Мы с ней какое-то время переписывались и по обычной, и по электронной почте, но потом, думаю, у Элли появились новые друзья, и на меня времени совсем не осталось. Я не слышала о ней с лета. И до того скучаю, что аж зубы сводит. Так сложно привыкнуть к тому, что сегодня тебе совершенно не с кем пообщаться, хотя еще вчера было с кем поговорить о чем угодно.

После того, как уехала Элли, вокруг внезапно стало очень тихо. День проходит за днем, а никто из однокашников со мной не заговаривает. Я сказала маме, что с мобильным телефоном поддерживать связь с Элли было бы намного проще, мы могли бы хоть переписываться. Но мама, конечно, тут же встала на дыбы. Родители считают меня слишком маленькой для мобильного.

– Вернемся к этому разговору, когда тебе стукнет пятнадцать, – заявил папа. Я ответила, что к тому времени все забудут о моем существовании, поэтому и париться незачем.

Новенькую зовут Вайолет, у нее красивые черные волосы, она из Нью-Мексико. Джордин сказала, что ее бабушка спасла Вайолет с мамой и братом, когда у их машины на подъезде к городу накрылся двигатель. Мол, бабушка ехала мимо на своем грузовике, а они застряли в темноте на обочине. Она, конечно, остановилась, попутчики закинули вещи в кузов, а сами погрузились в кабину, и миссис Петит отвезла их в город и высадила у гостиницы.

Не знаю, верить ли Джордин. Она и соврет – недорого возьмет. Но Вайолет, думаю, останется, потому что, по ее словам, мама устроилась работать в магазин на заправке, и они сняли дом на Хикори-стрит.

От такой новости мне взгрустнулось. Вайолет вроде милая, но в гости к ней мама меня никогда не отпустит. А моя сестра Кендалл и ее лучшая подруга Эмери говорят, что на Хикори живут одни наркоманы. Я спросила у Эмери, откуда такие сведения, и она посоветовала мне хорошенько рассмотреть зубы приезжих. Я попыталась – незаметно, конечно, – но у Вайолет зубы показались мне нормальными. А Эмери велела проверить еще раз через несколько месяцев. Чтобы эмаль превратилась в кашу, нужно время.

Не хвастаюсь, но мы живем в довольно хорошем доме. Из кирпича цвета сомон, как говорит мама. Мне он кажется скорее розоватым, но тем не менее. У меня есть собственная спальня, а в подвале имеется комната отдыха с настольным футболом и караоке-системой. На заднем дворе стоит огромный батут с сеткой вокруг, чтобы никто не вывалился и не сломал себе шею.

В прошлом году, после того как батут установили, многие мои одноклассники приходили попрыгать, но все прекратилось, как только в школе снова начались занятия и на улице похолодало. По мнению Кендалл, беда в том, что я странная, но, если бы я лучше старалась, у меня появились бы друзья. На уроках обществознания мы сидим группами, и мистер Довер вытащил из угла пустую парту и поставил ее в моей группе, чтобы Вайолет было где сесть. Говорит она мало, просто наблюдает за всеми.

Вчера мистер Довер сообщил, что завтра нам предстоит экзамен по общеобразовательной подготовке и что он очень важный; Министерство образования заставляет каждого ученика его сдавать, чтобы проверить, сможем ли мы поступить в колледж. Мне показалось, что Вайолет вот-вот заплачет. Она сказала, что последние пару месяцев почти не ходила в школу из-за сборов, переезда и всего прочего.

Я шепнула, чтобы она не беспокоилась, что на самом деле экзамен не так уж и важен, а учителя вечно бубнят про колледж и будущую карьеру. Я изобразила пальцами воздушные кавычки, и Вайолет улыбнулась. Я надеялась, что за обедом она сядет рядом со мной, но Джордин добралась до нее первой. Ну, может, завтра.

В итоге я оказалась рядом с Джой Уиллард, и это тоже неплохо. Вот что мне нравится у нас школе: каждый может садиться, куда захочет, и нет такого, чтобы кто-то заранее «забил» местечко или не разрешил тебе сесть рядом. Если миссис Моррис, заведующая нашей столовой, увидит, что тебе не с кем сесть, тут же вмешается. Клянусь, стоит выйти из очереди с подносом и начать отчаянно вертеть головой в поисках подходящего места, как у нее прямо какая-то суперсила срабатывает. Налетает коршуном и показывает пальцем на свободный стул. «И не спорь, Лэндри, – заявит непременно. – Садись и начинай есть. Тут тебе не ресторан». Ей не перечат даже отпетые придурки.

За обедом я вдруг почувствовал, как что-то шмякнулось мне в спину. Обернулась посмотреть, в чем дело, и увидела на полу позади себя крокет из картошки. Я снова повернулась к столу, но бросок повторили еще четыре раза. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Последний крокет попал в голову и прилип к волосам. Я вытащила его и опять обернулась, чтобы выяснить, кто их бросает. Позади за столом сидела Джордин и еще несколько девочек, едва сдерживая радостный хохот. Я знаю, что крокетами кидалась Джордин. Вайолет же просто смотрела на свой поднос с обедом, как будто не видела, что происходит. Но хотя бы не смеялась.

Дома, когда я сняла рубашку, на спине было четыре жирных пятна. Словно четыре темных пулевых отверстия. Не знаю, почему Джордин так зла на меня. Я никогда ничего плохого ей не делала. Ни единого разочка.

Зато почти на всех уроках я сижу с Вайолет. На всех, кроме математики и классного часа. Моя мама – секретарь в начальной школе, куда я ходила в прошлом году. Немного странно быть с ней теперь в разных зданиях, но я даже рада. Правда, никогда не скажу об этом маме. Она-то постоянно задает вопросы вроде: «А ты, Кора, разве не скучаешь по тем временам, когда мы виделись в школе каждый день?»

Вот уж точно не скучаю. Ведь на самом деле мне было очень неловко постоянно находиться рядом с мамой. Она видела каждое мое движение. К тому же, позвольте напомнить, школьный секретарь знает всё. То есть вообще всё.

Так, в прошлом году мне стало известно, что у моей учительницы второго класса роман с физкультурницей. Конечно, мама не объявила об этом именно мне: она говорила отцу, а я услышала. А еще выяснилось, что у мистера Саймона, школьного сторожа, рак мозга, а у Даррена Моэра, моего одноклассника, в третий раз появились вши. Понятное дело, когда твоя мама – секретарь, это дает определенные преимущества, зато сейчас я дышу гораздо свободнее, зная, что она в нескольких милях от меня (а не на расстоянии двух кабинетов) и не может посреди бела дня в любой момент заглянуть в класс, просто чтобы проверить, как я там.

Прозвенел последний звонок, и я стала открывать кодовый замок на шкафчике: 56 влево, 13 вправо, 2 влево. И тут вдруг ко мне сзади подскочила Табита, протянула руку, повернула замок не в ту сторону и все испортила. Пришлось крутить по новой, но тут меня подставила Шарлотта, тоже крутанув диск. Мама ждала снаружи, и я знала, что она рассердится на меня за задержку. Я пошла на третий заход, но явилась Джордин и снова сбила программу.

Я прислонилась головой к дверце шкафчика и попыталась не заплакать, а потом услышала, как Гейб говорит:

– Ну что за детский сад, Джордин.

И в животе у меня опять запорхали бабочки, как всегда, когда я вижу Гейба. Он заступился за меня!

– Мы же просто шутим, – улыбнулась Джордин и поинтересовалась этаким фальшиво-ласковым голоском: – Ты ведь на нас не злишься, Кора?

Я покачала головой, хотя мне до ужаса хотелось наподдать как следует по этой лживой физии.

– Вот видишь? – сказала Джордин, с абсолютно невинным видом глядя на Гейба.

– Дай помогу. – Гейб подошел ближе. – Какой у тебя шифр?

Меньше всего мне нужно было, чтобы Джордин знала код моего шкафчика, поэтому я дождалась, пока она уйдет, и только потом назвала ему цифры. Гейб открыл дверцу и сказал:

– Просто не обращай на нее внимания. Джордин бывает жуткой стервой. Увидимся завтра.

Я покраснела как мак, щеки у меня горели. Может, Джордин и некоторые другие девочки меня терпеть не могут, но Гейбу я точно нравлюсь. Я схватила ранец, закрыла шкафчик и тут заметила, что за мной из дверей своего класса наблюдает мистер Довер. Желудок у меня снова скрутило, но уже в нехорошем смысле.

Бет Кроу. 16 апреля 2018 года, понедельник

Нас запихивают на заднее сиденье полицейской машины, уверяя, что быстрее сами доберутся до больницы, чем приедет другая скорая. Я прижимаю Вайолет к себе, изо всех сил стараясь, чтобы она не подпрыгивала на сиденье, пока мы мчимся по сельским колдобинам. Ближайшее отделение неотложной помощи находится в двадцати пяти милях от Грейлинга, и сотрудник полиции полон решимости доставить нас туда в рекордно короткие сроки, а мне боязно, как бы ухабистая дорога не травмировала дочку еще больше.

Я оставила попытки найти, откуда у нее по груди растекалась кровь, но совершенно уверена, что рана больше не кровоточит. Сейчас мне важнее, чтобы моя девочка не закрывала глаза и смотрела на меня.

Вайолет пугающе, мертвенно бледна и пребывает, похоже, в каком-то плавающем состоянии. Она не теряет сознание – проблема не в этом, – но каждые несколько мгновений свет в ее глазах гаснет и она исчезает в каком-то тайном укромном уголке.

– Вайолет, доченька, – я слегка встряхиваю ее, – все будет хорошо, обещаю. Скажи, где болит? – Молчит. – Не отключайся. Смотри на меня.

Ее темные ресницы трепещут, отбрасывая на щеки веерообразные тени. Я убираю ей волосы со лба и прошу полицейского ехать еще быстрее. Голова пухнет от вопросов. Кто мог это сделать? Что за больной монстр напал на двух невинных девочек? Травмы Коры ужасны. Она хотя бы жива? Добралась до реанимации? А ее родителям сообщили? С этими двумя девочками должна ведь была ночевать еще и третья, Джордин Петит. Куда она-то делась? На нее тоже напали?

Воздух наполнен насыщенным влажным ароматом свежевспаханного поля. Прежде плотно утрамбованная, земля теперь стала рыхлой и бархатистой на ощупь. Сильно отличается от красной почвы тех мест, где мы жили прежде. Подъезжаем к городу Грейлингу, полицейский выруливает на шоссе, и остальные машины поспешно забирают вправо, пропуская автомобиль с мигалкой. Вывески местной университетской клиники сообщают, что мы почти на месте. Чем ближе мы к больнице, тем больше пробок, и, несмотря на сирену, они не рассасываются целую вечность.

Наконец, миновав несколько ресторанов, университетских полей для софтбола и целый ряд учебных корпусов, мы прибываем в недавно отстроенную детскую больницу: красивое сооружение из стали и стекла, возвышающееся над остальными. Полицейский минует главный вход и направляется прямо к приемному покою.

– Нас уже ждут, – отрывисто бросает он, резко тормозя.

К нам бегут трое санитаров, и дочку осторожно, но решительно вынимают из моих объятий и укладывают на носилки, которые втягивают внутрь, а я остаюсь снаружи. Полицейский прикасается к моей руке:

– Я Кит Грейди. Скоро вернусь. Пожалуйста, постарайтесь узнать от нее хоть что-нибудь о происшедшем.

Я киваю и бросаюсь к дверям, озираясь по сторонам и стараясь понять, куда увезли мою дочь. Вайолет исчезла.

– Вы мать этой девочки? – Из-за стойки поднимается грузная женщина.

– Да, – отвечаю я. – Где она? – Голос у меня дрожит, я прижимаю руку к горлу, словно пытаясь удержать рвущиеся слова. – Меня пустят к ней?

– Прямо сейчас ее осматривает врач. Мне нужно вас кое о чем расспросить, а потом вас отведут к дочери.

Я как можно быстрее отвечаю на ее вопросы, а затем сажусь заполнять стопки бумаг. Дойдя до графы, где нужно перечислить членов семьи, вспоминаю о Максе.

Напрочь о нем забыла. Вытаскиваю из кармана телефон. Сын по-прежнему не отвечает, и я отправляю ему еще одно сообщение с просьбой немедленно позвонить мне.

– Убью паршивца, – бормочу сквозь зубы, тут же пожалев о сказанном. Разве можно так говорить после того, что случилось с Вайолет и Корой?

– Миссис Кроу. – Ко мне подходит регистраторша. – Я могу отвести вас к дочери.