Призрачная империя (страница 10)
Язык заплетался, мысли путались, но нутро не отзывалось на слова незнакомца. Я считал себя безгрешным. Мужчина разочарованно мотнул головой и отшвырнул прочь – выпрямившись, кинул через плечо бесу, который переминался с копыта на копыто в томительном ожидании.
– Он твой.
Последнее, что я запомнил, – это широко распахнутая пасть твари, которая сожрала за мгновение плоть и душу, не оставив и воспоминания о прошлом перевоплощении.
Глава 12
Григорий Азаров
Прими изменения и приготовься
к принятию истины
Не было ни сил, ни слов, ни эмоций, чтобы выразить весь страх, который закрадывался в детскую душу, испепеляя воспоминания: вот мы с мамой идем на рынок за свежим мясом, поскольку не могли содержать скот дома; а вот Андрей принес с рыбалки две крупные щуки и положил на стол перед отцом, велевшим жене разделать улов и приготовить на ужин уху. В этот вечер родитель пребывал в хорошем настроении и каждому из детей купил по петушку на палочке, сделанному из сахара, – любимое лакомство детей из бедствующих семей. Мать радовалась, видя, что муж наконец-то начал оттаивать по отношению к собственным отпрыскам и баловать их, но, как оказалось, то была мимолетная щедрость – на следующее утро отец встал в поганом настроении и даже отвесил Андрею подзатыльник за то, что тот долго собирался, как девчонка на бал. Брат, быстро натягивая рваные сапоги на ноги, пытался сдерживать подступающие слезы, прикусывая нижнюю губу до крови и часто моргая. Никто не видел, как он подавляет свои эмоции, все были заняты делами, но не я. Я стоял напротив в проеме, обхватив маленькими руками дверной косяк, и смотрел на Андрея не мигая, надеясь, что он встретится со мной взглядом и поймет, что я хочу поддержать его, пусть и безмолвствуя. И Бог услышал мои молитвы – брат обернулся, но в его глазах таилась не братская любовь, а злость и ненависть, которую он даже не пытался скрыть. Разочарование, подобно вязкому киселю, растеклось по телу, и, развернувшись, я сбежал в свою комнату, накрылся с головой и уснул, стараясь стереть из памяти это мгновение.
Тогда я еще не догадывался, что задумывал брат, поскольку веровал во все законы Божьи о том, что нужно возлюбить ближнего. Но, видимо, я не заслужил подобной участи.
Отец шел впереди, протаптывая заснеженную тропинку в церковь и что-то несвязно бубня. Я смиренно склонил голову вниз, не то от обиды, не то от того, чтобы скрыться от вьюги, и, спотыкаясь, шел по глубоким следам. Мать положила с собой лишь казанок с хлебом, вяленым мясом, считавшимся деликатесом, и сушеными яблоками из подвала. Она не смотрела на меня, но я знал, что в ней борются несогласие с решением мужа и стыд, который испытывала, отправляя ребенка прочь из дома. Но разве мог я спорить с теми, кто меня породил и наверняка знает, что лучше для детей.
Никто не вышел меня проводить, кроме матери. Андрей ушел куда-то с утра пораньше, сославшись на какие-то дела, сестры еще спали, поэтому мы с отцом одни продолжали идти к церкви, куда путь стал несоизмеримо длинным: то, что раньше преодолевали за несколько минут, теперь же казалось вечностью. Я поднял голову, чтобы рассмотреть священное здание сквозь снежный буран, но ветер хлестнул по лицу, заставляя вновь вжаться в поношенный тулуп. Пытался вспомнить хоть одну молитву и обращение к Богу, чтобы он смог унять боль в душе от предательства родных, но на ум ничего не шло. Задумавшись, не заметил, как отец остановился перед крыльцом церкви и начал креститься с таким остервенением, будто пытался за раз замолить все свои грехи перед Создателем. Родитель, как только закончил молиться, обернулся через плечо и цокнул, явно недовольный тем, что я оказался таким нерасторопным. Я открыл было рот, чтобы возразить отцу, но внезапно дверь, ведущая в церковь, открылась, и на пороге появился мужчина лет семидесяти – белые, словно снег, волосы спадали на плечи, борода, покрытая сединой, гладко причесана, нос с небольшой горбинкой и зелено-голубые глаза, которые на контрасте с внешностью смотрелись нелепо – будто кто-то взял их от другого человека и вставил в тело старца, доживавшего свой век.
– Прошу прощения, а можем ли мы переговорить с отцом Константином? – голос отца был полон холода и власти, но от меня не скрылось, что что-то в нем переменилось – нарастающий страх прокрался в него и медленно принялся заполнять нутро.
– К сожалению, он уехал рано утром по делам, когда прибудет – неизвестно. Но можете все вопросы решать через меня, если вам то будет угодно. – Старец улыбнулся и протянул морщинистую ладонь мужчине: – Отец Дмитрий. А вас?..
– Можно просто Ефим. – Отец ответил на рукопожатие и отошел в сторону.
Старец резко переменился в лице: от дружелюбия не осталось и следа, массивные выбеленные брови сошлись на переносице, глаза сощурились, будто мужчина плохо видел вдаль, а потом расцвел, как первый подснежник, – улыбка теперь напоминала звериный оскал, и я был готов поклясться, что на секунду изменился цвет глаз на кроваво-алый. Я шумно сглотнул и задержал дыхание, когда отец Дмитрий почти что отпихнул ладонь отца и поманил меня к себе. Родитель кинул на меня предостерегающий взгляд, и ничего не оставалось, кроме как шаг за шагом идти навстречу служителю Бога.
– Должно быть, ты Григорий, не так ли? Отец Константин рассказывал перед отъездом про тебя: мальчик, который никогда не может запомнить ни одной молитвы. Дитя, рожденное для великой участи освободителя.
– Здравствуйте, – только и вырвалось у меня из горла писклявым возгласом.
– Воспитание – залог успеха и почитания. Все российские императоры, которые правили и стоят у власти сейчас, знают это, как «Отче наш». Но мне льстит, что в такой глуши родители не забывают заниматься становлением ребенка с раннего возраста, раскрывая его скрытые таланты. – Отец Дмитрий кинул мимолетный взгляд на отца, отчего тот стушевался. – Что же мы стоим, на улице лютует такая непогода. Проходите и будьте гостями в церкви.