Глава 2
Сиянь

С того дня пение Линжун каждую ночь звучало в комнатах императорского дворца. И не важно было, с кем император делил ложе, ее песни разносились эхом по Тайпину, пронзая темноту подобно свету луны, проникающему сквозь облака.

Сюаньши Ань понравилась государю, но не стала его новой фавориткой. Согласно правилам, после того как наложница проводила ночь с императором, ей присваивали более высокий ранг. Вот и Линжун повысили, сделав мэйжэнь, наложницей дополнительного шестого ранга. Раньше по статусу она была ниже и меня, и Мэйчжуан, и даже Чунь. Но нынче, когда Мэйчжуан понизили до чанцзай, до того же ранга, что и Чунь, Линжун уступала только мне.

Я, конечно же, обрадовалась, когда ей жаловали ранг мэйжэнь, но мои чувства не были такими же искренними, как тогда, когда благосклонности императора удостоилась Мэйчжуан. На этот раз радость смешалась с чувством разочарования и грусти.

Возможно, на меня повлияло то, что я случайно увидела вышивку с галками. «Ее бледное, словно нефрит, лицо не так ярко, как перья галки, что летает в тени Чжаояна». От той вышивки буквально разило жалостью к себе и завистью…

Тот случай подтолкнул меня к тому, чтобы помочь Линжун сблизиться с императором, но в то же время оставил занозу обиды в моем сердце.

Я прекрасно понимала, почему Линжун жалеет себя, ведь я видела, какой образ жизни она вела во дворце, и знала, что она успела пережить до этого.

«Ох, видимо, не такой уж я добрый и великодушный человек, раз даже такая близкая подруга, как Линжун, мне не доверяет, – подумала я и усмехнулась. – Чжэнь Хуань, Чжэнь Хуань, ты уже позабыла про те дни, когда вы вместе жили в резиденции Чжэнь и были как родные сестры?»

Когда я вспомнила то время, на душе стало немного легче.

После того как Линжун удостоилась милости императора, все в гареме стали воспринимать ее как вторую наложницу Мяоинь. Она тоже была из небогатой семьи, не отличалась яркой красотой и добилась внимания государя благодаря певческому таланту. Вот только характер у нее был совсем иной. Линжун была кроткой и послушной, она ни с кем не спорила и всегда с уважением относилась к другим наложницам. В ней не было ни капли того высокомерия, которым славилась прежняя сладкоголосая наложница. Ею была довольна не только императрица, но и сам Сюаньлин, который хвалил ее за мягкий нрав и скромность.

Мы все еще оставались подругами. Каждое утро после обязательного посещения императрицы Линжун приходила в павильон Ифу и разговаривала со мной. Ее отношение ко мне ничуть не изменилось.

Линжун не воспринимала внимание государя как должное. Я видела, что ей было не по себе. Она далеко не сразу привыкла к новому образу жизни. Зачастую она робко и боязливо сжимала плечи, боясь сказать или сделать что-то не то, поэтому многие ее жалели.

Однажды она схватила меня за рукав и со слезами на глазах сказала:

– Сестрица, надеюсь, ты на меня не обижаешься? Я ведь даже не думала бороться с тобой за внимание государя.

Я перестала подрезать цветы, которые собиралась поставить в вазу, повернулась к подруге и растянула губы в улыбке:

– Про какие обиды ты говоришь? Я наоборот рада, что император наконец-то тебя заметил. Я ведь сама вызвалась помочь. За что же мне тебя винить?

Линжун всхлипнула:

– Если тебе это не по душе, я не буду встречаться с императором.

Я не хотела разговаривать о Сюаньлине, но промолчать после таких слов не смогла:

– Что ты такое говоришь? Не веди себя как маленький ребенок. – Я улыбнулась и попыталась перевести разговор в шутку: – Я ведь, получается, ваша сваха. Где ты видела, чтобы невеста отказывалась встречаться с женихом из-за свахи?

Линжун рассмеялась, вытирая слезы:

– Можешь шутить надо мной сколько угодно, главное, чтобы ты не обижалась.

Золотые шпильки с жемчужными подвесками покачивались в такт ее смеху и, отражая солнечный свет, сами начинали сверкать. Их сияние напоминало нежные лучи утреннего солнца.

Я улыбнулась, но вместо того, чтобы обсуждать ее отношения с императором, заговорила об искусстве составления букетов. Я показывала, как собрать красивый букет из цветов, ветвей и листьев, а подруга с интересом слушала.

По моему мнению, Сюаньлин прекрасно относился к Линжун. После их первой совместной ночи он велел выделить ей для проживания павильон Фаньин, что находился на берегу озера Фаньюэ. Также он приказал назначить ей в услужение больше служанок и евнухов. Я уже не говорю о многочисленных щедрых подарках, на которые император никогда не скупился.

Благодаря тому, что Линжун добилась благосклонности императора, и тайной поддержке императрицы, жить стало гораздо спокойнее. Наложница Хуа начала меня остерегаться. Она ничего не могла поделать, поэтому ей оставалось лишь скрежетать зубами от досады. Настало время подумать о том, как помочь Мэйчжуан.

В Тайпине воцарились мир и покой. Все шло своим чередом, и ничто не омрачало солнечных дней.

С тех пор, как моя подруга начала по вечерам услаждать слух императора своим пением, в нем проснулась страсть к музыке и танцам. Почти каждый вечер в его дворце устраивали роскошные банкеты, после которых он отправлялся отдыхать в павильон Фаньин.

Поначалу мне казалось это странным, ведь раньше я не замечала, чтобы Сюаньлин любил песни, пляски и веселые пиры. Но потом на одной из аудиенций у императрицы я узнала, что он и прежде устраивал шумные банкеты, но перестал это делать после смерти императрицы Чуньюань.

Казалось, что государыню совсем не тревожит то, каким счастливым и беззаботным стал Сюаньлин в обществе Линжун. Она говорила об этом совершенно спокойно, чуть опустив глаза. Ее длинные ресницы в этот момент напоминали крылья ворона, а от кожи под глазами словно бы исходило голубоватое сияние. Императрица размеренно поглаживала сидящую у нее на коленях пеструю кошку по кличке Сунцзы ^[14]. Эту кошку редкой породы когда-то прислали в качестве подношения из царства Мило ^[15]. От других представителей кошачьих ее отличала очень мягкая шерсть, на ощупь напоминающая дорогой атлас, с равномерным полосатым окрасом. Черные и серые полосы на мордочке располагались так, что та становилась похожей на тигриную. Схожести с хищником добавляли и яркие зеленые глаза настоящего охотника. Но самым удивительным было то, что Сунцзы оказалась очень покладистой кошкой, быстро ставшей ручной. Хозяйка очень любила свою питомицу и однажды даже сказала: «Внешне тигр, внутри кошка, а на самом деле хозяйка моего сердца». Сунцзы почти все время была при государыне, исключением было только время для приема пищи и сна.

Мой взгляд привлекли белоснежные и хрупкие, словно сделанные из фарфора, пальцы императрицы. Ногти на них были выкрашены в ярко-красный цвет. На фоне кошачьей шерсти они выделялись так же, как накрашенные губы на бледном лице молодой красавицы.

Видимо, почувствовав мой взгляд, государыня посмотрела на меня и сказала:

– Можешь погладить ее. Сунцзы умна и не кусается.

Я благодарно улыбнулась, но так и не осмелилась подняться и подойти к ним.

– Ох, я же совсем забыла, что ты боишься кошек! – воскликнула императрица, заметив мою нерешительность.

– Ваше Величество, вы так внимательны к своим подданным, что запоминаете даже такие мелочи, – сказала я, скромно потупившись.

Императрица передала питомицу служанке и то ли в шутку, то ли всерьез сказала:

– А знаешь, хоть я и люблю ее, все равно осторожничаю, потому что даже домашнее животное может укусить или поранить.

– Государыня, вам не стоит об этом переживать. Вы так хорошо воспитали Сунцзы, что она никогда не причинит вам вреда.

– Ты так думаешь? – Императрица усмехнулась и ненадолго замолчала, задумчиво поглаживая золотую вышивку на рукаве. – Даже людские поступки трудно предугадать, что уж говорить о животных. Рядом с теми, кто тебе близок и кто тебя слушается, быстро теряешь бдительность, а это опасно.

Я сразу поняла, что сказано это было не просто так, но сделала вид, будто не уловила намека. Императрица улыбнулась и сменила тему:

– Кажется, наложница Хуа сильно недолюбливает мэйжэнь Ань.

До меня доходили слухи о том, что Хуа крайне разозлилась на Линжун и даже назвала ее коварной соблазнительницей, одурманившей Сюаньлина своим голосом. Когда императору донесли о подобных речах, он не рассердился и даже пошутил: «Вот такая она, женская ревность». Он все так же продолжал приглашать Хуа на ежедневные банкеты, чтобы она видела, как скромно и смиренно ведет себя Линжун, но это еще сильнее злило бывшую фаворитку. Ей не на кого было выплеснуть копившийся внутри гнев, и я всерьез опасалась, что однажды это обернется большой бедой.

И вот наступил очередной вечер, и мы снова собрались на шумном пиру. За столами восседали родственники государя и важные сановники, со всех сторон слышался звон винных чарок и пожелания долгих лет императору.

Это было время процветания и благополучия, когда мы были опьянены богатством и роскошью.

Ли Чан легонько хлопнул в ладони, и в зале тут же зазвучала беззаботная мелодия, выводимая на кунхоу ^[16] руками мастера. В зал, словно бабочки, впорхнули прекрасные танцовщицы с длинными распущенными волосами и в красивых ярких одеждах. Зрители не могли оторвать взгляд от их очаровательных лиц и грациозных фигур. Девушки кружились в танце, и их шаги были столь легки, что казалось, они не ходят, а летают по залу. Движения их рук были такими же плавными и невесомыми, как стелющийся над озером туман, что рассеивается от дуновения ветра. Танец юных красавиц завораживал и заставлял забыть обо всем на свете.

Императрица и наложница Хуа сидели по бокам от Сюаньлина, а мы с Линжун чуть дальше, друг напротив друга.

На Линжун сегодня был очаровательный наряд из темно-красного верха со светло-сиреневой окантовкой и фиолетовой юбки с изумрудным рисунком. На тонкой талии была повязана синяя лента, украшенная на концах золотыми подвесками. Волосы были зачесаны в сложный пучок, который так любили знатные дамы, и украшены сверкающими драгоценностями. Я тихонько вздохнула, глядя, как радостно улыбается подруга и как сияет ее светлое, словно белый нефрит, лицо. Линжун, несмотря на яркий макияж и роскошный наряд, все равно не могла сравниться с фэй Хуа, но сегодня ее красота действовала на окружающих так же, как освежающее дуновение ветерка знойным днем, потому что в обычное время она одевалась гораздо скромнее.

Линжун наполнила чарку вином и, осторожно ступая, преподнесла ее Сюаньлину. Тот с улыбкой принял ее и сразу же выпил. Наложница Хуа недобро усмехнулась и отвела взгляд, притворившись, что ничего не видела.

– Мэйжэнь Ань такая заботливая, – подала голос гуйжэнь Тянь. – Что же мы, старшие сестры, такие невнимательные? Нам должно быть стыдно.

Линжун покраснела и молча вернулась на свое место.

Сюаньлин посмотрел на наложницу Тянь и сказал:

– Принеси-ка своему государю фрукты, что стоят перед тобой.

– Слушаюсь. – Внимание императора обрадовало гуйжэнь. Широко улыбаясь, она спросила с намеком: – Ваше Величество, почему вы велите своей рабе принести вам фрукты, если у вас они уже есть?

– Я заметил, что ты так много говоришь, что даже не притронулась к яствам на своем столе. Я велел их принести, чтобы они не пропали зря.

Наложница Тянь покраснела до кончиков ушей. Она не ожидала, что император начнет над ней насмехаться. Ей понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя и натянуто улыбнуться.

– Ваше Величество, вы так любите шутить над своими наложницами, – сказав это, гуйжэнь Тянь надолго замолчала.

Парчовые занавески приподнимались от дуновений ветра, который разносил по залу ароматы алкоголя, женских румян и благовоний. Воздух в зале кружил голову и опьянял.

Как бы невзначай я прикрыла лицо веером, пропитанным сандаловым маслом, и, плотно сжав губы, усмехнулась.