Он резко задрал подол платья, оголив мои ягодицы, и грубыми движениями принялся поглаживать и щипать меня холодными и потными руками. Его мерзкие шершавые пальцы касались моих трусиков в форме стрингов, и едва задевали половые губы. Я чуть не задохнулась от отвращения, когда бедром ощутила его небольшой выпирающий половой орган, а мой живот был намертво прижат к его оголенному пузу. Рука, сжимавшая тяжелый железный светец, дрожала и уже изнывала от тяжести – слишком уж сильно хотелось ударить его.

В воздухе раздался треск ткани. Олег с животной похотью непрерывно облизал сначала мое плечо в области порванного сарафана, шею, а затем и щеку, и его слюна еще долгое время обжигала кожу. Когда его вторая рука с силой болезненно сжала мою грудь, я вскрикнула и ощутила, как по щекам скатились первые слезы. Вмиг, его рука оказалась на животе в непосредственной близости от едва зажившего послеоперационного шва после кесарева сечения. Еще пару секунд он томно пыхтел мне в шею, а его пальцы прощупывали шов и нависающий над ним небольшой «балкончик» из кожи, растянутой за все время беременности – боль всех кесаренных. На самом деле, несколько сантиметров кожи вокруг рубца все еще были онемевшие. В той зоне я не ощущала никаких прикосновений. И не буду ощущать еще несколько месяцев из-за разрыва нервных окончаний. В один момент я осознала, что одна его рука застыла на шве, а вторая замерла, грубо стиснув ягодицу. Вероятно, он пытался понять природу происхождения рубца.

Ждать подходящего момента уже не было смысла.

Пришлось приложить усилия, чтобы незаметно вытащить светец из-за спины. Притом, что я практически впечаталась в него спиной. Олег, одурманенный алкоголем и похотью, даже не заметил, как я поднесла к его голове железный светец, поэтому сразу с силой ударила его об затылок. Его хватка на мгновение ослабла. Он отстранился, сделал шаг назад, и по его опьяненному и расфокусированному взгляду я поняла, что Олег едва стоял на ногах. Поэтому замахнулась на него уже в открытую, но он вдруг обезвредил удар, ловко выхватил светец и замахнулся в мою сторону. Я увернулась, и на месте, куда только что упирался мой затылок, светец ржавым гвоздем вонзился в стену из дряхлых деревянных досок. Он понял, что не смог причинить боль (убить меня), поэтому тут же замахнулся и влепил новую звонкую пощечину. Я громко вскрикнула, и во рту с новой силой ощутила привкус крови. Уверена, в тот момент моя щека, пораженная трижды, была похожа на свежую отбивную.

Адреналин зашкаливал. Почти также, когда я проводила сердечно-легочную реанимацию человеку, у которого остановилось сердце, или когда ввела налаксон передозировщику… Только наоборот. Я подняла колено и вмиг ударила Олега между ног, а после с силой толкнула его в голую грудь. Он отшатнулся, прошипел какие-то ругательства и схватился за изнывающие от боли половые органы. Это дало мне шанс на побег из спальни в главную гостиную комнату с печью и длинным семейным столом. Меня охватила настоящая истерика. Я с криками бросалась в него глиняными чашками, кувшинами и тарелками со стола, столовыми приборами и остатками еды. Под руку попадало все, что было не приколочено.

Глаза задержались на напольном железном светце. Он выглядел внушительно и массивно, в отличие от обычных настенных. Три железные ножки плавно переходили в основание в форме обруча, размером с крышку от средней сковороды. А сама светильня представляла собой винтообразный прут высотой более метра, с одним концом, рассеченным на четыре зубца, которые служили зажимами для горящей лучины.

– Сука, ты за все ответишь, – с отдышкой прохрипел Олег, пытаясь пробраться сквозь разбитую посуду и еду, размазанную по полу.

Его походка была неуклюжей, словно при головокружении. Его совершенно непривлекательный торс украшали начинка пирогов и расплывшееся по животу вино. Ходить без опоры он уже не мог. Скорее всего мой удар подкосил и без того опьяненный организм. Вытерла слезы рукавом платья и быстрым шагом подошла к напольному светцу, схватившись за ножку. Пришлось наклониться и приложить не малые усилия, чтобы поднять его с пола. Краем глаза уловила, как Олег подошел ко мне сзади, вероятно, все еще изнывая от желания взять меня с силой.

Долго думать не пришлось. В подобные моменты действуешь интуитивно. Включаются все первобытные инстинкты и инстинкт самосохранения, безусловно, выходит на передний план. С рыком злости подняла настольный светец, обернулась и ударила его наугад. Удар пришелся по голове в зоне виска. Мужчина тут же безвольно свалился на драный самодельный ковер и прикрыл глаза, а в области виска покатились первые струйки крови.

– Пиздец… – всего лишь изрекла я, выронив тяжелый светец.

Отошла от него ошарашенно, и испуганно прикрыла лицо рукой. Ладонь неприятно пахла железом, как извечное напоминание об этом дне. Он не умер? Нет, не умер. Просто потерял сознание, так ведь? Подходить к нему и тем более прикасаться, прощупывая пульс, решительно не хотелось.

Отошла к столу и налила себе стакан вина из единственного сохранившегося глиняного горшка. Сделав пару глотков, едва не выплюнула все наружу. Вином это пойло и вправду назвать было трудно – неприятная жижа со вкусом броженого кислого винограда мгновенно обожгла глотку. Я прокашлялась, схватившись за живот, закусила остаток калача, а потом вновь устремила взгляд на того бедолагу. Он упал на бок, распластавшись по полу в неестественной позе. Прошло уже несколько минут, но никаких движений от него не последовало. Лишь две капли бордовой крови стекли от виска по лицу и впитались в затоптанный ковер.

Сердце бешено колотилось в груди. Я все же решилась подойти к нему. Сначала небрежно пнула ногой в плечо и мгновенно отошла на случай, если он вдруг придет в себя, но Олег продолжил лежать неподвижно. И как бы мне не хотелось прикасаться к нему, я все же опустилась на корточки и прощупала пульс сначала на шее, а затем на запястье. Пульса не было. Провела пальцем по ресницам – реакции ноль. Исчез корнеальный рефлекс – после прикосновения к роговице, глаз не закрылся. После чего уверенно раскрыла веки – зрачки были сильно расширены, отсутствовала реакция на свет. Я приложила ухо к его груди, надеясь услышать хоть какой-то просвет дыхания, но ничего не было.

Что я натворила?!

Я рухнула на скамью, облокотившись об стол и громко зарыдала. Дрожащие прохладные руки взъерошивали и без того безобразные светлые волосы, бродили по лицу и размазывали слезы и кровь. Холод мгновенно окутал все тело, хотя на улице светило жаркое июньское солнце, пробивавшееся сквозь оконца. При стрессе нервная система активируется, и в ответ на это начинают вырабатываться адреналин и норадреналин. Эти вещества молниеносно проносятся по кровеносным сосудам, воздействуя на гладкую мускулатуру, сердце и сосуды. В условиях стресса сосуды сужаются, что вызывает чувство холода. При этом организм пытается компенсировать перегрев, выделяя больше пота, чтобы остудиться.

В тот момент не чувствовала боли, передвигаясь на одном лишь адреналине. Но когда спустя несколько минут в дверь неожиданно постучали, я вновь напряглась. Подскочила со скамьи и на цыпочках подошла к сеням, словно маленький ребенок, который боялся открывать дверь посторонним.

– Блонди! – вдруг раздался спасительный голос Стаса.

Я облегченно выдохнула и отворила дверь. В сени ворвались хмурые Макс и Стас, но стоило им взглянуть на меня, они тут же поменялись в лице, словно увидели приведение. Тогда я поняла, что выглядела еще хуже, чем предполагала. Лицо Воскресенского перекосило от злобы, и он без лишних слов молниеносно бросился в избу. Янковский ошарашенно замер в сенях, разглядывая меня с ног до головы. При виде него нижняя губа с привкусом крови задрожала, а на глаза навернулись слезы с новой силой.

– Блонди, я недооценивал тебя. Ты смогла справиться с ним в одиночку, – раздался приглушенный голос Стаса, но он был лишен прежней усмешки. Скорее был похож на надтреснутый и сердитый. – Уходите отсюда. Я с ним разберусь.

– Он тебя… – тихо процедил Макс сквозь зубы, но не решился закончить мысль.

– Нет, – выдохнула сквозь слезы, все еще сохраняя дистанцию между нами.

Он поднял руку, вероятно, намереваясь прикоснуться к моему полу оголенному плечу, еще час назад его прикрывал не порванный красный сарафан, украшенный белой вышивкой. Но его рука вдруг застыла в воздухе, так и не решаясь дотронуться до меня. И я была ему в тот момент благодарна. Янковский никогда не действовал импульсивно, в отличие от Воскресенского.

– Вы еще здесь? – спросил Стас, ворвавшись в сени. Его лицо, которое я увидела в тот момент, не на шутку напугало. В его глазах сгустились тяжелые свинцовые тучи, готовые вот-вот разразиться громом. – Бегите за Амиром. Я догоню вас.

– Не натвори того, о чем потом пожалеешь, – напомнил Макс. – Мы не знаем, на что они способны.

– Стас, что ты заду…

– Я сказал вон отсюда! Валите! Пора прикрыть этот цирк уродов! – крикнул он, не дав договорить. А после встретился с моими глазами, полными боли. – Блонди, прошу…

Я шмыгнула носом, встретившись с его разъяренным взглядом. Он не стал задерживаться в сенях, и сразу же зашел в избу, сердито хлопнув дверью. Я испуганно вздрогнула, когда ощутила едва уловимое прикосновение Макса. Вероятно, последствия пережитого домогательства все еще давали о себе знать. Он деликатно дотронулся рукой до моего локтя и открыл дверь на улицу.

– Амир точно сбежал с девочками? – спросила я, вдохнув накаленного от жары воздуха.

– Они взяли все наши вещи, притаились и ждут нас возле того места, где ты застряла в болоте, – сообщил Макс, все еще с опаской оглядывая меня.

Солнце в тот день светило особенно ярко, заставляя щуриться. Однако вскоре его постепенно заслонили рыхлые и дымные грозовые тучи. Осмотревшись, я заметила, как местные жители поставили длинный стол с лавками, простирающийся почти на всю улицу, и устроили пир на весь мир в честь трех свадеб. Мужчины постарше опрокидывали стакан за стаканом, некоторые уже уснули, лежа на столе. Женщины средних лет следили за едой и не прекращали болтать, а молодежь пела песни и плясала. Я быстро направилась в их сторону, яростно размахивая руками во время ходьбы. Уверена, лицо мое в тот момент было олицетворением неутолимой злобы, отражающей сладостную и беспощадную месть.

– Что ты задумала? – обеспокоенно произнес Макс, с опаской схватив меня за колоть.

Остановившись, я взглянула на него и встретилась с его глазами. Их цвет был схож с цветом листьев, светящихся на солнце – мерцающие, почти волшебные и полные тайн, напоминающие абсолютное невозмутимое спокойствие.

– Хочу проучить их, – ответила честно, без прикрас. – Ты со мной?

Он не ответил, но я уловила искру решимости в его глазах. Уверена, Макс пошел со мной даже если бы я заявила, что хочу к чертям спалить эту деревню. Он бы не бросил меня на пепелище. Как не бросил одну на границе с палящими по воздуху пограничниками. И, признаться честно, в тот момент, в той чертовой деревне, я бы сама бросилась вслед за ним.

Через минуту мы оказались у стола празднующих. Едва нам стоило подойти, как от одного моего вида девицы перестали завывать народные песни, парни перестали плясать и тут же подошли к столу. Один мужик застыл с ложкой во рту, второй со стаканом в руке, третий даже проснулся от алкогольной комы из-за внезапно воцарившейся тишины. Я словила испуганный взгляд Татьяны, которая осторожно приобняла своего сына. Ее глаза ошарашенно бегали по моему покалеченному лицу и порванному сарафану. Богдан был почему-то одет в нарядную белоснежную рубаху с красной вышивкой, точно жених.

– А где… где Олежка? – заикаясь, спросила «свекровка», испуганно выпучив и без того огромные глаза.