Сидя на облитом красным вином потрепанном диване, я смеялся и потягивал сладостный напиток, окутывающий разум дымкой, от которого во всем теле становилось легко и невесомо. Подле меня незнакомый мужчина, прижимавший к себе пышногрудую женщину, не стеснялся блуждать руками по ее бедрам, талии. Вокруг таился полумрак, лишь слабые отголоски от почти что догоревших свечей давали слабый свет, благодаря чему появлялась возможность увидеть лица собеседников.

Девушка лет двадцати с бледной кожей отщипывала тонкими пальцами хлеб, отправляла жалкие крохи в рот, морщилась и выплевывала их на обшарпанный деревянный пол, где скопилась вязкая жидкость, напоминающая то ли вино, то ли кровь. Одета она была в простое ситцевое платье с розоватыми рюшами, которые были чуть ярче, чем само одеяние. На руках – перчатки, скрывающие ожоги: пока девушка пыталась дотянуться до очередного лакомства, стоящего на столе поблизости, я увидел, что кожа местами вздулась и полопалась, грубые шрамы опоясывали ладони, словно кандалы. Когда незнакомка заметила, что я наблюдаю за ней, то потупила взгляд и яростно начала натягивать перчатки выше, чтобы больше никто в комнате не заметил ее изъяна. В жестах была нервозность, присущая большинству служанок, но она не походила на такую – напротив, прямая спина, чуть приподнятый вверх подбородок и сами манеры выдавали в ней благородную кровь и происхождение.

Спустя какое-то время мне наскучило наблюдать за дергаными и монотонными движениями девушки, и я перевел фокус внимания на другого человека. Мужчина, который до этого сидел и прижимал пышногрудую женщину и разбавлял гнетущую атмосферу темной комнаты без окон шутками, куда-то исчез – должно быть, они с любовницей решили уединиться и покинуть пределы помещения, которое по неизвестной причине будто стало уменьшаться в размерах. Давящее чувство проникло под кожу, распространяя зуд, который был схож со множеством комариных укусов в летней резиденции, куда сам зачастую приезжал, чтобы хорошо провести время в компании опытных девиц и алкоголя. А я ведь так и не смог познать истинного вкуса жизни. Смерть пришла нежданно, не дав прожить и пятнадцати лет.

Обострение оспы. Накануне, в праздник Крещения, проходил парад и чин водосвятия на Москве-реке. День выдался необычайно морозным, и, видимо, сама судьба распорядилась, чтобы именно тогда я подхватил простуду. Поначалу врачи и лекари говорили, что быстро пойду на поправку, поскольку организм молодой, еще не отравленный множеством болезней. Но как же они ошибались! В один из дней начался сильный жар, схожий с бредом, во время которого порывался поехать к сестре, Наталье Алексеевне, чтобы сказать, как сильно по ней скучал. Закричав что было сил, я испугал прислугу и сиделок, сидевших около моей кровати круглосуточно, заставил запрячь лошадей и ехать к женщине. В порыве агонии не заметил, как они обменялись многочисленными взглядами, а затем в проеме появился доктор, имя которого я даже не удосужился запомнить. Он говорил, что скоро все будет хорошо, через несколько дней поправлюсь, а потом я почувствовал, как острие иглы вонзилось в кожу на шее, погружая в сладостную дрему. Прежде чем провалиться в беспокойный сон, вспомнил, что моя сестра была мертва. Но я так сильно, так отчаянно хотел воссоединиться с родной душой, что, видимо, Бог услышал молитвы, и вскоре моя жизнь оборвалась – скончался поздней ночью в Лефортовском дворце Москвы и был погребен в царском некрополе Архангельского собора Московского Кремля.

Воспоминания о смерти отозвались в душе тупой болью, но я отмахнулся от этого чувства, привстал с дивана, схватил стакан с налитым до краев вином и осушил в несколько глотков, чувствуя, как блаженное, давно забытое ощущение невесомости окутывает все тело, отключая разум. Девушка в очередной раз сплюнула хлебный мякиш на пол, посмотрела на меня исподлобья и нахмурилась, вызвав волну негодования. Вскочив, я схватил ее за плечи и встряхнул, удивившись, откуда у пятнадцатилетнего покойника столько силы. Незнакомка удивленно вскрикнула и прикрыла руками грудь, будто боялась, что обесчещу ее прямо здесь, в грязном кресле, обивка которого висела лоскутами. Я замер, пытаясь собраться с мыслями и образумить вырвавшееся наружу безумие, но девушка издала судорожный стон, чем только распылила огонь внутри. Грубо оттолкнул ее от себя и вжал спиной в изголовье кресла, одной рукой обхватив запястья и обездвиживая, а второй задирая подол ситцевого платья, что так легко и непринужденно скользило по бедрам. Она пыталась кричать, вырываться, но страх и беспомощность незнакомки действовали подобно морфию. Когда моя ладонь соскользнула по прохладной коже девушки, я ощутил чужое присутствие в комнате, но не подал виду. Наклонившись, грубо впился в губы незнакомки поцелуем, ощущая соленый вкус слез, которые текли по ее щекам. Добравшись пальцами до клитора, я чуть надавил на него и вздрогнул, когда грубый, хриплый голос послышался из-за спины:

– Оставь девчонку в покое, похотливый недоносок.

Резко обернувшись, но при этом не убрав руки от плоти девушки, продолжая удерживать ее второй за запястья над головой, я увидел мужчину, который сидел и смеялся несколькими минутами ранее. Окровавленными ладонями он закатывал рукава белоснежной рубашки, окрашивая ткань в алый цвет, лицо не выражало ни одной эмоции – лишь смирение и спокойствие. Девушка всхлипнула, и я, не удержавшись, влепил ей пощечину, дабы успокоить. Она вскрикнула, воспользовалась заминкой и освободила руки, прижав ладонь к щеке, где уже начал проявляться красный след от удара.

– Зря это сделал. Разве не учили тебя, что нельзя поднимать руку на девушку, равно как и трогать против ее воли?

– Да что она понимает в истинных мотивах императора? Пускай радуется, что я вообще обратил внимание на такую замухрышку.

Выпрямившись, я вытер руку, которая несколько мгновений назад была между бедер девушки, и брезгливо скривил лицо, будто все это было противно. Мужчина, перестав закатывать рукава рубашки, скрестил руки на груди и недоверчиво склонил голову набок, вперившись в меня зелено-голубыми глазами. Длинные черные волосы были забраны в хвост, а борода, обрамлявшая красивое, но жестокое лицо, делала его похожим на церковного служителя.

– Очень жаль, что Империя плодит таких подонков. Меня расстраивает тот факт, что вместо того, чтобы взяться за голову и изучить азы правления Россией, ты прозябал в распутстве и пьянстве, инцесте и насилии.

– Я ни о чем не жалею.

– Вот как? Совсем ни о чем?

Я кивнул. Мужчина горько усмехнулся и мотнул головой, шумно выдохнув через нос. Если до этого он смотрел на меня зелено-голубыми глазами, то теперь, даже сквозь едва пробивающийся свет от свечей, я заметил, как они начали становиться темными, как сама ночь. Пальцы стали удлиняться, и на их месте показались острые когти, с которых с гулким звуком на пол стекала кровь.

– Да кто ты вообще такой, чтобы указывать мне, императору?

– Покойному.

– Что? – Я опешил на мгновение, а потом нахмурил брови и сжал кулаки, осознав смысл сказанных незнакомцем слов.

– Покойному императору. Так, уточнил одну важную деталь. Знаешь ли, Петр, но здесь, на грани рая и ада, ты не имеешь былой власти, которой, должен напомнить, как таковой и не было. Так, обычная малолетняя марионетка, которой потакали, как могли, затуманивая разум алкоголем и полуголыми девицами. Или тебе по душе родственная кровь, не так ли?

– Заткнись! – прошипел я, чем вызвал только низкий гортанный смех незнакомца, который скривил уголок рта и обнажил зубы. Только сейчас осознал, что женщины, уединившейся с ним, нигде не было поблизости, даже звуки, казалось, стихли, оставив лишь всепоглощающую тишину под удары собственного сердца.

– А где девушка?

– Какая? – удивленно наигранным голосом спросил мужчина и сделал шаг вперед, сокращая между нами расстояние, отчего я отшатнулся и зацепил ногой кресло, в котором сидела служанка. – Со мной никого не было. Тебе, должно быть, показалось.

– Когда я очнулся, ты сидел на диване с пышногрудой женщиной, рассказывая какие-то небылицы. Потом вы, должно быть, решили уединиться…

– Но-но-но, разве детям можно говорить подобные вещи в присутствии взрослых? За это можно получить пару ударов розгами или… – улыбка на лице мужчины расцвела, как бутон ядовитого цветка, – подарить свой поцелуй себе подобному.

– Что? – недоуменно спросил я, пытаясь понять, что имеет в виду сошедший с ума незнакомец. – Что ты такое несешь?

Он только вскинул голову вверх, призывая обернуться. Я сделал, что было велено, и почувствовал, как желчь подкатила к горлу – девушка, что вжималась в кресло, исчезла – на ее месте, скрестив ноги, сидел скелет в разорванном платье, сквозь дыры на котором виднелись кости. Он улыбнулся и клацнул челюстью, прислонив ладонь ко рту, посылая что-то по типу поцелуя. Я сделал пару неуверенных шагов назад, но наткнулся спиной на мужскую грудь – вскрикнув, обернулся и увидел, как незнакомец стирает кровь с губ, размазывая по лицу, и стальная хватка тут же объяла мои руки в плотное кольцо. Попытался вырваться, но этим лишь развеселил сумасшедшего, в глазах которого плясали черти, ликующие от основного пира – душ грешников. Послышался звук ударяющихся друг о друга костей – скелет, поднявшись с кресла, медленно приближался, протягивая костлявые руки навстречу. Я попытался вскрикнуть, но он резко подался вперед и прислонил пальцы без плоти к моему рту, второй рукой вцепившись в затылок, сжав волосы и потянув назад.

– Второй раз умирать не так больно. Поверь тому, кто погибает и перерождается множество раз. Позволь похоти проникнуть в твое нутро и завладеть разумом. Один поцелуй – и все кончено.

Я плотно сжал губы, не позволяя скелету коснуться их, и начал дергаться, пытаясь освободиться из хватки. Мужчина игрался – то отпускал, то сжимал запястья с новой силой, а тварь в платье молчаливо ждала и смотрела своими пустыми глазницами в опасной близости, выжидая подходящего момента. Я замотал головой так яростно, что не сразу почувствовал, как скелет вцепился костлявыми руками в мое лицо, заставляя рот раскрыться, – испугавшись, поддался инстинкту, ощущая холодные кости на разгоряченной плоти. Я замычал и затопал ногами, но хватка незнакомца была равносильна стальным силкам, а вместо скелета увидел Елизавету – ту, что сделала меня своим пожизненным рабом при жизни и после смерти.

– Не сопротивляйся, Петр, это делает плоть жертвы жестче. Поцелуй меня и последуй в ад, где тебе самое место.

Но я не слышал ничего, лишь следил за тем, как губы Елизаветы, такие манящие и любимые, влекли к себе. Подорвавшись, впился в них поцелуем и в следующее мгновение рухнул на пол от дикой боли, будто все внутренности заполнили лавой и оставили полыхать.

– А ты говорил, что не сработает.

Я едва ли нашел в себе силы поднять голову и рассмотреть, кто произнес эти слова. Облик Елизаветы растворился в воздухе, оставив лишь темное существо с рогами, копытами и хвостом, который, судя по морде, напоминал распотрошенную свинью.

– Не паясничай, для чего было прикидываться скелетом?

– Чтобы повеселиться, конечно! Люблю играться с жертвой перед тем, как утащить за собой в ад.

Гадкий смех прокатился по комнате. Меня вырвало на пол вином. Существо брезгливо взвизгнуло и лягнуло копытом в висок – я рухнул на пол, коснувшись рукой рвотной массы, что вызвало новую волну веселья у беса. Перед глазами все плыло, тело ломило так, будто не умирал. Грубая хватка за подбородок заставила встрепенуться и подтянуться на дрожащих руках. Встретившись взглядом с зелено-голубыми глазами, едва подавил рвотный позыв.

– Покайся, Петр, в своих грехах, и даруется тебе спокойствие на небесах.

– Мне… не в чем… каяться…