– Все, пока хватит, – объявил он и решительно задвинул ящик стола. – Так вот, Ярд курит легкие сигареты по полторы пачки в день, а Дункан смолит крепкие сигареты по три пачки в день, если не больше. Но рак легких вернее грозит не Дункану, а Ярду. Почему? Потому что метаболизм у него никакой, а интенсивность обмена веществ каким-то образом связана с раком. Некоторые врачи утверждают, что мы научимся лечить рак, когда расшифруем генетический код. Определенные виды рака – да, может быть. Но мы не научимся лечить его полностью, пока не поймем механизмы обмена веществ. И тут мы опять возвращаемся к Билли Халлеку, непостижимо худеющему человеку. Или, лучше сказать, человеку, сокращающему свою массу. Занятому, скажем так, массовым сокращением, а не массовым производством. – Хьюстон рассмеялся пронзительным глупым смехом, и Билли подумал: Если это воздействие кокаина, я лучше останусь при своих шоколадных пирожных.

– Ты не знаешь, почему я худею.

– Не знаю, – чуть ли не радостно отозвался Хьюстон. – Но могу предположить, что ты худеешь от самовнушения. Такое бывает, причем нередко. Допустим, приходит ко мне человек, который честно хочет похудеть. Обычно приходит напуганный, потому что уже был «звоночек»: учащенное сердцебиение, обморок на игре в теннис, бадминтон или волейбол или что-то еще в таком духе. Я на пару месяцев прописываю ему стандартную легкую диету, позволяющую без напряжения сбрасывать от двух до пяти фунтов в неделю. В общей сложности так можно запросто сбросить от шестнадцати до сорока фунтов. Все замечательно. Но большинство пациентов худеют еще сильнее. Они соблюдают диету, но такое активное похудение просто не может происходить от одной только диеты. Как будто у них в голове вдруг просыпается некий вахтер, крепко спавший годами, и начинает вопить: «Пожар!» Метаболизм ускоряется… потому что вахтер приказал ему эвакуировать несколько фунтов, пока весь дом не сгорел дотла.

– Ладно, – сказал Халлек. Он с готовностью принял это объяснение. Сегодня он взял на работе отгул, и ему вдруг захотелось скорее вернуться домой, сообщить Хайди, что с ним все в порядке, отвести ее наверх и заняться любовью, пока солнечный свет льется в окна их спальни. – Ты меня убедил.

Доктор проводил его до дверей. Халлек мысленно усмехнулся, заметив, что кожа под носом Хьюстона припорошена белым.

– Если будешь и дальше худеть, проведем тебе полное метаболическое обследование, – сказал Хьюстон. – У тебя могло сложиться впечатление, что такое обследование ничего не дает, но иногда очень даже дает. Однако мне кажется, что оно не понадобится. Мне кажется, потеря веса начнет уменьшаться: пять фунтов на этой неделе, три фунта на следующей, один фунт еще через неделю. А потом ты встанешь на весы и увидишь, что набрал фунт-другой.

– Ты меня успокоил. – Халлек крепко пожал Хьюстону руку.

Хьюстон самодовольно улыбнулся, хотя, по сути, ничего толком и не сказал: нет, он не знает, что не так с Халлеком, но нет, это не рак. Вот как-то так.

– Для того мы тут и сидим, Билли, мой мальчик.

Мальчик Билли помчался домой к жене.

– Он сказал, у тебя все в порядке?

Халлек кивнул.

Она крепко его обняла. Ее пышная грудь соблазнительно прижалась к его груди.

– Пойдем наверх?

В ее глазах заплясали озорные огоньки.

– Я смотрю, ты и правду в порядке.

– Даже не сомневайся.

Они поднялись наверх. Секс был феерическим. Едва ли не в последний раз.

Потом Халлек уснул. И увидел сон.

Глава 7: Сон с птицей

Старый цыган превратился в огромную птицу. В стервятника с гниющим клювом. Он кружил над Фэрвью, роняя из-под крыльев на город зернистый пепел, похожий на хлопья печной сажи.

– Отощаешь, – хрипло каркал цыган-стервятник, пролетая над городским парком, над пабом «Виллидж», над книжным магазином сети «Уолденбукс» на углу Мейн и Девон, над «Эста-Эста», относительно неплохим рестораном итальянской кухни, над почтой, над автозаправкой, над современным стеклянным зданием Городской публичной библиотеки, и наконец улетел прочь, к солончакам и заливу.

Отощаешь. Всего одно слово, но его было достаточно для проклятия. Потому что все в этом богатом и благополучном предместье, все в этом прелестном маленьком городке Новой Англии, словно сошедшем со страниц книг Джона Чивера, все в Фэрвью умирали от голода.

Халлек быстро шагал по Мейн-стрит, все быстрее и быстрее, оставаясь при этом невидимым – логика сна подчиняется своим законам, – и ужасался, глядя на результаты цыганского проклятия. Фэрвью превратился в поселение бывших узников, спасенных из концлагеря. Младенцы с огромными головами и ссохшимися тельцами истошно орали в своих дорогущих колясках. Две женщины в дорогих дизайнерских платьях вышли, пошатываясь, из кафе-мороженого «Вишенка сверху». Их лица – острые скулы и выпирающие надбровные дуги, туго обтянутые тонкой кожей, сухой, как пергамент; платья сползают с костлявых плеч в жутковатой пародии на обольщение.

Вот появился и Майкл Хьюстон. Он брел по улице, шатаясь на тонких, как у пугала, ногах. Костюм, когда-то заказанный в лучшем лондонском ателье, болтался на нем как на вешалке. В руке, похожей на руку скелета, Хьюстон сжимал флакон с кокаином.

– Угостишься снежком? – крикнул он Халлеку голосом крысы, угодившей в капкан и уже попрощавшейся со своей никчемной крысиной жизнью. – Угощайся, Билли, мой мальчик. Хороший снежок. Ускоряет обмен веществ. Очень рекомендую!

С нарастающим ужасом Халлек осознал, что рука, держащая флакон, не просто похожа на руку скелета, это и есть рука скелета: гремящие кости. Майкл Хьюстон превратился в ходячий говорящий остов.

Халлек бросился прочь, но, как обычно бывает в кошмарах, не смог набрать скорость. Он бежал по тротуару – но под ногами у него словно была густая липкая грязь. В любой момент этот скелет, прежде бывший Хьюстоном, мог до него дотянуться, прикоснуться к его плечу своей жуткой костяной рукой. Или даже схватить за горло.

– Угощайся снежком, угощайся снежком! – визжал у него за спиной крысиный голос Хьюстона. Все ближе и ближе. Халлек знал: если он обернется, эта вопящая жуть будет рядом, уже совсем рядом – в костяных провалах глазниц горят выпученные глаза, оголенные челюсти щелкают и скрежещут.

Он увидел, как из «Выше голову» вывалился Ярд Стивенс, его бежевый парикмахерский халат развевался над несуществующим животом. Ярд кричал хриплым надсадным голосом, а когда обернулся к Халлеку, оказалось, что это не Ярд, а Рональд Рейган.

– Где остальной я? – хрипел он. – Где остальной я? ГДЕ ОСТАЛЬНОЙ Я?

– Отощаешь, – прошептал Майкл Хьюстон прямо в ухо Халлеку. Случилось то, чего он так боялся: костяная рука дотянулась до него, пальцы скелета вцепились в его рукав, и Халлек подумал, что сейчас сойдет с ума. – Отощаешь, совсем отощаешь, снежком-угощай-тощай, это была его жена, Билли, мой мальчик, его жена, и ты крепко попал. Да, мой сладкий, ты крепко попал…

Глава 8: Брюки Билли

Вздрогнув, Билли проснулся. Он тяжело дышал и зажимал себе рот рукой. Хайди мирно спала рядом с ним, закутавшись в одеяло. Весенний ветер шелестел под карнизами крыши.

Халлек испуганно огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет Майкла Хьюстона – или его вариации в образе костяного пугала. Нет, все нормально. Он у себя в спальне, где ему знаком каждый угол. Кошмар уже таял… но все-таки не отпускал до конца, и Халлек придвинулся ближе к Хайди. Он не стал к ней прикасаться – она всегда очень чутко спала, – но пристроился в зоне ее тепла и стащил краешек ее одеяла.

Просто сон.

Отощаешь, отозвался безжалостный голос у него в голове.

Ему удалось заснуть снова. Хоть и не сразу.

Наутро после кошмара весы показали 215, что обнадежило Билли. Всего два фунта. Даже употребив кокса, Хьюстон был прав. Процесс замедлялся. Халлек спустился на кухню, насвистывая, и съел яичницу из трех яиц и полдюжины сосисок.

По дороге на станцию ему снова вспомнился ночной кошмар. Это было даже не воспоминание, а скорее смутное ощущение дежавю. Проезжая мимо парикмахерской «Выше голову» (располагавшейся между мясной лавкой и магазином игрушек), он выглянул в окно и на мгновение испугался, что увидит толпу шатающихся скелетов, словно чудесный уютный Фэрвью вдруг превратился в Биафру. Но люди на улицах выглядели нормально; даже лучше, чем просто нормально. Ярд Стивенс, такой же немыслимо тучный, каким был всегда, помахал ему рукой. Халлек помахал в ответ и подумал: Твой метаболизм настоятельно рекомендует: бросай курить, Ярд. Эта мысль немного его рассмешила, и к тому времени, когда его электричка прибыла на Центральный вокзал, последние отголоски кошмара развеялись без следа.

Успокоившись по поводу потери веса, Халлек не взвешивался и даже особенно не задумывался о вопросах здоровья следующие четыре дня… а потом с ним едва не случился конфуз, прямо в зале суда, на глазах у судьи Хилмера Бойнтона, обладавшего чувством юмора на уровне среднестатистической черепахи. Получилось действительно глупо. Будто кошмарный сон первоклассника, воплотившийся наяву.

Халлек встал, чтобы заявить протест, и с него начали спадать брюки.

Вернее, он только начал вставать, вдруг почувствовал, как брюки соскальзывают с его бедер и ягодиц, пузырясь на коленях, и поспешно уселся на место. Он очень явственно осознавал – бывают такие моменты предельной ясности, что приходят непрошеными и почти сразу забываются, – так вот, Халлек явственно осознавал, что со стороны его рывок смотрелся по меньшей мере странно. Уильям Халлек, солидный юрист, адвокат, скачет, как кролик Питер. Его бросило в жар, кровь прилила к щекам.

– У вас возражение, мистер Халлек, или газовая атака?

Зрители – к счастью, немногочисленные – захихикали.

– Нет, ваша честь, – пробормотал Халлек. – Я… я передумал.

Бойнтон хмыкнул. Заседание продолжалось, а Халлек сидел, обливаясь холодным потом, и не знал, как ему теперь встать.

Через десять минут судья объявил перерыв. Халлек остался за столом защиты и притворился, что изучает бумаги. Когда зал почти опустел, он поднялся и запустил руки в карманы пиджака небрежным, как он надеялся, жестом. На самом деле он поддерживал брюки.

Закрывшись в кабинке в мужском туалете, он снял пиджак, повесил его на крючок, осмотрел свои брюки, расстегнул и вытащил ремень. Брюки, застегнутые на пуговицу и на молнию, сползли вниз и упали на кафельный пол. Глухо звякнула мелочь в карманах. Билли уселся на унитаз и принялся разглядывать свой ремень, держа его двумя руками, как древний свиток. История, запечатленная на этом свитке, была очень тревожной. Ремень ему подарила Линда, на День отца в позапрошлом году. И теперь Билли рассматривал свой ремень, и сердце бешено колотилось в груди, подгоняемое нарастающим страхом.

Самая глубокая вмятина от язычка ременной пряжки располагалась за первой дырочкой. Линда купила ему ремень, оказавшийся коротковатым. Халлек хорошо помнил, как, принимая подарок, уныло подумал, что его дочь – та еще оптимистка, но в ее возрасте это простительно. Впрочем, вначале ремень очень даже удобно застегивался на первую дырочку. И лишь после того, как Билли бросил курить, стал совсем туговат.

После того как он бросил курить… но до того, как сбил старуху цыганку.

Теперь на ремне появились другие вмятины: за второй дырочкой… за четвертой… за пятой… и, наконец, за шестой, и последней.