Жаль было бабу Маню, в прошлом весёлую и добрую женщину. Уж кто там в этой секте был пророком – баба ли Маня, бородач или другой мессия, Глеб не разобрался, да и желания не было.

Так закончилась очередная попытка получить первоначальный капитал.

Глеб совсем упал духом, но случайно встретил друга детства Вову Мосягина. Родом он был из соседнего Миловке села Бритово, и летом они вместе ходили на рыбалку, по грибы, играли в футбол. Со временем родители Вовы перебрались в Нижнеокск, и так совпало, что они с Глебом стали жить в одном доме. И уже тогда начали заниматься мелким «бизнесом», продавая ровесникам фотографии Фантомаса.

Однажды Глеб в очередной приезд к деду Якову стал жаловаться на друга Вовку Мосягина, который зажилил пятнадцать копеек с их общего дела. На это дед Яков сказал:

– Там, где начинаются деньги, заканчивается дружба. Если ты хочешь иметь друга на всю жизнь, не имей с ним никогда никаких денежных отношений. И вообще, в дружбе деньги – это первый шаг к ненависти и предательству.

С годами стало ясно, как был прав дед Яков в вопросе несовместимости дружбы и денег.

В чём причина?

В алчности людей?

В инстинкте самосохранения?

Несмотря на эти вопросы, Глеб и у Мосягина попросил денег. Вова сказал, что свободных денег нет, но есть одна штука, и вытащил из своего портмоне помятую половинку тетрадного листа.

Это была расписка.

Какой-то узбек Мирзо Бабур признавал за собой долг в пятьдесят тысяч рублей безымянному предъявителю расписки, с подписью и адресом, а также с указанием его родственника, который в случае чего вернёт долг. Этой суммы как раз хватало на покупку «видиков».

Куда делся сам должник, Вова не знал и деньги считал совсем потерянными. Но у Глеба в Ташкенте был институтский товарищ. Глеб попросил Вову отдать ему эту расписку. Просто так, как другу. Но Вова ответил, что «просто так» теперь никто ничего никому не делает, но вот ему, как другу детства, он готов продать эту расписку всего за сто рублей. И долг по этой расписке он может забрать себе, если найдёт этого Бабура.

Путём неимоверных усилий Глеб дозвонился до своего узбекского товарища. Тот сказал, что не знает никакого Мирзо Бабура, а услышав фамилию поручителя должника, ответил, что это уважаемый человек в Узбекистане, директор крупного хлопкового совхоза, зарабатывает миллионы и долг за своего родственника обязательно вернёт. И дал его телефон. Глеб созвонился с родственником, и тот подтвердил, что деньги по расписке отдаст.

Глеб выкупил за сотку грязный клочок бумаги у Вовы Мосягина, который был рад и этим деньгам, предполагая, что никто никаких денег не отдаст.

Глеб взял билет на самолёт в Ташкент, отправил телеграмму уважаемому родственнику должника и вылетел в Узбекистан.

В аэропорту Ташкента его встретил очень старый человек в тюбетейке, майке и ватном халате, спереди на котором висело несколько орденов Ленина. С аксакалом все вокруг здоровались и даже ему кланялись.

Глеб отдал старику расписку, тот её прочитал и махнул Глебу: мол, иди за мной.

Они вышли из здания аэропорта. Старик сам сел за руль белой «Волги», и они покатили за город.

Кругом, насколько хватало глаз, тянулись хлопковые поля. Чёрные кусты хлопка, холодный резкий ветер и рваный полиэтилен, болтающийся до самого горизонта, – вся эта мрачная атмосфера ещё более испортила и так не совсем оптимистическое настроение Глеба.

Они выехали за пределы полей, и дорога пошла в предгорье. Долго плутали, пока впереди не показалась кошара со сломанными воротами, полуразрушенным забором из булыжника и несколько крытых загонов для овец.

Въехав внутрь, машина остановилась. Кругом не было ни души.

Старик вышел из машины, открыл багажник, достал оттуда потёртый объёмный рюкзак, подал его Глебу.

– Иди, – показал он рукой на дверь загона, у которого они остановились, – там деньги. Бери, сколько надо, и я отвезу тебя назад в аэропорт.

Глеб вошёл в помещение. Там на деревянных палетах лежали кубы из денежных пачек, примерно метр на метр, перетянутые бечевой.

Глеб обомлел.

Подошёл к ближайшему. Этот куб был сложен из червонцев. Следующие кубы – из двадцатипятирублёвок, пятидесятирублёвок, а последний – из сторублёвых пачек. Глеб обошёл их все и остановился около куба с сотками. Решил взять как можно больше денег, раз разрешили, и набил рюкзак пачками по сто рублей.

Многие пачки были подгнившие, и Глеб тщательно выбирал, выдёргивая из куба те, что были поцелее. Руки его дрожали, от жадности он потерял голову и так набил рюкзак, что еле его поднял. Он никогда не думал, что деньги могут быть такими тяжёлыми.

Но своя ноша не тянет.

Радостный, он доволок рюкзак до машины и бросил его в багажник. Боялся, что старик начнёт пересчитывать деньги и поймёт, что Глеб взял намного больше долга, но дед даже не посмотрел на рюкзак, а спокойно завёл машину, и они поехали назад.

По пути Глеб спросил уважаемого аксакала, откуда у него столько денег и почему они так небрежно хранятся? Тот пояснил, что его совхоз зарабатывает миллионы от продажи хлопка. Продали много, получили много, а тратить негде и не на что. Деньги большие, поэтому их хранят в кошарах, в горах – это самое надёжное место: чужие не знают, а свои не возьмут.

В аэропорту Глеб сильно заволновался, что если будут проверять рюкзак, то начнутся расспросы. Но аксакал проводил Глеба до трапа самолёта, и проблем с рюкзаком не возникло.

В аэропорту Нижнеокска никто и не обратил внимания на рюкзак, который Глеб с большим трудом нёс, улыбаясь и делая вид, что он лёгкий.

Но деньгами этими Глеб так и не успел воспользоваться. Пока он был в Узбекистане, грянула «павловская» денежная реформа, и уже во время перелёта деньги, привезённые им из хлопковой империи, обесценились. Гражданам Советского Союза, имевшим сторублёвые купюры, надо было поменять их на новые в течение трёх дней. Причём «живыми» меняли только сумму до тысячи рублей в одни руки и не более. Поэтому два дня Глеб метался по знакомым с пачками сторублёвок, пытаясь обменять их на новые. Знакомые, к которым он обращался, шарахались от него как от прокажённого.

Вначале Глеб не понимал, почему это происходит, но, увидев, что в городе то тут, то там милиция задерживала в сберкассах людей, которые хотели обменять большое количество старых сторублёвок на новые без подтверждающих документов, сообразил, что поменять «узбекские» деньги не получится. Он смог за эти два дня поменять только тысячу рублей. А на третий день понял, что, если и дальше будет бегать со своими «миллионами», может очень быстро угодить за решётку. Вряд ли объяснение про расписку и узбекские кошары, набитые деньгами, могло оправдать наличие у него такой суммы.

После прекращения положенного срока обмена Глеб ещё несколько дней держал рюкзак дома, горевал и ходил вокруг него. Вынимал эти тяжёлые пачки, складывал из них пирамидки и разные фигурки. Но после ареста соседа, который работал на колбасном заводе и не смог объяснить, откуда у него двести тысяч сторублёвками, Глеб решил избавиться от своего богатства.

Поздней ночью Глеб, закинув рюкзак на плечи, пробрался в парк Пушкина, вокруг которого было много оврагов. Выбрав, как показалось ему, самый глубокий, он закинул в него рюкзак с никому не нужными деньгами и, оглушённый очередной своей неудачей, пошёл домой.

«Эх, надо было взять десятками, их бы хватило, и менять не надо», – с отчаяньем думал Глеб. Он решил, что ничего у него не получится с видеосалонами.

Часть 2. Посох

Дед Яков всегда говорил: не останавливайся, сталкиваясь с трудностями, делай им шаг навстречу, ищи другие пути и возможности. И это напутствие заставило Глеба заглянуть под кровать и вытащить из-под неё дедов посох, брошенный туда за ненадобностью.

Глеб вытер с него пыль. Посох был весь покрыт узорами, но какими-то странными: чёрточками и кружочками. Вглядываться в них Глеб не стал, ему сейчас было не до рисунков. Он мысленно обратился к деду Якову: «Деда, почему всё так? Почему одним и деньги, и бизнес, а мне только нервы, унижения, враньё? Почему? Почему у Саши Ляха всё как по маслу и у Вовы Мосягина, а у меня только беготня и пустые хлопоты?» Глеб вспомнил, каким сильным человеком был дед Яков. Как у него всё ладилось – и мёд собрать, и людей лечить. А у него, его внука, ничего не получается, ничего он не умеет. И что ему от тех умных разговоров с дедом, его наставлений?

Глеб ещё раз посмотрел на посох: «Эх, деда, деда… Лучше бы сказал, где золото князей Хованских спрятано! И что мне с этим посохом делать? Как его использовать? Как дубину? На большую дорогу идти, людей грабить?! Не тому ты меня учил! И посох твой мне не нужен!»

И, подняв посох вверх, взявшись за концы, в сердцах переломил его о колено. Посох хрустнул, и вдруг изнутри вылетел жёлтый кружок. Он глухо ударился об пол, подпрыгнул, сделал на ребре небольшую петлю и, дребезжа, улёгся у ног Глеба.

Глеб обомлел.

Присел на колени.

«Неужели?..» – забилось в голове. Он бросил обломки посоха и осторожно подобрал жёлтый кружочек.

Это была монета.

С одной стороны на ней был двуглавый орёл, с другой цифра пять, ниже было выбито «рублей», еще ниже – «1848», а по окружности – «золотник 39 долей чистого золота».

Глеб покрутил монету в пальцах и, подобрав с пола одну из частей сломанного посоха, стал с силой ее трясти.

И, как в сказке, оттуда посыпались монеты. Глеб вытряс обе половины и насчитал их двадцать штук.

Главное, что стало понятно Глебу, – они все были из золота.

«Ай да дед, – удивился Глеб, – как он лихо всех провёл. Ничего не взял из своего дома в деревне, только посох. Ай да дед!»

Как он сумел так хитро пристроить монеты, Глеб не смог понять. Но дед был на выдумки горазд, и руки у него были золотые. Глеб ещё раз постучал обломками посоха об пол. Потом поковырял внутри спицей от велосипеда – монет больше не было. Но он был несказанно рад и этому подарку.

Счастлив тот человек, у которого есть «посох», на который можно опереться в трудной ситуации.

Глеб наугад отложил два золотых в сторону. Остальные ссыпал в носок, который достал из чистого белья, а носок засунул в резиновый сапог, стоявший в кладовке. Посчитал это самым надёжным укрытием у себя дома, так как там стояло много старой обуви и всякой рухляди. Ну кто подумает, что в сапоге золото? Туда же, в кладовку, убрал и обломки посоха.

Потом Глеб вышел из квартиры, тщательно запер дверь на ключ и поехал к Иде на работу, в «Рубин». Вызвал её в сквер, показал монеты и попросил узнать у оценщика их магазина, сколько они могут стоить.

Ида удивлённо посмотрела на монеты, но не стала спрашивать у Глеба, где он их взял, и пошла выполнять просьбу.

Оценщик через лупу осмотрел монеты и сказал, что как золотой лом они будут стоить рублей по восемьсот каждая, а как нумизматическое изделие – раз в десять больше. Когда Ида ушла, он внимательно посмотрел ей вслед и тут же стал кому-то звонить.

Ида вышла во двор, отдала Глебу монеты и передала слова оценщика.

Глеб от радости закружил её на месте, а затем расцеловал.

«Значит, было золото, – только и повторял Глеб, вспоминая деда Якова. – И возможно, оно ещё где-то есть, не только в посохе. Вот только где? Но об этом потом».

Поблагодарив подругу, он помчался на фабрику, где работал Аркадий Моисеевич. Тот был на месте.

Глеб зашёл к нему в кабинет, плотно прикрыл дверь и положил монеты на стол.

Аркадий Моисеевич осторожно осмотрел их и сказал:

– Вы что, хотите это продать?

– Да, – ответил Глеб.

– Чтобы вас не обмануть, молодой человек, я должен их показать специалисту.

– Берите. Показывайте.

– Вы мне доверяете?

– Конечно. Вы же отец моего друга.

– Доверие многого стоит. Приходите завтра.