– Мама, что происходит? – спросила Линда, явно заинтригованная.

– Ничего, милая. – Хайди вдруг принялась собирать и укладывать в сумку остатки их пикника. – Ты поела? Больше не хочешь?

– Нет, спасибо. Папа, что происходит?

У него чуть было не сорвалось с языка: Мы наблюдаем классическую картину, Линда. Извечный сюжет наряду с «Похищением сабинянок». Называется «Изгнание неугодных». Но Хайди не сводила с него глаз, сидела, поджав губы, и явно давала понять, что сейчас не время упражняться в остроумии.

– Ничего особенного, – сказал он. – Просто маленькое разногласие.

На самом деле ничего особенного и вправду не происходило: собак ни на кого не спускали, дубинкой никто не махал, автозак к парку не подогнали. Преувеличенно раздраженным, почти театральным жестом молодой цыган сбросил руку «Ошкоша», поднял свои булавы и снова начал жонглировать. Но злость мешала ему сосредоточиться, и теперь представление получилось убогим. Две булавы он уронил почти сразу. Одна ударила его по ноге, и кто-то из детей рассмеялся.

Напарник Хопли нетерпеливо шагнул вперед. Хопли, не теряя спокойствия, удержал его за руку точно так же, как «Ошкош» удерживал молодого жонглера. Хопли прислонился спиной к дереву и засунул большие пальцы за широкий ремень, рассеянно глядя куда-то вдаль. Он что-то сказал своему напарнику, и тот вытащил из кармана записную книжку. Послюнявил большой палец, открыл книжку, подошел к ближайшей машине – дряхлому «кадиллаку» начала шестидесятых, явно бывшему катафалку – и тщательно переписал номер. Демонстрируя всем своим видом, что серьезно подходит к делу. Следующим на очереди был микроавтобус «фольксваген».

«Ошкош» подошел к Хопли и принялся что-то ему доказывать. Хопли пожал плечами и отвернулся. Патрульный, записывавший номера, перебрался к старому «форду»-седану. «Ошкош» оставил Хопли в покое и подошел к его младшему напарнику. Он говорил с жаром, размахивая руками в теплом весеннем воздухе. Билли Халлек, изначально не проявлявший особого интереса к происходящему, окончательно его утратил. Ему стало скучно наблюдать за цыганами, которые совершили ошибку, остановившись в Фэрвью по пути черт знает откуда черт знает куда.

Жонглер резко развернулся и направился к микроавтобусу, оставив свои булавы валяться на земле (микроавтобус был припаркован сразу за пикапом с прицепом, на котором была нарисована женщина с единорогом). «Ошкош» нагнулся, чтобы их подобрать, продолжая что-то втолковывать Хопли. Хопли снова пожал плечами, и хотя Билли Халлек не умел читать мысли, он точно знал, что Хопли наслаждается происходящим – так же точно, как знал, что сегодня на ужин они с Хайди и Линдой будут доедать остатки пикника.

Молодая цыганка, стрелявшая шариками в мишень, попыталась что-то сказать жонглеру, но тот сердито от нее отмахнулся и забрался в микроавтобус. Она на секунду застыла на месте, глядя на пожилого «Ошкоша» с охапкой жонглерских булав в руках, и тоже забралась в автобус. Халлек, который уже перестал замечать всю остальную цыганскую братию, на миг загляделся на эту девушку, потому что нельзя было не заглядеться. Ее волосы, черные и от природы волнистые, были свободно распущены по плечам. Длинные, ниже лопаток, они ниспадали потоком густой, почти варварской тьмы. Ее блузка с набивным рисунком и скромная юбка со встречными складками наверняка были куплены на распродаже в недорогом магазине, но ее тело было изящным и гибким, как у какой-нибудь экзотической дикой кошки: пантеры, гепарда, снежного барса. Когда она ставила ногу на подножку микроавтобуса, складки сзади на юбке слегка разошлись, и ткань соблазнительно обтянула бедро с внутренней стороны. В эту секунду Билли хотел ее до умопомрачения, он представил, как накрывает ее собой в самый темный ночной час. Это было какое-то древнее, почти первобытное желание. Он украдкой взглянул на Хайди. Теперь ее губы были сжаты так плотно, что аж побелели. Глаза превратились в две тусклые монетки. Она не видела, куда смотрел Билли, но видела, как разошлась складка на юбке – и что обозначилось под этой юбкой, – и прекрасно все поняла.

Патрульный с записной книжкой проводил девушку долгим взглядом. Когда она скрылась в автобусе, он закрыл книжку, сунул ее в карман и присоединился к Хопли. Цыганки уже созывали детишек обратно к машинам. «Ошкош», прижимавший к груди собранные булавы, снова подошел к Хопли и что-то сказал. Хопли решительно покачал головой.

На том все и закончилось.

Подъехал второй полицейский автомобиль с лениво крутившейся мигалкой. «Ошкош» посмотрел на него, потом обвел взглядом городской парк Фэрвью с его дорогим, гарантированно безопасным оборудованием на детской площадке и летней эстрадой. Кое-где на деревьях еще остались обрывки бумажных гирлянд, не убранных с прошлого воскресенья, когда здесь проходила пасхальная охота на яйца.

«Ошкош» направился к своей машине, стоявшей во главе каравана. Как только завелся его мотор, сразу взревели и все остальные моторы – громко, натужно и с явными перебоями. Из выхлопных труб повалил сизый дым. С ревом и громыханием головная машина тронулась с места. Остальные двинулись следом, не обращая внимания на трафик, и поехали в сторону центра.

– У них у всех горят фары! – воскликнула Линда. – Как в похоронной процессии!

– Осталось два шоколадных пирожных, – быстро проговорила Хайди. – Съешь хоть одно.

– Не хочу. Я наелась. Папа, а эти люди…

– Если не будешь есть, не видать тебе тридцативосьмидюймового бюста, – сказала ей Хайди.

– Я решила, что не хочу тридцативосьмидюймовый бюст, – сказала Линда в своей манере изображать даму из высшего общества, что всегда жутко смешило Халлека. – Сейчас в моде задницы.

– Линда Джоан Халлек!

– Я хочу пирожное, – сказал Халлек.

Хайди одарила его ледяным взглядом – А больше ты ничего не хочешь? – и бросила ему пирожное. Сама закурила «Вантидж‐100». Билли в итоге съел оба пирожных. Хайди выкурила полпачки сигарет еще до окончания концерта, игнорируя все неуклюжие попытки Билли ее развеселить. Но по дороге домой все же оттаяла, и цыгане были забыты. По крайней мере до вечера.

* * *

Когда Билли пришел пожелать Линде спокойной ночи, она спросила:

– Пап, а что было в парке? Полицейские выгнали этих людей из города?

Билли пристально посмотрел на нее, слегка раздраженный, но в то же время польщенный ее вопросом. Когда Линде хотелось узнать, сколько калорий содержится в куске шоколадного торта, она обращалась к Хайди; к Билли она обращалась с вопросами более сложными, и у него неоднократно мелькала мысль, что лучше бы было наоборот.

Он присел на краешек ее постели и подумал, что его дочка еще очень юная и, безусловно, ей хочется быть человеком хорошим, добрым и справедливым. Ее легко ранить. Ложь могла бы ее защитить. Но если ты врешь ребенку о вещах вроде сегодняшнего происшествия в городском парке Фэрвью, потом эта ложь по тебе же и ударит. Билли хорошо помнил, как отец говорил ему, что онанизм чреват заиканием. Его отец был замечательным человеком почти во всех отношениях, но Билли не простил ему этой лжи. А Линда уже задала ему жару: они обсудили и геев, и оральный секс, и венерические болезни, и вопрос существования Бога. Когда у тебя самого появляются дети, вот тогда понимаешь, что честность – отнюдь не простая штука.

Он вдруг подумал о Джинелли. Что на его месте сказал бы Джинелли своей собственной дочери? Лучше сразу прогнать неугодных из города, милая. Потому что в этом вся суть: неугодных здесь быть не должно.

Вот она, правда, но такая правда ему не по силам.

– Да. Наверное, выгнали. Это цыгане, малышка. Бродяги.

– Мама сказала, что они все ворюги и жулики.

– Они часто жульничают в разных играх и дают липовые предсказания. Когда они приезжают в город вроде Фэрвью, полиция просит их ехать дальше, не останавливаясь. Обычно они возмущаются напоказ, делают вид, будто жутко обижены, но на самом деле особенно не возражают.

Дзынь! У него в голове поднялся маленький флажок. Ложь № 1.

– Они раздают афиши и листовки, и там написано, где их искать. Обычно они договариваются с каким-нибудь фермером или владельцем участка за городом. Они ему платят, он пускает их на свою землю. Через несколько дней они уезжают.

– А зачем они вообще приезжают? Чем они занимаются?

– Ну… всегда есть люди, которым хочется, чтобы им погадали на будущее. И всегда есть любители азартных игр. А цыгане как раз и устраивают такие игры. И да, часто мошенничают.

Или кому-то захочется по-быстрому, ради экзотики перепихнуться с цыганкой, подумал Халлек. Он вспомнил, как разошлись складки на юбке той девушки, когда она забиралась в микроавтобус. Интересно, какая она в постели? – спросил он себя и сам же ответил: Как океан перед штормом.

– И люди у них покупают наркотики?

В наше время уже не нужно идти к цыганам, чтобы прикупить наркоты, милая; сейчас любые наркотики можно купить прямо на школьном дворе.

– Может, гашиш, – сказал он, – или опиум.

Он переехал в Коннектикут еще подростком и с тех пор здесь и жил: в Фэрвью и соседнем Нортпорте. Он не видел цыган уже двадцать пять лет. В последний раз – в Северной Каролине, совсем ребенком, когда проиграл на «Колесе фортуны» пять долларов (все карманные деньги почти за три месяца; он их копил на подарок маме ко дню рождения). Вообще-то детей до шестнадцати лет к таким играм не допускают, но если у пацана есть монеты или зеленые бумажки, ему, разумеется, не запретят делать ставки. Есть вещи, которые не меняются никогда, размышлял он. К ним относится и старая истина: деньги решают все. Если бы его спросили еще вчера, он бы пожал плечами и сказал, что бродячих цыган уже давно не существует. Но конечно же, их кочевое племя никогда не исчезнет с лица земли. Они приходят, не имея корней, и так же уходят. Люди – перекати-поле, они заключают любые сделки, которые им подвернутся, и спешат скрыться из города с долларами в засаленных кошельках – долларами, заработанными на заводах, в конторах, от звонка до звонка, в той самой рутине, которую сами они презирают. Да, они уцелели. Гитлер пытался истребить их вместе с евреями и гомосексуалистами, но они, надо думать, переживут еще тысячу гитлеров.

– Я думала, городской парк, он для всех. Это общественная собственность, – сказала Линда. – Так нам говорили в школе.

– Ну, в общем, да, – сказал Халлек. – «Общественная» означает, что ей совместно владеют все горожане. Налогоплательщики.

Дзынь! Ложь № 2. Налогообложение в Новой Англии никаким боком не связано с владением и пользованием общественной землей. Смотри дело Ричардса против Джеррама, штат Нью-Хэмпшир, или дело Бейкера против Олинса (правда, это было давно, в 1835 году), или…

– Налогоплательщики, – задумчиво повторила она.

– Необходимо иметь разрешение на пользование общественной земельной собственностью.

Дзынь! Ложь № 3. Эту идею отвергли еще в 1931 году, когда обнищавшие фермеры устроили гувервилль в центре Льюистона, штат Мэн. Городские власти обратились в Верховный суд, но дело даже не пошло в производство. А все потому, что фермеры разбили свой лагерь в парке Петтингилл, а парк Петтингилл был общественной собственностью.

– Когда приезжает цирк-шапито, они тоже берут разрешение, – добавил он.

– Почему у цыган не было разрешения, пап? – Ее голос сделался сонным. Слава богу.

– Ну, может быть, они забыли его оформить.