– Сама провинилась, еще и за других просишь? Значит, правду говорят, что вы близки, как сестры. – Хуа презрительно фыркнула, а затем и вовсе рассмеялась. Даже смех ее был красивый, он словно бы ласкал наши уши. Но уж никак не соответствовал тону, которым она говорила, и из-за этой странности волосы на руках становились дыбом. – Как главная наложница я должна следить за тем, чтобы мои младшие сестренки не забывали о правилах и вели себя прилично. – Она обернулась к своим слугам и крикнула: – Эй, вы!

Я испугалась, ведь несмотря на то, что Хуа лишилась официального статуса помощницы императрицы, она все равно обладала большой властью и могла сделать со мной и Линжун все что пожелает.

Хлоп! Хлоп!

Кто-то захлопал в ладоши, и эти хлопки прозвучали как гром среди ясного неба. Я не могла видеть, кто это был, потому что не смела оторвать взгляд от земли, но сразу же узнала голос:

– Какое восхитительное пение!

Первым, что я увидела, когда подняла голову, был большой зонт, украшенный изображениями девяти разноцветных драконов. Верх зонта был ярко-зеленого цвета, а по низу шла лиловая полоса. Ткань, свисающая с обода, трепыхалась на ветру. Затем мой взгляд опустился ниже, и я увидела стоящего за спиной наложницы Хуа императора. Он сцепил руки за спиной и внимательно разглядывал всех собравшихся. Рядом с ним стояла императрица. На ее лице застыла чуть заметная вежливая улыбка. Со стороны могло показаться, что ее вообще не волнует происходящее. Она хранила молчание, равнодушно глядя на меня, Линжун и наложницу Хуа. Чуть в стороне от императорской четы стоял евнух Ли Чан, возглавляющий процессию сопровождающих.

Я не могла понять, когда именно они оказались рядом, потому что подошли они совершенно бесшумно. Я терялась в догадках, как долго император следил за нашим спором и как много он услышал.

Увидев Сюаньлина, я выдохнула с облегчением. От охватившего меня счастья я готова была расплакаться.

Фэй Хуа поначалу растерялась, но потом поспешно развернулась и опустилась на колени.

– Приветствую вас, государь, приветствую, государыня.

Все наши служанки и евнухи тоже опустились на землю и склонили головы. Не обращая на них внимания, Сюаньлин подошел прямо ко мне и помог подняться.

– Ты редко так ярко одеваешься, – сказал он, одаривая меня нежным взглядом.

Я встала рядом с ним и, ничего не говоря, ласково улыбнулась в ответ.

Император велел наложнице Хуа и всем остальным подняться, после чего снова повернулся ко мне.

– Я издалека услышал, как кто-то поет, но не думал, что увижу здесь тебя, – сказав это, он покосился на старшую наложницу. – Сегодня стало прохладнее, удушающая жара прошла. Видимо, поэтому многие вышли прогуляться.

Судя по дернувшимся уголкам изящного рта, наложница Хуа хотела отреагировать на замечание императора, но в последний момент передумала и сменила тему:

– Ваше Величество, вы прогуливаетесь после утренней аудиенции? Вы, наверное, устали?

Сюаньлин ответил не сразу. Наложнице Хуа пришлось немного понервничать, прежде чем император вежливо улыбнулся и сказал:

– Сейчас еще раннее утро. Неужели моя дорогая Хуа уже утомилась?

Я рассмеялась, привлекая внимание императора.

– Ваше Величество, как хорошо, что вы проходили неподалеку. Мы с матушкой Хуа как раз наслаждались пением сестренки Ань.

Император крепко сжал мою руку и спросил у Хуа:

– Правда?

Наложница Хуа, которая никак не могла найти достойный выход из сложившейся ситуации, немного расслабилась, услышав вопрос государя.

– Мне кажется, что сюаньши Ань очень красиво поет, – ответила она, натянуто улыбнувшись.

Сюаньлин обратил свой взор на Линжун, и его лицо вдруг осветила добрая улыбка.

– Я был слишком далеко, чтобы расслышать твое пение. Не могла бы ты еще раз спеть?

Я постаралась взглядом приободрить Линжун. Она тихонько вздохнула, а потом решительно кивнула. Слегка покашляв, чтобы прочистить горло, она запела.

Когда я слушала пение Линжун, я представляла лотосы, покачивающиеся на поверхности пруда. Ее голос был таким же сочным и ярким. Он был освежающим и в то же время пьянящим, как легкий ветерок, гоняющий ряску по водной глади. Голос Линжун проникал в самое нутро. Мне казалось, что все внутри меня то поднималось, когда она брала высокие ноты, то опускалось, когда тональность становилась ниже. Высокие ноты в исполнении моей подруги были столь же прекрасны, как звон горного хрусталя. Как ивовый пух весной, как нить шелкопряда – мелодия бесконечно вилась и кружилась в воздухе. Она была наполнена любовью и ненавистью, теплом и холодом. Мне казалось, что я всей кожей впитываю чарующие звуки. Нежная прохлада окутывала мою душу, даря неописуемое наслаждение. Пение Линжун не было похоже на то, что мы привыкли слышать. Я могла бы сравнить его только «со звуком разбившегося нефрита с горы Куньлунь да блеском росы на лепестках орхидеи» ^[13].

Даже я, уже не раз слышавшая, как поет Линжун, была потрясена. Меня охватило чувство благодарности за то, что я могу насладиться звучанием ее голоса. Ее пение было такое же нежное, как трель соловья, мягкое, как тончайший шелк, чистое, как родниковая вода, ласковое, как поцелуй возлюбленного. Я позабыла обо всем на свете. Мне хотелось окунуться с головой в эти звуки и остаться среди них навсегда.

Сюаньлин смотрел на Линжун как завороженный. На лице наложницы Хуа смешались удивление и злость, из-за чего ее красота заметно потускнела. Императрица поначалу тоже изумилась, но это длилось лишь несколько мгновений. Сейчас она снова спокойно улыбалась и слушала пение Линжун с таким выражением лица, словно в ее голосе не было ничего особенного.

Я в очередной раз восхитилась тем, как государыня мастерски управляет своими эмоциями.

Линжун трижды повторила припев, а затем постепенно затихла, но чудесная мелодия не исчезла сразу. Казалось, она еще какое-то время витала в воздухе. Сюаньлин, не шевелясь и ничего не говоря, смотрел куда-то вдаль. Казалось, он настолько глубоко ушел в свои мысли, что даже не заметил, как песня закончилась.

– Ваше Величество! – окликнула его императрица.

Сюаньлин ее не услышал, поэтому она позвала его еще раз, но погромче. Только тогда император вынырнул из мира грез и взглянул на нас.

В этот момент я поняла, что Линжун добилась того, ради чего мы все это затеяли. Причем все вышло намного лучше, чем мы ожидали.

– У сюаньши Ань очень приятный голос, – сказала императрица, повернувшись к супругу. – Он напоминает мне звуки природы: журчание ручья и шорох листьев.

Услышав похвалу из уст императрицы, Линжун изящно присела и скромно склонила голову. Сюаньлин приказал ей выпрямиться и стал внимательно разглядывать ее светлое, как бегущие по небу облака, лицо.

По кристально чистым, выразительным глазам Линжун всегда можно было понять, что она чувствует. Вот и сейчас я видела в них смесь беспокойства, смущения и страха. В этот момент она была хрупкой, застенчивой девушкой, чей вид пробуждал в чужих сердцах желание оберегать ее. В гареме не было никого похожего на Линжун, потому что со временем в окружении императора не осталось скромных, стыдливых и беспомощных женщин. Я еще раз взглянула на ямочки на щеках Линжун, на то, как она робко и грациозно склонила голову, и где-то глубоко внутри меня проснулось странное, непонятное мне чувство.

У Сюаньлина было хорошее настроение. Его выражение лица было таким же ясным, как голубое небо над нами.

– Великолепно! Срывай цветы, пока они цветут! – Император довольно улыбнулся и спросил у застывшей перед ним наложницы: – Как тебя зовут?

Линжун растерянно посмотрела на меня. Я слегка кивнула ей. Она собралась с духом и тоненьким, как комариный писк, голоском ответила:

– Ань Линжун.

– Когда ты отвечаешь императору, – подала голос наложница Хуа, чье лицо будто бы свело судорогой: так неестественно выглядела ее улыбка, – ты должна говорить про себя «Ваша слуга», иначе ты проявляешь неуважение к государю.

Линжун покраснела, услышав замечание, и стыдливо опустила глаза.

– Я поняла. Спасибо за совет.

Императрица посмотрела на старшую наложницу и сказала:

– Видимо, ты теперь часто будешь встречаться с сюаньши Ань. Обучи ее всему, чему требуется. Времени у вас предостаточно.

В глазах Хуа появился недобрый блеск, но спустя мгновение она снова улыбнулась, показывая белоснежные зубы.

– Разумеется, государыня. Я понимаю, как вам сложно в одиночку управлять гаремом, и с радостью разделю ваши тяготы.

Император все не мог отвести взгляд от Линжун.

– Как же славно, когда столь светлые и радостные песни поет человек с чистой душой, – сказал он.

Я отступила на пару шагов и застыла с вежливой улыбкой на губах. Так и должна вести себя наложница императора, ведь все, что будет происходить дальше, меня уже не касалось.

Наложница Хуа последовала за императором и императрицей, а я, сославшись на усталость, попросила разрешения удалиться в свои покои.

Сюаньлин наказал мне хорошенько отдохнуть и велел служанкам присматривать за мной. Линжун тоже собиралась вернуться в Ифу, но стоило нам пройти несколько шагов, как к нам подбежал Ли Чан и попросил ее следовать за государем.

Подруга виновато взглянула на меня, но тут же подобрала подол юбки и почти бегом направилась за Сюаньлином.

Я взяла Лючжу под руку, и мы не спеша направились к павильону Ифу. Следом за нами молча шли Пэй и Цзинцин.

– Госпожа, вы сразу же хотите вернуться в свои покои? – спросила внимательная Лючжу.

Прикусив губу, я покачала головой и повернула к озеру Фаньюэ. Я шла и смотрела, как подол моего роскошного наряда скользит по земле. Он был точно плывущие на горизонте облака во время заката. Вышитые на розовом фоне яблоневые ветви с еще нераскрывшимися бутонами напоминали о поре всеобщего цветения, что наступала весной. Сочетание розового и зеленого, золотого и серебряного было олицетворением весеннего великолепия.

А ведь этот рисунок состоит не из одного стежка и даже не из одной нити. Я неожиданно для самой себя задумалась о том, сколько же усилий и нитей потребовалось на то, чтобы создать эту потрясающую красоту. Сколько раз острие иглы пронзало тонкую шелковую ткань, пока на ее поверхности не появились переплетающиеся между собой яблоневые ветви? Интересно, а ткани было больно, когда сквозь нее проходила игла? Ей было так же больно, как мне сейчас?

Когда мы подошли к Ифу, я увидела во дворе цветущую бордовую магнолию, похожую на пылающий факел. Оглянувшись на озеро, я заметила на его поверхности распустившиеся лотосы. Видимо, пора яблоневого цветения уже прошла… Налетел порыв ветра, и у меня на глазах выступили слезы.

Вдруг какое-то смутное чувство кольнуло мое сердце. Я хотела ухватиться за него и разобраться, что это такое, но оно исчезло так же быстро, как появилось. Несколько парящих в воздухе бордовых лепестков опустились мне на рукав. Я осторожно смахнула их и в этот момент заметила, как бледны мои руки: точно снег, освещенный луной. Пара лепестков, не пожелав оказаться на земле, осталась на моих пальцах. Насыщенно красные пятна на белоснежной коже сразу же бросались в глаза.

Я сжала лепестки магнолии, а потом, раскрыв ладонь, завороженно следила за тем, как красная влага окрашивает линию моей жизни. Вместе с этим постепенно приходило осознание того, что именно тяготило мое сердце.

На ладонь бесшумно упала слеза.

А может, это была и не слеза, а капелька утренней росы, еще не успевшая высохнуть на солнце. Может, это дождинка, оставшаяся на листьях после вчерашней грозы. Как бы то ни было, эта капелька смочила мое иссушенное чувством одиночества сердце.

Я расправила плечи и гордо вскинула голову. Вытерев со щек влажные следы, я крепко сжала бордовый лепесток и молча улыбнулась.