Ирга посмотрела на обломки стола на полу. Положа руку на сердце, она никогда не любила этот стол, давно уже присмотрела себе новый на осенней ярмарке, но выносить из дома на своём горбу эту каменную махину было тяжеловато. Теперь же перенести всё по кусочку к старой дамбе, которая сдерживала ручей и в которой постоянно не хватало камней, можно было за пару часов.

Ирга наклонилась, подобрав один из осколков. Гадательные семена были рассеяны по полу, перемешаны с пылью и каменной крошкой. Подсолнечник ощетинился чёрными пиками, гречка держала оборону, слепившись в плотную кучку.

Ирга отдёрнула руку. Всё это выглядело очень плохо. Даже прапрабабкины записи были не нужны, чтобы понять, насколько плохо. Эти семена вообще высыпались редко – подсолнечник вечно цеплялся за плетёную ткань нитяного мешочка для гадания, а гречка забивалась в углы, утрамбовавшись там как мелкие камушки. Смерть и разруха – вот в какой гадательный расклад они сложились. Конечно, в раскладах Ирги смерть если и выпадала, то, как правило, предвещала только пожухлые от засухи посевы, а разруха означала максимум свалившееся от дряхлости на землю пчелиное гнездо. Но сейчас…

Ирга сделала шаг назад. Она чётко видела спираль из семян, спираль, уходившую под обломки стола, спираль, словно заботливо выложенную чьими-то пальцами. Случайность не могла создать такой чёткий и аккуратный рисунок. Это был… знак богов?

Ей вдруг подумалось – и уже не на мгновение, – что само это предсказание привело в мир смерть и разруху. Что то, что должно произойти, ещё не произошло, но толчок, который должен был свалить с горы камень, что прокатится по жизням и судьбам, уже сделан.

И совершила его именно она, Ирга.

Ей стало жутко.

Она сделала ещё шаг назад. Ей показалось, что семена зашевелились и повернулись в её сторону. Словно они не договорили. Словно они желали сказать ей что-то ещё. И словно их совершенно не интересовало, собирается ли она их слушать.

В её ушах раздался странный шёпот. Она не могла разобрать слова и даже не совсем понимала, чей это голос – и голос ли это. Но шёпот был настойчив. Ему было что-то нужно, но что именно, Ирга не могла понять. А голосу было всё равно. Он просто требовал, убеждал и угрожал, угрожал, угрожал…

* * *

Не успела погаснуть утренняя звезда, как Ирга собрала вещи и покинула земли Шии’Мори. В глубине души она понимала, что это всего лишь попытка оттянуть неизбежное – то, что пророчили семена, должно было охватить весь лес, как пожар. И именно она была той, что высекла искру, породившую пламя. Однако оставаться здесь было стыдно. Ещё чуть-чуть стыдно было и за то, что единственное чувство, которое она сейчас испытывала, оказалось стыдом – даже страх отошёл куда-то далеко, маячив лишь лёгкой тенью.

От этого двойного стыда было муторно и неуютно. Лишь трепетала лёгкая надежда, что он останется в землях Шии’Мори, в то время как Ирга, как лёгкая бабочка, упорхнёт подальше от неприятных воспоминаний.

С этими мыслями она задвинула тяжёлый засов и утопала по хлюпающей тропинке, ветвящейся между болот.

Глава 2

Утро встретило Стеллу, королеву Шии’Мори, неприятным привкусом. Ей казалось, что она съела что-то не то – и теперь горечь разлилась по всему телу как медленно действующий яд. Королева пыталась прислушаться к своим ощущениям, но они молчали. Только горечь чувствовалась на языке.

Через час она растворилась, оставив после себя лишь эхо лёгкого недоумения. Королева списала всё на происки Гримов, которые, судя по всему, пытались навести на Шии’Мори дистанционные чары – но расстояние рассеяло их и смягчило удар.

Стелла пометила себе не забыть разработать какой-нибудь противогримный барьер вокруг деревни – и снова стала внимательно наблюдать за тем, что рассказывали пчёлы-вестники.

Те, как обычно, прибыли к её порогу, как только первые лучи солнца проникли сквозь узорчатые листья большого дуба, стоявшего посреди площади. Рой пчёл вибрировал в воздухе, создавая едва различимую мелодию, которая была понятна лишь Стелле. Хорошо, не только лишь Стелле, но и Трини, которая обучила свою королеву этим знаниям. Однако Трини не допускалась к утреннему пчелиному докладу. От неё требовалась помощь, лишь когда нужно было дать пчёлам чёткие и конкретные указания, а словарного запаса Стеллы на это не хватало.

Подобное правило объяснялось очень просто: каждое движение крыльев пчёл, каждый поворот тела несли в себе информацию – и кто владел этой информацией, владел всем Лесом.

Во всяком случае, Стелле хотелось так думать. Она тешила себя надеждой, что когда-нибудь получит такую информацию, которая позволит ей стать не только королевой Шии’Мори, но и императрицей всего Леса!

Пчёлы старались. Они рассказывали о том, что границы дальнего болота изменили свои очертания. О том, что у ежей появилось новое кладбище, и теперь они ходят умирать в сухой лог. О том, что жуки-древоточцы доели кривую берёзу и перешли на старую ель. О том, что ядовитый плющ разросся и, кажется, обрёл разум… Состояние леса, передвижения его обитателей, крупное и мелкое, нужное и ненужное – всё смешивалось в единую массу, разобраться в которой могла только Стелла. Пчёлы – странный, причудливый разум улья, который мыслил совершенно иными категориями, – не могли вычленить из всего вала информации ту, которая была наиболее важна. Стелла однажды попыталась им объяснить, но всё привело к тому, что пчёлы стали руководствоваться своим пониманием пользы – и королеву засыпали известиями об изменении вкуса васильков, сообщениями о проблемах с креплением ульев к стволам и прогнозами о грядущих холодах… В итоге племя попросту упустило стремительную вылазку Протеев. В тот раз удалось с горем пополам отбиться, потеряв южную петлю ручья, – и теперь Стелла терпеливо выслушивала всё, что могли поведать пчёлы.

Казалось, что она дремлет, полуприкрыв глаза, но на самом деле её мозг работал, как гигантский механизм, анализируя, сопоставляя, трактуя, прогнозируя. Ей в считаные секунды нужно было расшифровать донесение пчёл, понять, как то, что в нём говорится, влияет на будущее леса, как этим могут воспользоваться Шии’Мори, как этим могут воспользоваться Гримы, Протеи и Шрумы и как этому воспрепятствовать.

Сложнее всего было то, что пчёл нельзя было останавливать. Раз начав свой жужжащий танец, они погружались в плетение виражей, вырисовывая сложные фигуры и создавая изысканную мелодию. Любая остановка или просто сбой разрушили бы всё, вышвырнули пчёл из процесса повествования, запутали их, перемешали бы стройный порядок изложения новостей, вырвали бы куски информации из их памяти.

Поэтому Стелла прикрывала глаза и анализировала, сопоставляла, трактовала, прогнозировала…

Ручей у трухлявого пня вот-вот выйдет из берегов… Неплохо, можно будет сделать водоотведение, чтобы подтопить границу со Шрумами.

Стая ворон появилась в лесу, они расселись на ветках дубов и молча смотрят в небо… Странная ситуация, нужно проверить, не лежит ли на них заклятие Гримов. Гримы не в первый раз посылают соглядатаев. До этого были дождевые черви, которые прорыли проход под дворцом Стеллы и, будучи глухими, внимательно запоминали все вибрации от голосов, чтобы потом передать своим хозяевам.

Деревья на самой южной стороне леса за одну ночь сбросили всю листву, словно наступил ноябрь – и теперь с них слоями сползает кора… Ещё более странное дело – неужели тоже происки Гримов? Хотя так же похоже на работу Протеев: в прошлом году те испытывали какое-то звуковое оружие, от которого деревья тоже сбросили листву, пусть и не за одну ночь. Но кора…

Племя улиток снялось с насиженных мест и двинулось на восток. Их можно проследить по слизневому следу – и, надо заметить, что тот пахнет страхом… Ммм… Улитки достаточно флегматичны, и, чтобы их напугать должно случиться что-то из ряда вон выходящее… Хотя, может быть, дело в тех воронах, что расселись на ветках дубов и молча смотрят в небо. Улитки опасаются птиц – и уж тем более боятся птиц, которые ведут себя странно.

У Мшистого Камня расцвёл репейник… Хорошо, надо послать отряд собрать цветущие головки – из них получаются лёгкие и далеко летящие снаряды.

Местная гадалка, что жила на южной окраине деревни, на рассвете ушла куда-то с вещами… Хм, Ирга? Неужели её переманили к себе? Но кому она была нужна? У Гримов свои тёмные маги, Протеи предпочитают технологии, а Шрумы вояки, зачем им глуповатая и неумелая гадалка?

Упомянув Иргу, пчёлы резко поменяли танец. Если до этого он был плавным и размеренным, то теперь стал хаотичным и тревожным. Они спешили упомянуть всё, что успели узнать, но не могли вплести разрозненные отрывки в единое полотно повествования.

Стелла подалась вперёд на своём троне и, не отводя внимательного взгляда, напряжённо следила за маленькими информаторами.

Гадалка поспешно покинула своё жилище, оставив за собой лишь шёпот ветра и тягостное ощущение недоговорённости. Пчёлы старательно рисовали в воздухе фигуры страха и раскаяния, которые сопровождали это бегство. И ещё одно имя – Одур. Его произнесла гадалка в ночи. И её услышали сонные слизни в камнях неподалёку. Ещё что-то было о таинственном госте, о грохоте и шуме, но, может быть, то лишь приснилось слизням?

– Одур? – вслух произнесла Стелла. – Кто такой Одур?

Пчёлы заметались в растерянности. Это имя не говорило им ровным счётом ничего: они не понимали саму концепцию имён, все пчёлы были единым организмом, взаимозаменямым и взаимоподдерживающим. Они и так с трудом научились отличать Шрумов от Протеев, а Гримов – от болотных кочек. Распознавать же разных Шии’Мори под силу было лишь некоторым вождям роёв. И то, для этого тот или иной Шии’Мори должен был выглядеть необычно, как, например, гадалка Ирга, обвешанная бусами, гремящими браслетиками и всякими цветными шнурочками.

Стелла ощутила беспокойство. Судя по звучанию, имя Одур принадлежало кому-то из племени Шрумов. И что самое странное, оно было Стелле смутно знакомо. Вряд ли она встречалась с этим Одуром – имя не вызвало у неё в памяти никого конкретного. Но она определённо его слышала, и это беспокоило.

Пчёлы озадаченно зависли в воздухе, наблюдая за королевой Шии’Мори. Для них всё, о чём они только что поведали, было одинаково важным/неважным. И они не могли понять, что именно послужило причиной перемены в настроении Стеллы.

– На сегодня всё, – наконец сказала она, махнув рукой.

Пчёлы повиновались приказу и, продолжая озадаченно жужжать, отправились в улья.

– Сюда, – Стелла щёлкнула по большому пиону, склонившемуся возле её трона. От щелчка пыльца опала с тычинок, и лёгкий, недоступный никому, кроме бабочек, аромат разнёсся вокруг.

Через пять минут те откликнулись на призыв, повиснув над Стеллой цветастым трепещущим облаком.

Инстинкты подсказывали Стелле, что момент, связанный с появлением Одура, – кто же это такой? – так просто оставлять нельзя. Это было слишком странно даже по меркам тех странностей, которые в последнее время происходили в лесу. Если даже глуповатая Ирга что-то почуяла и почла за благо сбежать в никуда. А любая странность, любой сбой в равновесии размеренной жизни леса может иметь непредсказуемые последствия.

Стелла сделала бабочкам несколько быстрых знаков. Их стайка свернулась в спираль, а потом растянулась длинным и узким платком над головой.

Королева всегда жалела о том, что из бабочек никудышные воины. Да, умные, чуткие, внимательные, не упускающие ни единой мелочи, способные к анализу и самостоятельным решениям, но слишком хрупкие, слишком нежные. Достаточно небольшого перепада температур – и вот уже бабочка мертва. Мертвы они и после сильного ветра, и после обильного ливня. Их приходилось беречь и вызывать только в крайних случаях.

И этот крайний случай сейчас наступил.