Мы отдаем подносы с едой. Смотрим какое-то время тупой боевичок.

Я оглядываю проходы в самолете, но сейчас, можно сказать, сон-час, никого нет. И после небольшой паузы я тяну Алису на себя. Она не сопротивляется. Дает себя поцеловать, даже под платье залезть.

– С тобой вечно как по канату хожу. Оступлюсь и в пропасть.

– Забавное сравнение, – сама она лезет к моей ширинке, бугор нащупывает. Там уже такой стояк, что хоть по лбу бей. Но я жду, терплю, не тороплю, потому что не хочу из-за моего недотраха, испугать ее и потерять насовсем доступ к телу.

– Хочешь меня? – спрашиваю, дернув за копну волос, вылизываю шею, чувствуя, как член из штанов рвется, пульсирует. Я знаю, что и Алиса это чувствует.

– А ты проверь? – шепчет чертовка, а мне больше и не надо. Накрываю нас покрывалом, чтобы скрыть самое интересное. Позволяю себе сжать ее ягодицы пальцами и забраться под кружево трусиков. Нащупать столько влаги, что голова кругом. Она стекает по пальцам, растягивается тонкими ниточками, и я поднимаю пальцы к ее глазам, тяну к губам. Алиса смотрит на меня во все глаза, слизывает собственный вкус. Я тут же ее целую, другой рукой глажу по спине, спускаюсь ниже, фиксируя бедра, чтобы двигать ее по каменному члену, подыхать от желания.

– Возьми меня сейчас.

– Не дури. Приедем, все будет.

– Хочу сейчас, – кусает она меня за губу, в глаза смотрит. В них столько огня, что я сам изнутри сгораю. Мысли разбегаются, хочется подчиниться как никогда. Просто расстегнуть ширинку, оттянуть резинку трусиков и вонзить уже страдающий член в мягкую, тесную глубину. – Миша, возьми меня сейчас, пожалуйста.

Я снова лезу к ней в трусики, трогаю влажное, обжигающее местечко, скольжу пальцами вдоль входа, касаюсь клитора.

Алиса шипит, впивается носом мне в шею, лижет кожу, доводя до крайней точки. Я пальцами скольжу вдоль сладкой щели. Во рту скапливается слюна, и я пускаю ее на шею, тяну малышку выше, дергаю лямки платья, чтобы коснуться твердых вершинок груди. Кусаю, лижу, пока пальцы все четче чертят круги вокруг центра удовольствия. Меня самого начинает трясти. Алиса застывает словно по волшебству, а потом просто дрожит, снова и снова выталкивая из своего сладкого ротика мое имя.

Она еще лежит, а я просто по спине ее глажу.

– Я просила трахнуть меня, а не давать мне кончить.

– Прилетим – трахну. Потом еще ныть будешь, что перебарщиваю.

– Ты все только обещаешь, – смеется она, перекатываясь к себе на кресло и поправляя белье. Вовремя, потому что из шторки выходит стюардесса, которая предлагает попить. Алиса жадно пьет воду. Потом оставляет стакан, откидывается на кресло.

– У меня диссонанс, Миш.

– В чем именно?

– Мне просто не верится, что ты мог бы кого-то изнасиловать. Расскажи, как все было. Пожалуйста.

Глава 17

Миша

– Ффух, – повторяю ее жест, откидываясь в кресле. – И нахуй я тебе рассказал. Тебе это покоя не дает? Тебя я насиловать не буду.

– Я сама готова отдаться, чего меня насиловать. Да и вряд ли в тот момент ты мог контролировать свои слова.

– Да-да, – чет так в груди тяжело. Словно кирпичом надавили. – Слушай, если я тебя трахну, мы не будем об этом говорить?

– Нет, скажи.

– Да зачем тебе!

Она открывает рот, словно тоже что-то хочет выкрикнуть, но тут же поджимает губы.

– Хочу понять, что движет человеком, который способен на подобное.

– Чувствую, я пожалею, ну ладно. Помнишь, я рассказывал про Лизу?

– Бывшую невесту?

– Да, в общем, мы с Глебом тогда поспорили, что я ее трахну. Он поставил мне срок. Две недели. Но Лиза всегда была крепким орешком. Ни в какую мне не давалась, хотя обычно девки прыгали на меня по щелчку пальца. Сами, понимаешь, а я, как ты понимаешь, не душа компании.

– Она не дала? Что дальше.

– Дальше? Дальше прошло две недели. И Глеб выставил счет.

Алиса задерживает дыхание.

– Серьезно? Из-за спора?

– Блять, – тру лицо, вспоминать тошно. – Да. Из-за тупого подросткового спора. Причем, знаешь, я тогда шел с мыслью, что сделаю вид, не знаю, договорюсь. А потом…

– Что потом, – жадно ловит она каждое мое слово.

– Та девочка, Олеся… Она всегда меня обходила. Во всем. Шахматы. Математика. Биология. Я всегда был вторым. Всегда, блять! У нее всегда было такое высокомерное лицо, словно все, кто рядом – дерьмо.

И это при том, что я даже лица не помню. Только чертово высокомерное выражение. Ходила в обносках, но носила их как королева.

Алиса вдруг дрожать начинает. Хочу взять ее за руку, но она отдергивает.

– Дальше! Что было? Ты захотел ее наказать?

– Да не знаю я! Отец вечно ее в пример ставил. Васнецова то, Васнецова это. Заебал! На землю ее хотелось спустить что ли. Не знаю. Тронул ее и понял, что остановиться не могу.

Алиса отворачивается. Обнимает себя.

– Алис, мне было восемнадцать, я не отдавал своим действиям отчет, я был дебилом, и отец не раз, и не два мне это доказывал. Он вытащил меня из тюрьмы, привез в лес и стрелял в меня. Холостыми, но я тогда позорно обоссался.

– И что? Этой девочке должно стать легче?!

– Отец устроил ее судьбу! Оплатил обучение. Уверен, что она уже заканчивает медицинский вуз!

– Там учиться восемь лет, дебил. Мне нужно в туалет.

– Алиса! Сказал же, не надо!

– Надо, Миш, надо. Спасибо, что рассказал.

Я бьюсь затылком о чертово кресло. Нахер я повелся, рассказал. Мог бы хоть соврать. Сказать, что был под кайфом. Вот только по факту кайф я испытал тогда, когда был в той девчонке. От запаха ее, от соли на лице. От волос шелковых и тела стройного, можно сказать, худого. Правда в том, что именно этот кайф я испытываю рядом с Алисой. То же ощущение абсолютного раздрая. Мне хочется пить это чувство с ее губ, с ее тела. И, наверное, хочется лишить ее девственности красиво, в постели, с розами. Потому что для той девчонки я никогда такого сделать не смогу.

Алиса не возвращается, и за ней приходится идти. Она открывает только через двадцать минут уговоров. Появляется в дверях, и я тут же обнимаю ее. Она стоит как не живая, но я не успокаиваюсь, глажу волосы, тонкую спину, целую щеку, шею.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Нашел ее? Извинился?

– Да, – вдруг говорит она. – Я хочу, чтобы после этой поездки ты нашел ее и извинился.

– Я сделаю это. Я думал об этом, иногда.

– Но тебе страшно.

– Блять, да. Конечно, страшно. Посмотреть в глаза человеку, который считает тебя садистом, такое себе. Я отца никогда так не боялся, как посмотреть на эту девочку.

Нас прерывает стюардесса, и я сразу веду Алису на место. Мельком замечаю, что Глеб за нами наблюдает, пока Катя лежит на нем и о чем-то рассказывает.

– Почему она? – не успокаивается Алиса, но уже не отстраняется, когда я переплетаю наши пальцы.

– Я не знаю. Выбирал Глеб, а я не хотел ударить в грязь лицом.

– Понятно. Ты обещаешь, что найдешь ее и извинишься?

– Обещаю, Алис. Хочешь, вместе съездим, чтобы ты все видела.

– Хочу. Очень хочу.

Она сама целует меня, сладко, мучительно, до судорог. Я вцепляюсь в ее волосы, не отпускаю, толкая язык между губ. Уже плевать, что в самолете, просто хочу ее сейчас.

Нас прерывает сигнал. Объявляют начало турбулентности и просят пристегнуть ремни. Я тут же пристегиваю Алису, потом себя, держу ее за дрожащую тонкую ладошку, кажется, могу даже ощутить, как пульсирует тонкая венка на запястье.

Самолет начинает сильно трясти, и меня прошибает холодный пот. Алиса вообще сильно зажмуривается.

– Иди сюда.

– Что?

– Иди сюда, Алис. Поцелуй меня.

– Дурак, мне вообще не до этого! А если мы умрем?!

– Хочу сдохнуть с твоим вкусом на губах. Иди сюда, говорю! – тяну ее за руку. Она распахивает глаза, смотрит на меня как безумная.

– Ты сумасшедший.

– Не спорю, – накрываю ее рот и жадно пью ее страх, перекатывая на языке свой. Мы целуемся словно одержимые, словно реально в последний раз, пока самолет трясет как при землетрясении, пока сигналы орут об опасности. Задыхаемся, воздуха не хватает, но губы разнимать даже не думаю. Ее поцелуй словно та самая рука, которая удерживает меня от падения в пропасть.

Все затихает неожиданно. Просто раз, и тишина давит на уши. Мы открываем глаза, смотрим друг на друга. Ее губы сейчас – произведение искусства, мои собственные – ноют и жгутся. Но мы выжили, и это чувство эйфории не покидает до самого прилета. До самого бунгало в отеле, куда я пропускаю ее первой, закрывая за собой дверь.

– Алис, – она вздрагивает, бросает сумку, осматривая этот уголок рая и кусочек океана за окном. – Ты есть хочешь?

– Нет, – шепчет она, убирая растрепанную косу за плечо и смотря на меня. – А ты?

– А я очень голоден. Иди сюда…

У нас впереди две недели рая. Спешить некуда, поэтому позволяю себе минутную слабость, просто целую свою Алису.

Прижимаю ее всем телом, не даю шелохнуться, продолжая терзать полные губы, продолжая скользить языком по небу, зубам. Купаться как дельфин в ее слюне, кайфуя от тихих, надсадных хрипов.

Я чувствую, как вибрирует ее тело, как гулко стучит сердце, как она вытягивается струной в моих руках, словно вот-вот порвется, вырвется, убежит. Нажимаю на губы сильнее, подчиняю, доминирую.

Никогда раньше я не думал, что поцелуи могут быть самостоятельной единицей. Нежность накатывает стремительно, и я даже не могу сейчас продолжить, хотя хочется сорвать одежду и наконец натрахаться вдоволь, но я действую медленно, неторопливо. То размыкаю губы, нежно ее целуя, касаясь губ языком, то забираю дыхание, не давая шелохнуться. Мне нужно, чтобы она была готова. Чтобы даже мыли не допустила мне отказать. Не торопиться.

Чем больше я распалю сейчас свою сестренку, тем больше она расслабится в постели. Поверить не могу, что я все-таки смог выдержать все эти ее заебоны, что она выслушала меня и все равно целует. Целует так, словно хочет быть моей. Только моей.

Хотя я даю Алисе шанс передумать. Потому что, если мы останемся без одежды, наедине, обратного пути не будет. Остановиться потом у меня вряд ли хватит сил.

Отрываюсь от припухших губ, глаза на мокром месте, смотрю, как пики сосков натягивают хлопок рубашки. Не выдерживаю вида этого совершенства, обхватываю ладонями, приподнимая тяжелую, совершенную грудь. Слышу шумный вздох. Алиса кусает губы, пока мои пальцы сжимают ее сосочки, легонько, лишь чтобы поняла, как это может быть приятно.

– Миша… – выдыхает мое имя, лаская слух тихой музыкой. И под нее я танцую вместе с ней к кровати, которая сегодня станет нашем пристанищем на несколько часов.

– Сегодня ты будешь совсем голая в моей постели… – вроде ничего такого, но Алиса уже трет бедрами друг о друга, а мне остается только сгорать в желании снова окунуться между ними. – Ты представляешь, как долго я этого хотел.

– Ты мог взять меня гораздо раньше, я была не против.

– Чушь. Каждый раз в твоем взгляде я видел сопротивление, страх, неприязнь, а сегодня…

– А сегодня…

– Жажду.

– Не понимаю, о чем ты. Я все еще ненавижу тебя, боюсь…

– Но тело больше не сопротивляется, – толкаю ее на постель, стягивая с себя промокшую от пота футболку.

– Может, сначала в душ, – еще теряется она, но я обхватываю ее лодыжку, тяну на себя, целуя в косточку, снимая белый носок. – Миш…

– Хочу тебя грязной, – отвожу ногу в сторону, открывая тонкую полоску трусиков насквозь промокшую. Чешу зубы языком, словно ощущая там этот порочный вкус. Подтягиваю бедра к себе, сажусь на колени и просто утыкаюсь носом в это влажное, как сочный фрукт совершенство. От запаха голова кругом. Я просто вдыхаю эти ароматы как токсик, как больной извращенец, просто вожу носом между мягких, закрытых тканью складочек.