, будет ждать у служебного входа, и поспешила из зала.
Едва она скрылась за алой портьерой, мне словно вернули желание жить. Я успокоилась, вспомнила ноты. Браслет перестал жечь кожу, и я вскинула любимую скрипку, прижав инструмент к подбородку. Сделала знак дирижеру, что теперь все в полном порядке. Мне хотелось играть, заставлять струны петь, плыть над залом вместе с мелодией. Без Элен, глумившейся в первом ряду, я стала сильнее и тверже, потому что раздумала уезжать. Мое место – в Москве. Мой пульс, мое сердце бьется в унисон со столицей. Без присосавшейся лярвы в анамнезе будут открыты любые дороги!
Я никогда еще так не играла, не выкладывалась в соло целиком, безоглядно, будто выступала в последний раз в жизни перед отправкой на казнь. Моя скрипка собрала воедино квартет, и нас даже вызывали на бис – так клево получилось в итоге.
Я ощущала, что рождаюсь заново, дышу, осязаю мир, фениксом восставая из пепла.
Обухов, милый кромешник, ты прав! Жизнь без лярвы полнее и ярче. Но как решиться на разрыв, не подскажешь?
Есть такой вид азартной игры, где ставка не деньги, не драгоценности. Мы кидаем на кон кусочки души, ошметки сердца, огрызки любви. Так хотим выиграть хоть немного тепла, что готовы рисковать снова и снова. Но получаем лишь холод предательства. И проигрываемся подчистую.