– А по вызовам, которые на станцию приходят, ездили?

– Нет, ждали, пока свет включат, – зачем просто так кататься?

– Чёрт знает что! В музее экспонат пропал, а они на свадьбу уехали! Ждите, я вам повестку пришлю.

Приехала опергруппа с собаками.

– Найдём ваши черепки, да, Джек? – молодой курсант Сергей Воевода держал на поводке немецкую овчарку.

Джек вилял хвостом и посматривал на хозяина.

– Что-то он очень крутится у тебя, – Константин Смбатович подозрительно посмотрел на пса. – Успокой собаку-то.

– Да это он мячик просит поиграть. Молодой ещё. Поиграть любит.

– Нам надо, чтоб он след взял, а не в мячик играл. Сможет?

– У Джека даже диплом есть по аджилити^[2].

– Не знаю я никакого аджилити. И диплом мне не нужен. Мне нужно, чтобы он экспонат нашёл. Ладно, тащи его сюда. Проверим сейчас, какой у него диплом – настоящий или липовый.

Колесников попросил Элеонору Фёдоровну принести ключи и открыть стенд.

– А он экспонаты не испортит? – засомневалась смотрительница.

– Не должен, – вздохнул курсант Сергей Воевода. Он подвёл Джека к стенду и скомандовал «искать».

Джек понюхал гуттус, потом фрагменты краснофигурной вазы. Обошёл кругом Элеонору Фёдоровну и сел возле своего хозяина, уткнувшись носом в его карман.

– Это что ещё такое?! – рявкнул Колесников. – Ты, что ли, экспонат спёр?

– Да нет. Бунтует он, мячик требует.

– Ну и день! Ключи в письменном столе, вневедомственная охрана на свадьбе, а служебная овчарка не собирается ничего искать, потому что хочет в мячик поиграть!

– Не волнуйтесь, Константин Смбатович, я его сейчас кликером^[3] успокою. – Курсант достал какой-то брелочек с кнопочкой. – Джек, сидеть.

Джек сел, а курсант быстро нажал на кнопочку. Брелок щелкнул.

– Джек, лежать.

Джек лёг. Опять щелчок.

– Ну вот видите, – обрадовался курсант. – Сейчас всё будет. Дело пошло на лад.

– Пока не вижу ничего, – развёл руками Колесников.

– Джек, ищи.

Джек вскочил, потянул поводок и потащил курсанта за собой.

У входа в музей сидела кошка Олимпиада. Она не увидела, а, скорее, почувствовала надвигающегося Джека и рванула на другую сторону улицы. Джек – за ней. За Джеком – курсант Сергей Воевода. За курсантом – Колесников. А Элеонора Фёдоровна только и успела, что выйти во двор.

Олимпиада взлетела на огромную магнолию и оттуда наблюдала за визжащим Джеком, покрасневшим курсантом и старшим следователем Колесниковым, возмущённо скрестившим руки на груди. Олимпиаду Элеонора Фёдоровна с самого утра накормила, поэтому на магнолии кошка могла просидеть ещё очень долго.

– Джек, нельзя! Нельзя! – орал Воевода. – Что-то совсем сегодня работать не хочет.

– Так щёлкни ему своей щёлкалкой, – посоветовал Колесников.

– Нельзя сейчас щёлкать. Щёлкают тогда, когда собака команду правильно выполнила. А если я ему сейчас щёлкну, он всегда будет так себя вести.

– По-моему, он у тебя всегда так себя и ведёт, и эта щёлкалка ни при чём. Ему что щёлкай, что не щёлкай. Кому-то из вас двоих ремня не хватает. Скажи, а поумнее вас с Джеком на станции кто-нибудь есть?

– Навряд ли. Диплом по аджилити только мы с Джеком получили. Нас Бабаев сам специально направил. Больше ни у кого такого диплома нет.

– По горячему следу раскрыть не получится, – заключил Колесников. Надо свидетелей опрашивать. Вон, кстати, Элеонора Фёдоровна. Элеонора Фёдоровна, так кто вчера последний уходил?

– Вчера был понедельник, Константин Смбатович. В музее выходной. Вчера вообще никого не было. Роза только приходила, она уборку делает по понедельникам. А в воскресенье мы все были. И экспонат был на месте.

– Мне нужно поговорить с Розой. Она сейчас здесь, в музее?

– Зачем же ей здесь быть, если она только вчера сделала уборку? Она дома. Но мы можем её вызвать, если это так необходимо. Если же вас хоть чуточку интересует моё личное мнение, это совершенно ни к чему.

– Почему же?

– Розу Джамовну невозможно в чём-то подозревать, она столько лет работает у нас, очень ответственная. И это несмотря на то, что жизнь у неё тяжёлая. Муж давно умер. А сын настоящий оболтус, можете себе представить? Такое несчастье.

– Очень интересно. Не звоните ей. Я, пожалуй, Розу Джамовну прямо в отделение вызову и сам с ней обо всём поговорю. А что, вы говорите, с её сыном? И давно ли в музее начался ремонт?

– Что говорю? Оболтус. Самый настоящий. Работы нет, семьи нет, перебивается случайными заработками. А насчёт ремонта… У нас нет никакого ремонта. Ах, вы про крышу? Это же невозможная ситуация! Мы столько писем писали – во все инстанции. У нас музей! А крыша течёт. Вы, как местный житель, знаете, какие у нас бывают дожди. Нам приходится держать в кладовой бочки и тазы для сбора дождевой воды прямо в стенах музея. А если дождь ночью? Вы только представьте – я встаю среди ночи и бегу в музей, чтобы расставить тазы. Это же неслыханно! Но надо признаться, это помогает мне быть в форме в моём слегка немолодом возрасте. Но у нас на втором этаже наиболее ценные экспонаты. Поэтому наши письма возымели действие, и музею выделили средства из бюджета на ремонт крыши. Пару недель назад приехала бригада, разобрала старую кровлю. Видимо, моим ночным пробежкам под дождём в скором времени придёт конец. – Элеонора Фёдоровна взяла на руки воображаемый таз и изобразила бег на месте.

– Элеонора Фёдоровна, а у вас есть список бригады? Желательно с контактными телефонами.

– У меня есть номер прораба. Хороший парень, не местный. Примерный семьянин. В бригаде работают разные ребята. Тоже можно понять: кто-то заболеет, уедет на родину или мало ли что ещё. У нас претензий нет, нам главное – крыша. Ну вы понимаете.

– Не очень. У неустановленных лиц имеется доступ в музей.

– Вы думаете, это кто-то из них? Я вас умоляю! Зачем им это?

– Элеонора Фёдоровна, не нам с вами судить. Во-первых, мотивом могут быть деньги. Во-вторых, какой-нибудь коллекционер мог заплатить, чтобы специально для него выкрали определённую вещицу.

– Как интересно. Почему же вашему коллекционеру не выкрасть золото, найденное в гробнице в Лоо, или другие более ценные экспонаты фонда?

– А от золота ключи тоже в ящике стола?

– Ну конечно же нет. Те ключи в сейфе. Сейф в кабинете директора. А директор уехал на научную конференцию. Вернётся, а у нас здесь такое.

– Будем надеяться, что найдётся ваш экспонат. Вы уже связывались с директором?

– Пока нет. Я даже не знаю, как ему сообщить. Он человек в возрасте, мало ли что.

– И всё-таки свяжитесь. Пусть возвращается со своей конференции.

– Константин Смбатович, мне так неудобно, но могу ли я попросить вас об одном одолжении?

– О чём же?

– Дело в том, что на сегодня назначены экскурсии. А у нас здесь полиция, собака. Нельзя ли нам продолжить работу?

Колесников выглянул в окно. У входа собиралась группа туристов. Дети носились по улице, один мальчик лет семи залез на крышу дольмена, который когда-то привезли из Лазаревки и установили во дворе музея.

Дольмены – одни из самых загадочных сооружений в Кавказских горах. Строить их начали более пяти тысяч лет назад. Большинство дольменов представляют собой некие домики, сложенные из больших каменных плит с отверстиями (лазами) на фасаде, закрывавшимися каменной пробкой. Каждый дольмен имеет свои особенности. Для чего они? Наверное, дольмены можно сравнить с египетскими пирамидами – это место сакрального ритуального погребения. В одном дольмене обнаруживали до семидесяти захоронений!

– Лёлька, посмотри в дырку, там Бабка Ёжка сидит и рогами шевелит.

– Ма-ама, меня Ва-а-адик пугает!

Женщина лет сорока, мама Вадика и Лёльки, в одной руке держала бутылку с водой, в другой – телефон для съёмки Вадика, Лёльки и музейных древностей. На её плече висела объёмная сумка, скорее всего с пляжными принадлежностями, чтобы из музея – сразу на море. Наверное, пойдут на Ривьеру. Отец сидел на скамейке и со скучающим видом тыкал пальцем в телефон.

– Тоже мне туристы, хорошо хоть круг надувной в музей не принесли, а ещё лучше – матрас. Сейчас такие бывают в виде крокодила или дельфина.

– А при чём здесь дельфины?

Сергей Воевода кидал Джеку мячик, пёс отбегал на поводке, хватал и приносил хозяину.

– Да это я так. Проводите свои экскурсии. Если собака сразу след не взяла, она и через три часа не возьмёт. Зачем музею деньги терять? Сезон короткий.

Колесников вышел на улицу: солнце уже пекло изо всех сил, Воевода поил Джека, наливая воду из бутылки в ладонь.

– На сегодня отбой, – бросил в их сторону Колесников, направляясь к машине, – Чёрт знает, что такое!

Глава 3
#умные_мысли_Умы

Хозяина у меня нет, а друзей хватает. Живу я на кинологической станции.

Вернее, хозяин был, но куда-то делся. Теперь вроде как Топчеев – мой хозяин. Но это не точно.

Овчарки здесь вообще народ дружный, но шумный. Самая главная у нас – мама Крона: старая овчарка, но очень заслуженная. У неё свой отдельный вольер. Её все знают. Если мама Крона на улице не лежит, а ушла в будку – значит, комиссия какая-то приедет или товарищ генерал с проверкой. Не любит мама Крона суету. А остальные пользуются: как увидят, что мама Крона в конуру спряталась, сразу начинают готовиться. Бабаев курит постоянно, Топчеев затянет песню «Летят утки и два гуся», а курсанты от волнения начинают вольеры по второму разу чистить.

Больше всего я общаюсь с Ричардом, хотя подружились мы с ним не сразу. Кроме меня и Топчеева, с ним вообще никто не дружит – боятся. «Страшная морда», – говорят. А он не страшный, ну просто обычный ротвейлер. В «Городе фей» испанские мастифы и то больше были.

Ещё говорят, что Ричард злобный очень. Да нет, просто он сюсюканья не переносит. Ещё он селёдку любит и рыбью требуху. А я не люблю. Я сыр люблю, но Топчеев не разрешает мне его есть – жирный, говорит. А кто не жирный? Да я вообще стройная. Я могу даже наперегонки с Ричардом бегать.

Селёдку и рыбью требуху Топчеев только нам с Ричардом приносит, больше никому. Я не ем, всё Ричарду достаётся, а он и рад. Мне кажется, Топчеев нас больше всех на станции любит, хотя сам не признаётся, говорит, что просто работаем вместе.

Ричард поначалу смеялся надо мной.

– Лапы, – говорит, – у тебя короткие.

А я ему:

– Лапы, может, и короткие, зато извилины длинные. И вообще с лапами – это специально такая задумка была. Мои предки в девятнадцатом веке ночевали под лавкой, и им там было легче помещаться с короткими лапами.

Он не верил, пока я диплом по защитно-караульной службе первая не получила. Ему потом тоже дали, но мне-то раньше.

Про меня говорят: тоже овчарка. Что значит «тоже»? Я же лучше. Ну, во-первых, добрее. Я ни на кого не лаю просто так – воспитание не позволяет. Всё-таки Галя меня воспитывала, потом Топчеев переучивал. Да и что этот лай даст, кроме тугоухости? Надо сначала разведать: кто, что, зачем. Принять меры. А то знаю таких: сами гав-гав, а как до дела доходит – прячутся с поджатым хвостом. А мне что поджимать? У меня хвостик как у кролика. Поэтому мне – только вперёд. А полаять иногда тоже хочется, что уж тут греха таить, особенно в охране. Зазевается кто-нибудь вечером у дельфинария – так и хочется ему «рыкнуть». Но воспитание, воспитание… Нечего себя выдавать.