После того как Ма вернулась, отец снова начал совершать утреннюю пуджу. Теперь он тратил на нее даже больше времени, чем раньше, и Ади не мог понять, было это выражение благодарности богам или гнев. Пока отец сидел, скрестив ноги, перед маленьким храмом в спальне, его песнопения становились громче, а в воздухе стояла тяжелая вонь агарбатти, все в доме молчало и не шевелилось. Амма не донимала Ма, Ма на цыпочках ходила по кухне, тихонько разбираясь с посудой, чтобы не нарушить божественную связь. Лишь когда отец встряхивал крошечным колокольчиком и воздух дрожал от его жестяного звона, можно было выдохнуть.

Ади стоял у кухонной двери, пока Ма не повернулась и не увидела его. Она чуть не уронила дымящуюся кружку чая, который приготовила для отца.

– Ади! – прошептала она и, повернувшись, посмотрела на часы. – Хай Рам, – сказала она сквозь зубы. – Ты опоздал на автобус? И что мне с тобой делать?

Она поставила чай обратно на кухонный стол, метнулась в спальню. Ади остался стоять в коридоре.

Амма жаловалась Пистолету Питу^[21] – насколько смог разобрать Ади, спрашивала, куда он спрятал ее золото.

– Бабу, – заныла она, как будто Ади заставлял ее ждать, – сколько времени?

– Шесть тридцать два.

– Сколько времени?

– Полседьмого.

Она нахмурилась, замолчала и вдруг улыбнулась, не показывая зубов. Может быть, и заплакала, он никогда не мог понять.

Прозвенел колокольчик, давая понять, что пуджа закончена, и Ади напрягся.

Ему стало немного жаль Амму. Если с ней кто-то и разговаривал, то только мама и тетя Рина, и то лишь для того, чтобы дать ей поесть или угрюмо ответить на вопросы, которые она задавала снова и снова, как сейчас ему.

– Наваб-сахиб^[22]! – прогремел отец. – Это еще что такое? Поживее!

Ади медленно взял рюкзак. Он терпеть не мог, когда отец так его называл. Если кто-то в их доме и вел себя как наваб, целыми днями лежа на диване, объедаясь и командуя другими, то уж точно не он. Ади уже понял, что вся эта затея бесполезна. Зачем он вообще должен делать эти глупости? Зачем решил слушать дурацкую птицу?

В машине отец не произнес ни слова, и Ади изо всех сил старался придумать, о чем заговорить. Можно было спросить о работе, об Оп Шакти, но это было слишком рискованно – отец ведь мог понять, что он шарится в его компьютере. Можно было поднять единственную тему, которую они иногда обсуждали, – крикет, но Индию только что разгромила Шри-Ланка, и Ади решил – не стоит. Он задумался, что произойдет, если рассказать отцу о стервятнике, и с трудом сдержал улыбку: это было немыслимо. Честное слово, сказать было нечего.

Отцовская «Марути Сузуки», игрушечных размеров, гремела от старости, как тележка продавца манго. Учитывая, с какой скоростью отец ее вел, неудивительно, что Ади пришлось цепляться за сиденье обеими руками и надеяться, что все это не развалится в самый неподходящий момент и он вместе с сиденьем не полетит под огромные колеса ехавшего впереди них грузовика.

На шоссе, прямо перед мостом Ямуна, они обогнали школьный автобус. При такой скорости, подумал Ади, он доберется до школы раньше всех – и только тогда понял, что происходит. Машина затормозила перед автобусом, и отец отчаянно замахал рукой в окно.

– Давай, давай быстрее, – скомандовал он, когда машина резко остановилась.

Ади открыл дверь и вышел.

Автобус медленно остановился чуть в стороне от машины, и Ади побрел к нему. В воздухе ощущалось что-то особенное – да, он был прохладным и свежим, но вместе с тем пугал, будто насвистывал секреты. По обеим сторонам шоссе лежали фермы, плоские клочки разных оттенков зеленого, а небо казалось выше и шире, чем всегда. Вдалеке под деревом виднелись хижины, большое дерево, похожее на зеленое облако, плыло над сбившимися в кучу домами. На некоторых фермах он мог разглядеть мужчин в соломенных шляпах – они стояли, широко раскинув руки, будто танцевали, и кто-то крикнул: замри! Это чучела, понял Ади, совсем как в детских книжках – и это вызвало у него улыбку. Он каждый день проезжал в школьном автобусе мимо этого клочка земли, но теперь все вокруг внезапно показалось таким странным. В воздухе витало смутное, тревожное чувство, которое возникает, когда дразнит неясное воспоминание и как ни старайся, не можешь понять, что же это.

И тут его до кишок пронзила ослепительная вспышка.

Стояло холодное зимнее утро. Он был на заднем сиденье той же машины, на том же шоссе. Тогда машина еще не так сильно грохотала, а ноги не доставали до пола. Отец был худее, не таким лысым, его пальцы украшали массивные кольца, и он постукивал ими по рулю. Ма сидела впереди, в одном из своих модных сари, гладко блестевших так, что к ним хотелось прикоснуться. Она смотрела в окно, отвернувшись от отца. Погруженный в мысли, Ади не обращал внимания на то, о чем они говорили, пока отец не сказал что-то, от чего Ма взорвалась.

– Бусс! Хватит! – крикнула она так, что руки отца вздрогнули и машина покачнулась. Она обвинила его и Амму в том, что они обращаются с ней так, будто она оскверняет их чистую кровь брамина. Чертова грязнокровка, назвала она себя, и, хотя Ади не совсем понял эти слова, он почувствовал, что это ругательство. Тогда был первый и единственный раз, когда Ма при нем выругалась.

– …Хорошо, я пойду. Можешь оставить себе приданое, дом, своего драгоценного сына. Мне это не нужно.

Ади закрыл глаза, приоткрыл губы и замедлил дыхание. Ему уже и раньше приходилось притворяться спящим, и он успел отточить этот навык.

Больше он почти ничего не помнил: разве что в машине стало тихо, как дома, и по радио еле слышно звучала какая-то песня. Наверное, это была 102,6 FM, потому что пели на английском, что-то о быстрой машине, и хотя сейчас он не мог вспомнить ни одного слова, Ади несколько лет слышал этот голос, глубокий и печальный, но вместе с тем как будто успокаивающий. Еще запомнилось, что после, или до, или во время ссоры он лежал на заднем сиденье и смотрел в окно. Именно тогда он впервые увидел стервятника.

Теперь он снова мог видеть птицу, ясно, как свои руки. Она стояла на высоком фонарном столбе, у гнезда, на широком плоском абажуре, нависающем над шоссе. Маленькое пушистое создание, почти милое, если бы не жуткая лысая голова. Даже тогда Ади заворожило это зрелище. В отличие от воробьев и майн, всегда беспокойных и готовых упорхнуть при малейшем звуке, маленький стервятник был спокоен, как будто чего-то ждал, как будто вообще никуда не торопился.

Гудок автобуса чуть не сбил его с ног. Водитель что-то говорил и выглядел недовольным. Ади подбежал к ожидающему автобусу, и когда он сел, все уставились на него. Он скользнул на место во втором ряду, прямо за учителями. Когда автобус тронулся, два учителя наблюдали за машиной отца, пока она не доехала до конца шоссе и не развернулась. Они что-то прошептали друг другу и повернулись, чтобы посмотреть на Ади, а он выглянул в окно, плотнее вжался в сиденье и начал, как всегда, стрелять лазерными лучами. Щелк, хлоп, бах, нужно правильно рассчитывать время. Десять очков за каждый «Марути 800». Если попадешь в цикл, игра закончится.

* * *

В библиотеке было всего два человека – старшеклассницы, шептавшиеся между полок с книгами по биологии. Одна как будто плакала, другая держала ее за руку и вместе с тем что-то ей выговаривала. Ади нашел уголок подальше от них, между историей и литературой, где до него не могли добраться сонные глаза библиотекаря. Когда он положил на стол стопку книг, поднялось облако пыли, миллионы маленьких молекул в панике засуетились вокруг, пойманные в сияние послеполуденного солнца. Помимо прочего, он взял второй том «Современной английской поэзии» и какое-то время листал его, ожидая, пока глаза привыкнут к неровным краям стихотворений.

Ему всегда было трудно читать стихи, трудно следить за изломанными строчками. Но маленькая красная книжечка на урду подарила вкус к музыке слов. Ади вдруг обнаружил, что хочет большего. Он продвигался вперед, пропуская Одена, Элиота и другие имена, смутно знакомые по урокам английского – все это было ничуть не похоже на симметричные симфонии Мирзы Галиба. Почему их никогда не учили вот такой поэзии? Зачем было изучать стихи, прославляющие ужасное лето, когда существовали такие красивые строки о волшебстве муссонных дождей?

День потемнел, Ади выглянул в окно и увидел серо-голубые облака, плывущие по небу. Прохладный, ароматный ветерок ворвался в щель в окне, зашелестели стихи. Ади ничего не заметил. Взгляд был прикован к стервятнику, который сидел на эвкалипте и со скучающим видом озирался по сторонам.

– О, круто. Вы тоже здесь, – пробормотал Ади. Стервятник повернулся и кивнул, лысая голова закачалась на змеиной шее. – Я тоже рад вас видеть, мистер Шарма. Вы принесли какие-нибудь новости о своих успехах?

– Да, я поговорил с отцом.

– Хорошо, очень хорошо. И о чем же вы говорили?

– Да так, ну… всякое. О погоде там и все такое.

– Ага, ясно. И что же ваш отец сказал о погоде?

– Хм-м, он… он сказал, что сегодня жарко?

– Вы мне лжете, мистер Шарма. Мне это совсем не нравится. Говорю вам, если продолжите вести себя подобным образом…

– Да вы тоже мне врали!

– Что, простите? Обвинение высокопоставленного чиновника в нечестности – серьезное обвинение. Можете ли вы предоставить какие-либо доказательства?

– Я вас видел на мосту Ямуна много лет назад, когда был ребенком. Я вспомнил сегодня, когда шел по шоссе, я…

– Кхм, – прервал стервятник. – Вы шли по шоссе?

– Да, я опоздал на автобус, чтобы поехать на машине отца, но он… ну, это неважно. Я вас видел. Я вспомнил. Вы были птенцом.

– Во-первых, мистер Шарма, в ваших словах нет логики. Вы видели птенца стервятника, но почему вы решили, что это был я? В те дни стервятников было гораздо больше. Там они и вили гнезда, неподалеку от реки.

– Это я помню. А сейчас почему их там нет?

– Потому что… – стервятник вздохнул, и Ади впервые услышал в его голосе печаль, – потому что так устроен мир. Сегодня ты здесь, а завтра – окей, пока-пока.

– Но что случилось?

– Что случилось? Вы, люди, придумали лекарство, от которого коровы становятся сильнее. Но мы, когда едим этих коров, становимся слабее. Видите ли, в вашей культуре коровы очень важны. Важнее даже, чем люди. Ну и какие шансы у бедных птиц вроде нас? Вы, люди, думаете, что есть коров – преступление, заслуживающее смертной казни, так что нас вам не жалко. В ваших глазах мы преступники.

– А вам обязательно нужно есть коров? Неужели вы не можете есть что-то еще?

– Да, в самом деле. Какая прекрасная идея, мистер Шарма! Нам следует есть траву, манго и жареный картофель, как вы. Пищевую цепочку вы уже разрушили, теперь хотите, чтобы вся природа изменилась согласно вашим нелогичным прихотям.

– Да… да нет, мне-то что. Ешьте что хотите. Коровы мне все равно не особо нравятся. Они… жуткие какие-то.

– Теперь вы мне будете рассказывать, что боитесь коров, да? Один только настоящий страх вы и признали, и то ничего с этим не сделали.

– Я пытался! Я ехал с отцом в машине, там были только мы. Но он был в плохом настроении и не хотел говорить, я попробую еще раз, и…

– Ади?

Он не сразу понял, что голос раздался за спиной. Повернувшись, Ади увидел идущую к нему мадам Джордж. Но ведь она не могла его услышать, верно? Он говорил чуть ли не шепотом.

– Добрый день, мэм, – сказал он, поднявшись.

– Ты что, говорил сам с собой?

Она его слышала. Или, по крайней мере, видела, как шевелятся его губы. Однако она казалась скорее удивленной, чем обеспокоенной.

– Нет! Нет, мэм. Я просто…