Я тоже тебя люблю, Лин.

Он сжимает ее в объятиях, и вдруг у него в голове словно включается мощный стереоусилитель, и он снова слышит двойной удар, первый – когда передний бампер его «девяносто восьмого» сбил старуху цыганку в ярко-красном платке на всклокоченных волосах, и второй – когда большие передние колеса переехали ее тело.

Хайди кричит.

Ее рука падает с его колен.

Он еще крепче обнимает дочь и весь покрывается гусиной кожей.

– Сделать еще омлет? – спросила Хайди, прерывая его воспоминания.

– Нет. Нет, спасибо. – Он виновато взглянул на пустую тарелку. Как бы худо ни шли дела, он никогда не терял ни сна, ни аппетита.

– Ты уверен, что у тебя…

– Все в порядке? – Он улыбнулся. – У меня все я порядке, у тебя все в порядке, у Линды тоже. Как говорят в мыльных операх, кошмар закончился – будем жить дальше.

– Прекрасная мысль. – На этот раз она улыбнулась настоящей улыбкой. Ей вдруг снова стало меньше тридцати, и она вся сияла. – Ты точно не хочешь доесть бекон? Осталось всего два кусочка.

– Нет, – сказал он, памятуя о том, как брюки давят ему на талию (Какая талия, ты о чем? – высказался крошечный и совсем не смешной Дон Риклс у него в голове. В последний раз у тебя была талия году этак в семьдесят восьмом, хоккейная ты шайба) и как ему пришлось втянуть живот, чтобы застегнуть ремень. Потом он вспомнил про весы и сказал: – Хотя один все-таки съем. Я сбросил три фунта.

Хайди уже подошла к плите, несмотря на его первое «нет». Она действительно хорошо меня знает, подумал он, иногда это прямо угнетает. Теперь она обернулась к нему.

– Ты все-таки думаешь об этой истории.

– Да нет же, – раздраженно сказал он. – Человеку уже нельзя спокойно сбросить три фунта? Ты сама говоришь, тебе хочется, чтобы я…

отощал

– …был не таким тучным.

Ну вот, теперь из-за Хайди он снова вспомнил о старом цыгане. Черт! Об изъеденном гнилью носе цыгана, о прикосновении шершавого пальца, скользнувшего по его щеке прежде, чем Билли успел среагировать и отшатнуться, как отшатываются от паука или клубка насекомых, копошащихся под трухлявым бревном.

Она поставила перед ним бекон и поцеловала в висок.

– Извини. Худей на здоровье. Но если вдруг не получится, помни, что говорил мистер Роджерс…

– Ты мне нравишься таким, какой есть, – закончили они хором.

Билли взял отложенную «Уолл-стрит джорнэл», но все было как-то уныло. Он поднялся из-за стола, вышел на улицу, подобрал с цветочной клумбы «Нью-Йорк таймс». Мальчишка, разносивший газеты, вечно швырял их на клумбу, постоянно ошибался и никак не мог запомнить фамилию Билли. Халлек не раз задавался вопросом, бывает ли болезнь Альцгеймера у двенадцатилетних детей.

Он вернулся в кухню, развернул газету на спортивной странице и принялся за бекон. Он как раз изучал турнирную таблицу по боксу, когда Хайди поставила перед ним тарелку со второй половиной булки, золотистой от подтаявшего масла.

Халлек сам не заметил, как съел ее всю.

Глава 2: 245

Судебный процесс по делу о возмещении ущерба, тянувшийся больше трех лет – и грозивший затянуться еще года на три, если не на четыре, – завершился внезапно и самым что ни на есть наилучшим образом во время полуденного перерыва, когда ответчик неожиданно согласился выплатить сумму, ошеломившую всех. Халлек не растерялся и предложил ответчику, производителю краски из Скенектади, подписать заявление о намерениях прямо здесь, в кабинете судьи. Изумленный адвокат ответчика в ужасе наблюдал, как его клиент, президент компании по производству красок «Счастливый случай», ставит подпись на всех шести копиях заявления, а судебный нотариус тут же их заверяет, добродушно сверкая лысиной. Билли сидел затаив дыхание, боялся пошевелиться и чувствовал себя так, словно выиграл в Нью-йоркскую лотерею. Еще до обеда все было улажено.

Билли пригласил своего клиента в «О’Ланни», заказал ему большой стакан «Чивас», себе взял мартини, а затем позвонил домой Хайди.

– Мохонк, – сказал он, как только она взяла трубку. Это был небольшой, но очень славный курортный городок к северу от Нью-Йорка, где они с Хайди давным-давно провели свой медовый месяц – подарок от ее родителей. Они оба влюбились в это местечко и потом еще дважды там отдыхали.

– Что?

– Мохонк, – повторил он. – Если ты не поедешь, я приглашу Джиллиан из конторы.

– Ну уж нет! Билли, что происходит?

– Так ты хочешь поехать?

– Конечно, хочу! На выходных?

– Завтра, если договоришься с миссис Бин, чтобы она заходила к Линде и проверяла, вымыта ли посуда и не творятся ли в гостиной оргии. И если…

Его заглушил радостный вопль Хайди:

– Твой процесс, Билли! Пары краски, и нервное расстройство, и психотические симптомы, и…

– Канли готов возместить ущерб. Фактически все уже решено. После четырнадцати лет юридической тягомотины и судебных решений, не значащих почти ничего, твой супруг наконец выиграл дело в пользу хороших парней. Убедительно, чисто и неоспоримо. Канли повержен, а я на седьмом небе.

– Билли! Божечки! – На этот раз она завизжала так громко, что в трубке заскрежетало. Билли улыбнулся и убрал трубку подальше от уха. – Сколько получит твой клиент?

Билли назвал сумму, и ему пришлось убрать трубку от уха почти на пять секунд.

– Как думаешь, Линда сильно обидится, если мы смоемся дней на пять?

– Ты шутишь? С чего бы ей обижаться? У нее будет возможность смотреть телевизор допоздна и пригласить на ночь Джорджию Дивер, чтобы болтать о мальчишках и объедаться моим шоколадом. Сейчас там, наверное, холодно, Билли? Думаю, надо взять твой зеленый свитер? Ты возьмешь теплую куртку или джинсовый пиджак? Или и то и другое? Ты…

Он сказал, чтобы она решала сама, и вернулся к клиенту. Тот выпил уже половину большого стакана виски и желал травить польские анекдоты. Выглядел так, словно его огрели пыльным мешком. Халлек потягивал свой мартини и вполуха слушал избитые шутки о польских плотниках и польских трактирщиках, уносясь мыслями в дальние дали. Выигранный процесс может стать поворотной точкой в его карьере; конечно, рано еще говорить о грядущем стремительном повышении, но такой вариант вовсе не исключен. Очень даже неплохо для дела из той категории, за которую крупные фирмы берутся в качестве благотворительности. А значит, можно надеяться, что…

…первый удар бросает Хайди вперед, ее рука невольно сжимается на его члене; он смутно чувствует боль в паху. От силы удара ее ремень безопасности блокируется. Кровь брызжет вверх – три капли размером с мелкие монетки – и падает алым дождем на ветровое стекло. Хайди еще не кричит; она закричит позже. Он тоже не сразу соображает, что происходит. Понимание приходит на втором ударе. И он…

…залпом допил свой мартини. На глаза навернулись слезы.

– Все хорошо? – спросил его клиент Дэвид Даганфилд.

– Вы даже не представляете, как хорошо, – ответил Билли и протянул ему руку. – Мои поздравления, Дэвид. – Он не будет думать об этой аварии, не будет думать о старом цыгане с гниющим носом. Он настоящий хороший парень, что подтверждает и крепкое рукопожатие Даганфилда, и его усталая, чуть глуповатая улыбка.

– Спасибо, дружище, – сказал Даганфилд. – Большое спасибо.

Он вдруг перегнулся через стол и неуклюже обнял Билли Халлека. Билли приобнял его в ответ. Но когда руки Дэвида Даганфилда сомкнулись у него на шее и одна ладонь случайно задела щеку, ему снова вспомнилась жутковатая ласка старого цыгана.

Он ко мне прикоснулся, подумал Халлек и, даже обнимая клиента, невольно поежился.

По дороге домой он старался думать о Дэвиде Даганфилде – отличная тема для размышлений, – но на подъезде к мосту Трайборо с удивлением понял, что думает вовсе не о Даганфилде, а о Джинелли.

Сегодня он пригласил Даганфилда в «О’Ланни», хотя первым делом подумал о ресторане «Три брата», негласным совладельцем которого был Ричард Джинелли. Сам Билли уже несколько лет не захаживал к «Братьям» – учитывая репутацию Джинелли, это было бы неразумно, – но до сих пор в первую очередь вспоминал именно о «Трех братьях», где вкусно кормили и где он замечательно проводил время, хотя Хайди никогда не нравился ни ресторан, ни сам Джинелли. Билли казалось, что она его боится.

Когда он проезжал мимо съезда на Ган-Хилл-роуд, его мысли вполне предсказуемо вернулись к старому цыгану, как старый конь возвращается в свое стойло.

Джинелли был первым, о ком ты подумал. Когда ты вернулся домой в тот день и Хайди плакала, сидя на кухне, Джинелли был первым, о ком ты подумал. «Привет, Рич, я сегодня убил старушку. Можно заехать к тебе? Надо поговорить».

Но Хайди сидела в соседней комнате, и Хайди бы этого не поняла. Рука Билли, потянувшаяся к телефону, так и не притронулась к трубке. Он вдруг очень отчетливо осознал, что у него, состоятельного юриста из Коннектикута, нет никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, когда грянули крупные неприятности, – никого, кроме нью-йоркского гангстера, явно имевшего привычку отстреливать конкурентов.

Джинелли был высоким, не то чтобы невероятным красавцем, но весьма элегантным мужчиной. Его голос, сильный и мягкий, никак не вязался с наркотиками, грабежом и убийством. Хотя сам он был связан со всем перечисленным, если верить его полицейскому досье. Но именно его голос Билли хотелось услышать в тот жуткий день, когда Дункан Хопли, шеф полиции Фэрвью, его отпустил.

– …или сидеть тут весь день?

– А? – спросил Билли, вздрогнув. Он даже не сразу сообразил, что стоит перед шлагбаумом на въезде на платный участок шоссе, причем у одной из немногих кассовых будок, где сидит настоящий живой человек.

– Я говорю, будем платить или…

– Да, конечно. – Билли дал кассиру доллар, забрал сдачу и поехал дальше. Почти в Коннектикуте; девятнадцать съездов до Хайди. И уже завтра – в Мохонк. Размышления о Даганфилде не сработали в качестве отвлекающего маневра; значит, попробуем Мохонк. И на время забудем о старой цыганке и старом цыгане, да?

Но его мысли снова вернулись к Джинелли.

Билли познакомился с ним через фирму, которая семь лет назад готовила для Джинелли пакет документов. Это дело было поручено Билли, тогда еще новичку в фирме. Никто из старших партнеров не захотел связываться с Ричем Джинелли, чья репутация уже тогда была очень и очень скверной. Билли не спрашивал у Кирка Пеншли, почему фирма вообще согласилась работать с Джинелли. Ответ был известен заранее: занимайся своими бумажками, а вопросы политики будут решать старшие. Билли подозревал, что Джинелли что-то знал о скелетах в чьем-то шкафу; он был из тех, кто всегда держит ухо востро.

Билли три месяца проработал на ассоциацию «Три брата» и в самом начале был твердо уверен, что будет испытывать неприязнь и, может быть, даже страх перед своим клиентом. Но тот неожиданно оказался приятным и привлекательным человеком. Обаятельным и веселым, легким в общении. Больше того, Джинелли отнесся к Билли с таким уважением, какое он обрел в своей фирме только четыре года спустя.

Билли притормозил у турникета в Норуолке, бросил в автомат тридцать пять центов и снова выехал на шоссе. Сам того не осознавая, он пошарил рукой в бардачке. Под дорожными картами и руководством по эксплуатации автомобиля обнаружились две упаковки бисквитов с кремовой начинкой. Он распечатал одну коробку и принялся быстро есть, роняя крошки на грудь.