Взяв ключи от спортзала, расписавшись за них в журнале, я проследовал в учительскую, откуда добыл ещё один журнал пятого «Б». Именно с них и должна была начинаться моя сегодняшняя работа – не спеша, с журналом под мышкой, я направился к спортивному залу.

Вообще, у физрука куча всяких бумажных заморочек, хорошо хоть проверять тетради не надо. С введением электронных дневников, конечно, бумажек стало меньше, но всё ещё хватало для того, чтобы отвлекать учителя от основного его ремесла – обучения молодняка.

Спортивный зал был обычным – большое светлое помещение с огромными окнами, двумя баскетбольными кольцами и нарисованными на стене воротами для футбола. На полу разметка под три вида спорта: футбол, баскетбол и волейбол. На левой стене волейбольная сетка, которую вполне можно закрепить и на другой стороне. По краям зала деревянные длинные лавочки, а в углу стопка татами «ласточкин хвост». Подарок от спонсоров, для моей секции сразу по всем видам ударно-борцовского вида спорта.

Бывало, раздастся звонок на телефон, а там мамочка хочет отдать ребёнка на бокс, я, конечно же, соглашаюсь и зову к себе. Несмотря на то, что у меня совсем не бокс. Другая хочет отдать на вольную борьбу, и снова я приглашаю к себе в зал. Ну не разбираются мамочки в мужских видах спорта. Начнёшь душнить, рассказывать, что у тебя не бокс и не вольная, уйдёшь в подробности, которые мамам и детям не нужны. Для родителя же что главное? Чтоб дитя не шаталась по улицам, не искало приключений на пятую точку. Лучше пусть выплёскивает энергию в зале, а спортивные результаты – дело десятое, если не тридцатое.

Внутри зала располагалась небольшая тренерская – это как отдельная учительская для физруков. Быстро проникнув туда, я первым делом заглянул внутрь чайника. И убедившись, что вода там есть, я нажал на кнопку. День начнётся с чая. С шу-пуэра, если быть точным, он даже не пробуждает – он воскрешает.

Свисток и секундомер на грудь, зимнюю обувь на полочку, откуда вместо неё взят и надет старенький, беленький Асикс, пока всё это делаю, чай в заварнике уже почернел и готов к употреблению. Отхлебнув из кружки, я вышел навстречу весёлому топоту и приближающемуся гаму.

– Олег Фёдорыч, можно мячики взять? – прозвучал первый вопрос от подбежавшей ко мне троицы.

Игорь Шведчиков, Сергей Чуриков и Женя Никифоров, кажется. Эта троица всегда была активней остальных.

– Валяйте, – кивнул я, отходя в сторону, тем самым запуская их в тренерскую к корзине с мечами.

Имена самых активных запоминаются всегда быстрее всех остальных, спустя годы работы, я знаю тут всех и каждого. Пусть детей и очень много, есть один педагогический метод запоминания. Каждый раз строишь класс и по журналу проговариваешь имя и фамилию каждого шалопая перед каждым занятием, и постоянно поднимаешь взгляд на строй. А они в ответ, услышав своё имя, говорят: «Я».

В начале, конечно, идёт притирка, дети испытывают тебя на прочность, а ты их на увлекаемость и восприимчивость. Но потом, спустя пару месяцев они всё равно приходят к единому порядку, к ответу «Я» вместо «тута» и «здеся», и перестают путать команды «на первый-второй» с «по порядку номеров».

Я смотрел, как троица закидывает по очереди три мяча в корзину, как другие дети наполняют зал, кто-то играет в догонялки, кто-то просто садится на лавочку, иногда пытаются лесть на канаты. Я разрешаю только в моём присутствии и при подложенном мате.

Дети всё превращают в игру, но отвернёшься, и вот уже один лезет под потолок, а другой этот самый канат пытается раздёргивать снизу, или ещё хуже раскручивать по широкому кругу. И вот такого допускать нельзя точно, упадёт даже на маты, не соберёт костей, а у детишек кости хрупкие, это не моя вечерняя группа бойцов смешанного стиля. Те могут и без ковра на дереве пола кувыркаться и с хваткой у них всё хорошо. А просто школьники – классные, все, каждый по-своему и спорт им до лампочки.

В школе меня зовут «чайный мастер», потому что я за день могу выпить три чайника пуэра, это неспроста, другие учителя курят тайком от школьников в специальных комнатах, туалетах для учителей, а я не курю, но зато пью чай. На самом деле физкультура и зачёты – это хорошо, но настоящая моя любовь – это вечерняя группа.

Там в опустевшем школьном зале расстилается красно-синее татами, а вместо школьников-шалопаев приходят те, кто точно знает, зачем им нужен спорт. У таких глаза сверкают по-другому, такие крепче всех остальных.

Что я им преподаю? Да смешанные боевые единоборства ММА, учу бить, бороться, разбавляя тренировки психологией в духе старого доброго не применять силу во зло.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и моя полуторачасовая тренировка тоже, и вот я уже иду обратно домой при весьма остывшей к вечеру температуре воздуха. И снова думаю об итогах…

Ничего не предвещало беды.

Вдруг сверху на дорогу, у самого начала нисходящей лестницы, поворачивает маршрутка номер двенадцать.

Впереди, гуляющая с дитём мамочка, явно заговорившись по телефону, на мгновение приспускает верёвку санок, и ребёнок, сидящий на них как на мотоцикле, с радостью едет вниз. К регулируемому двуполостному перекрёстку, где совсем нет людей и машин в этот час, кроме быстро спускающейся по обледенелой колее маршрутки.

Заметил ли водитель санки или нет, я так и не понял, быть может, тоже болтал по телефону – будь прокляты эти модные гаджеты. Санки с малышом уже летят на проезжую часть, а следом за ними бежит, спотыкаясь на гололёде, мамашка скользящего к гибели чада.

И я «взрываюсь» толчком правой ноги от полузаснеженной ступеньки, чтобы вскочить на полосу для колясок, в это время года чистую ледяную горку, и бегу наперерез.

Водитель маршрутки, наконец, замечает опасность и зажимает тормоза, но тяжёлый транспорт неповоротливо скользит по дороге, словно и не чувствует сцепления. Водила поворачивает руль вправо, чтобы уйти в сугроб, однако утренняя колея, будто лыжня, несёт машину вниз.

Но я быстрее, я всегда был быстрее. Перелетаю через ограждения дороги, замечаю, что санки притормозили на посыпанном песком перекрёстке…

– Суки, перекрёсток-то вы посыпали, а колею забыли!

Столкновение уже неизбежно, но я должен успеть! Обязан просто, иначе ребенка размажет по дороге!

Словно вратарь, прыгаю, скользя по льду, сильным толчком обеих рук отпихиваю сани подальше, где маршрутка их точно не достанет.

Совершенно не думая о себе в этот момент, я отчетливо слышу хруст своей шеи… костей, какую-то тяжесть. Боли почти нет, темнота приходит внезапно, забирая у меня из виду яркий, лучащийся в вечерних фонарях снег.

Тьфу ты, подвёл, блин, итоги…

Глава 2. Поезд домой

Сквозь мучительно сонную пелену, я вдруг различил негромкий, отчетливый звук.

Тук-тук, тук-тук… Поезд, что ли?

Вдалеке раздался протяжный гудок, вместе с этим послышался невнятный гул, топот обуви, шорох.

Прислушался – ну точно, неподалеку звякает ложка, активно что-то размешивая в стакане, где-то справа чьи-то голоса, смех детей. Звук игры на баяне. А совсем недалеко громко закудахтала потревоженная курица.

Что?! Какая, к черту, курица?!

– Эй, Медведев! Медведев, ты живой, а? – совсем рядом со мной раздался взволнованный голос.

– Пацаны, да он похоже того… помер! – второй голос, но уже чуть поодаль. – Лежит, не шевелится даже!

– Ай, Снегирев, отвали! – раздраженно произнес третий голос. – Живой он, пульс прощупывается…

– Сбегайте к проводнице, спросите нашатырь. У нее в аптечке должен быть!

Снова раздался чей-то удаляющийся топот. Мерный стук не прекращался.

– Не, вы видели, как он грохнулся с верхней полки, а?! Да после такого удара шею можно свернуть и все ребра переломать!

– Да не, он вчера на ковре так летал, что уже привычный!

– Медведев! Саня, эй… – ощутил, что меня тронули за плечо. Но я же не Медведев!

Внезапно почувствовал тупую, ноющую боль в голове. Меня резко затошнило. Во всем теле ощущалась какая-то слабость, а в районе спины и ног стало как-то совсем неудобно. Что-то мешало. Отдельные части тела включались, как будто бы по команде. Что за ерунда?

Мозг работал как-то вяло, неохотно. Со скрипом. Реальность как-то не сочеталась с последними событиями… совсем не сочеталась.

Сначала я вообще ничего не понял – какой, к черту, поезд?! Какие еще куры? Какой баян? Меня же машина сбила, когда я ребенка спасал, что на санках вылетел на дорогу и едва не погиб. Не погиб же, да?

Я потихонечку открыл глаза, впуская в наполненное мутной болью сознание, мерцающее пространство плацкартного вагона. Поморгал пару раз. А еще я увидел перед собой взволнованные лица.

– О, живой! – обрадовался ближайший ко мне парень, с широким, как блин, лицом и растрепанными рыжими волосами. – Саня, ты как?!

– Нормально… – сделав усилие, ответил я. Сразу же ужаснулся тому факту, что вообще не узнал собственного голоса. Он и близко не был похож на мой настоящий голос, к которому я привык за многие годы.

Очень резкий контраст, который понять с ходу просто невозможно.

– Давай, поднимайся! Ничего не сломал? – теперь я увидел второго. Этот был коротко стриженный. – Болит что-нибудь?

– Голова гудит, кружится. Мутит.

– Пацаны, давайте поможем!

Меня посадили на полку. И я окончательно убедился, что нахожусь в движущемся поезде. А точнее, в плацкарте.

Вагон мерно покачивался из стороны в сторону. И это окончательно сбило меня с толку: как я оказался в поезде?

Ладно бы только это, но следом за звуками неожиданно включилось и обоняние – запахи навалились целым букетом. Отчетливо различался запах беляшей с мясом и луком, грязных, носимых минимум неделю носков, еще пота и вяленой рыбы. Ох черт, ну и шлейф…

Сделав над собой усилие, я посмотрел на собственные ноги и маленько обалдел. На мне были поношенные серые кеды и мятые спортивные штаны, с двойной белой полосой на боках. Выше – клетчатая светлая рубаха с оранжево-желтыми пятнами неопределенного характера на груди. Помидор, что ли?

Я зажмурился и, открыв глаза, вновь убедился, что поезд никуда не делся. Точно так же никуда не делись и трое парней, одетых, словно по моде начала девяностых годов, а то и раньше. Перевел взгляд на окно и застыл в ступоре – там, постоянно смазываясь от скорости, бежала непрерывная череда зеленой травы и деревьев, а также медленно поднимающееся над их кронами солнце и голубое небо.

Что за дичь? Зима же, ну? Снег, снежная горка, несущиеся санки, гололед…

Почему за окном всё зелёное?

– А где я? – негромко произнес я. Оказалось, что получилось вслух.

– Саня, ты чего? Не пугай так!

– Я Саня? – повернул к Рыжему голову, удивленно спросил я.

– Да он, наверное, головой ударился, вот память и отшибло! А что, я про такое в журнале читал! Да и отец водителем скорой помощи работает, такие, бывает, истории рассказывает! – добавил кто-то слева, кого я не видел, концентрироваться на лицах было очень тяжело.

– Снегирев, варежку прикрой! – скривился, словно от зубной боли Рыжий. – Голова уже от тебя болит! Парни, дайте человеку в себя прийти, а то столпились, дышать нечем.

Резко посветлело. Те, что стояли в проходе, резко разбежались в обе стороны прохода, видимо, по своим полкам.

– Чем воняет?! Пушкин, носки когда стирал последний раз? Фу! – сморщился еще один, лица которого я не разглядел.

– А что я им сделаю?

– Как минимум постирать, да?! – разозлился кто-то. – Вонища стоит на весь вагон!

– Чего там у вас? – послышался строгий голос из прохода. – А?

– Фёдор Кузьмич, все нормально! – мигом отозвался Рыжий.

– Смотрите у меня там!

Я не обратил на эти слова никакого внимания, даже не задумался над смыслом сказанного. Голова буквально трещала.

– Снегирь! Что там твой батя говорил про такие случаи? – бросил Рыжий уходящему короткостриженому парню.

– Чай ему нужен тёплый, с сахаром! – отмахнулся тот и скрылся за перегородкой. – У проводницы есть!