Почти в это же время химик из Франкфурта изобрёл спички, Альфред Нобель создал динамит, русский учёный Лодыгин и американец Эдисон подарили миру электрическую лампочку накаливания. Менделеев создал Периодическую систему химических элементов. В журнале «Время» были опубликованы пьеса Островского «Женитьба Бальзаминова» и роман Достоевского «Униженные и оскорблённые».

А в Миловке открыли земскую школу для крестьян.

Шло время.

Чтобы жить успешно в непростом климате, где надо постоянно готовиться то к жаркому лету, то к слякотной осени, то к морозной зиме и весенней распутице, князь вместе со своими людьми начал заводить новые промыслы. С этой целью были выписаны из Германии несколько семей, которые занимались изготовлением ткацких и гончарных станков и ветряных мельниц. Поселили их недалеко от Миловки. Так появилась немецкая слобода Брюкс.

В самой Миловке семьи были большие: от семи до пятнадцати человек. Промыслы и умения передавались от поколения к поколению.

Наиболее шустрых и догадливых Хованские поставили на торговлю.

По осени, после Яблочного Спаса, из года в год на околице Миловки стала собираться многолюдная ярмарка. На неё съезжались крестьяне со всей губернии.

А производили в Миловке с Божьей помощью, княжеской заботой и трудовой смекалкой крестьян всё, что было необходимо для жизни в те времена.

На зиму в бочках солили грибы, помидоры и капусту, а огурцы – в выскобленных изнутри гигантских тыквах.

В огромных количествах варили варенье, сушили грибы, ягоды, фрукты и овощи.

На особом положении был крыжовник. Выращивали его более двадцати сортов.

Крыжовник был и зелёный, и жёлтый, и красный, и бордовый, и тёмный до черноты, и белый, как молоко. И маленький, как горох, и с крупную сливу.

Из особого сорта зелёного толстокожего крыжовника делали «царское» варенье.

Кислые, как щавель, ягоды зелёного крыжовника собирали чуть-чуть недозрелыми, разрезали пополам, вынимали мякоть и зёрна, отжимали их и получали сок, а вычищенные дольки складывали в большой чан и варили в этом соку сутки. Затем, в последние минуты варки, добавляли в почти готовое варево гречишный мёд. Варенье становилось прозрачным, золотистого цвета.

Поставлялось это варенье в Петербург, к царскому двору, поэтому оно и называлось «царским». Туда же на Рождество везли миловскую вишню, сушенную по особому рецепту таким образом, что мякоть под кожицей внутри ягоды оставалась мясистой, сочной и сладкой, как у только что сорванной с дерева. Поэтому такая вишня пользовалась большим спросом в столице Российской империи.

В водоёмах вокруг Миловки, как и в самой реке Пьяне, водилось очень много рыбы. Её добывали и готовили в разных видах. На ольховых веточках коптили сомов, стерлядь, осетров и судаков. Щук, ершей и окуней сушили. Лещей и голавлей солили тоже своим особенным способом: тушки величиной с «локоть» разрезали пополам, вычищали, просаливали и укладывали в бочки под сильнейшим гнётом и так держали до первых морозов, потом гнёт снимали, рыбу вынимали и успешно ей торговали.

Луговины в Миловке и вокруг неё были богаты трава – ми, поэтому все дворы, включая княжеский, держали прожорливых гусей. Их было такое количество, что летом эти стаи напоминали бело-серые облака среди зелёного разнотравья. Все перины у господ в губернии были из миловского гусиного пера. А в Рождество откормленным гусем, нафаршированным антоновкой или гречневой кашей, томлённым полдня в русской печи, угощались в каждой миловской избе.

Скотины был у всех полный двор. Один из потомков княжеского рода привёз из военных походов новшество: топить печи навозом. Его утрамбовывали в специальных деревянных формах в виде прямоугольников и сушили. Назвали такой кирпич кизяком и использовали в печках-голландках для дополнительного обогрева домов в особо морозные дни. Кизяк горел быстро и жарко.

По осени охотники на овсах добывали медведя.

Из медвежьих шкур шили для дворян богатые воротники и шапки. А из мяса делали знаменитую мидовскую буженину, закоптить которую правильно было полдела – её ещё надо было сохранить до следующей осени. А хранили её в капустном рассоле вместе с мочёными яблоками. И только тогда таяла она во рту под рябиновую наливочку, как медовый пряник.

Медведей в округе водилось немало. Их даже ловили и дрессировали, а затем водили по российским ярмаркам, где эти лесные звери под липовую дудочку плясали на потеху публике.

Раз в несколько лет происходило нашествие лис. И тогда у господ и зажиточных крестьян появлялись роскошные лисьи воротники. А когда пропадали лисы, в большом количестве появлялись зайцы, и в ход шёл заячий мех.

Помимо двух-трёх коров, при каждом дворе было с десяток овец и пяток коз. Шерсти заготавливали вдоволь. Зимними вечерами в каждом доме пряли тонкую овечью и козью пряжу.

Из пряжи вязали платки, кофты, безрукавки, носки, варежки – и для себя, и на продажу.

Ткали много шерстяного сукна.

Из овечьих шкур шили тёплые тулупы.

Для тех, кто породовитей и побогаче, шкуры выбеливали, добавляли благородные меха на воротники и отвороты. Для женщин обшивали рукава и подолы узорами из красной тесьмы.

Среди кучеров спросом пользовались синие долгополые армяки из миловского сукна с красными кушаками.

Почти в каждой избе валяли валенки.

Мужские – поплотнее и с двойной подошвой, детям и женщинам – помягче, а для выхода на праздники – из белой шерсти, с рисунками в виде сердечек или зверюшек.

Не меньше ценились и миловские мастера, которые плели водостойкие лапти из липового лыка. Это была очень удобная, лёгкая обувь. В ней ноги всегда были сухими, не уставали и при долгой ходьбе чувствовали себя как у Христа за пазухой.

Из бычьей сыромятной кожи умельцы изготавливали пастушьи, везде узнаваемые, миловские кнуты.

В конец хлыста вплетали конский волос, обязательно выстриженный из хвоста, а не из гривы. От этого миловские кнуты издавали особенный, резкий хлопок при ударе. От других они ещё отличались дубовыми резными кнутовищами, которые вымачивали в постном масле. После обжига кнутовище становилось тёмно-жёлтого, медового цвета и очень уютно лежало в ладони.

Из конопляной пакли вили верёвки.

Из лыкового мочала плели чудо-короба, дивные ягодные туески.

На ткацких станках, сделанных соседями, слободскими немцами, ткали половики и покрывала.

В многочисленных оврагах вокруг села нашли нужную глину.

На гончарных кругах начали делать великолепную посуду: чашки, кружки, тарелки. Расписывали их так, что слава о миловской посуде загремела по всей России.

Несмотря на разнообразие промыслов и большие хозяйства, кругом были чистота и порядок. Люди болели редко и почти не калечились. Если кто и болел, то завсегда в Миловке были свои знахари. Они лечили от всех хворей травами, настоями, заговорами и примочками. Сращивали кости и вправляли суставы, избавляли от лишаёв, сводили бородавки, выводили камни из живота, а простуду или немощь изгоняли с помощью бани, берёзового веника и обильного чаепития из собственного самовара. Они и роды принимали, и от смерти спасали.

Молодёжь умела не только хорошо работать, но и весело отдыхать.

На престольные праздники миловские девицы приходили в необычайно красивых нарядах. Шили они всё сами и украшали, используя местный лебяжий пух, самодельные тонкие ажурные кружева, а также атлас, бархат и бисер, привезённые с заморских ярмарок.

Девушки водили хороводы, пели песни звонкими чистыми голосами. Вместе с парнями устраивали представления, разыгрывали сценки из басен Крылова, сказок Пушкина и поэм Некрасова. Вечерами по будням парни и девки ходили вдоль порядков, взявшись под руки, и пели частушки настолько заковыристые, злободневные и остроумные, что, слушая их, можно было узнать о всех новостях Миловки и догадаться о личной жизни любого односельчанина.

На посиделках играли в шашки, прятки, жмурки, считалки, догонялки, состязались в силе и ловкости. Там девушки пели на разные голоса старинные песни – как правило, о любви. Парни были большими виртуозами игры на балалайках и деревянных ложках. А с появлением гармошек они научились наяривать на них так, что ноги сами пускались в пляс.

Сельчане повзрослее пели задушевные и задумчивые песни и пересказывали древние предания, передаваемые из уст в уста.

В каждой крестьянской избе был красный угол с православными иконами.

В княжеской усадьбе, помимо икон и итальянских картин, висели мирские полотна, написанные миловскими художниками-самоучками. А искусные резные деревянные часы, изготовленные местными умельцами, время отсчитывали не хуже бронзовых голландских. В селе ездили самодельные велосипеды, стояли ветряные и водяные мельницы.

Так испокон веков жили – не тужили ловкие, умелые и, как говорили в округе, «рукастые» миловчане.

Богатство их было в повседневном труде, разнообразии промыслов и рецептов, в умении сохранить традиции.

Жили общиной.

Село росло.

Со временем появились пришлые людишки. Были среди них в основном пьяницы, болтуны, драчуны и лентяи, которые здесь надолго не задерживались.

А в Миловке народ славился трудолюбием.

Пахали, строились, платили подати.

Соблюдали посты.

Боялись Бога.

Любили царя-батюшку.

Верой и правдой служили своему Отечеству.

Часть 3. Дед Яков

После 1917 года миловские крестьяне спокойно приняли новую советскую власть и всё так же продолжали трудиться.

Большевики порубили иконы, свалили кресты с куполов, закрыли церковь, но открыли клуб для молодёжи, в котором по вечерам были танцы, а в выходные дни показывали кино.

Вместо общины создали колхоз имени Карла Маркса и присоединили к нему деревню Бритово, переименованную из немецкой слободы Брюкс. Сельсовет стал властью. Создали кооперацию, открыли магазин, где торговали солью, конфетами, пряниками и жирной атлантической селёдкой.

Электричество в Миловке появилось после Великой Отечественной войны, а асфальтированная дорога – во времена покорения космоса.

Барскую усадьбу разобрали по кирпичикам, но вокруг фундамента княжеского дома, стоявшего на Лысой горе, ещё сохранились искусственные водоёмы в форме восьмёрок и звёзд, засаженные по краям парными берёзками в виде буквы V, и остатки великолепного парка с липовыми аллеями, уходящими от княжеской усадьбы к Миловке.

Вот на этом стыке бывшего парка и края деревни, под Лысой горой, как раз и стояла крепкая, из столетних дубовых брёвен изба, крытая многослойной соломой с полынью. От своей древности и тяжести брёвен она вросла в землю по самую завалинку и больше напоминала медвежью берлогу, чем дом. Жил там, как бобыль, Яков – дед Глеба.

Изба его была соединена с двором, и зимой скотина – коза, куры, петух и собака – жила вместе с хозяином, греясь у печи. Пол был земляной и всегда покрыт душистым сеном, по субботам сено менялось, и от этого в избе всегда было свежо и чисто. За избой раскинулся огромный вишнёвый сад.

Дед Яков, когда к нему стали привозить Глеба, был уже в приличном возрасте, но, несмотря на это, оставался физически очень сильным, кряжистым. Глебу всегда казалось, что дед врос невидимыми корнями в землю и вырвать его из неё невозможно. Походка его была твёрдой, взгляд – цепким и внимательным. До сих пор он двумя пальцами сгибал медные пятаки.

А в престольный праздник Яблочный Спас, уже в советское время, дед организовывал в Миловке старинную забаву, возникшую ещё во времена князей Хованских. Суть её была в перекидывании двухпудовой гири через избу, в которой жил сам участник этой игры. Не все могли это сделать, но всем хотелось поучаствовать в ней. Тому, кто успешно перекидывал гирю, князья Хованские дарили золотой.

Гирю кидали одной или двумя руками из-под широко расставленных ног. Раскачиваясь всем телом, участник резко выпрямлялся и подкидывал двухпудовку вверх по дуге, чтобы перелетела через дом. Если она уходила в свечку, то, падая вниз, пробивала крышу, потолок и приземлялась в подполе. Если сил не хватало кинуть гирю правильно, она ударялась в стену избы, вызывая дружный смех зрителей.