Хольда выбрала меня для этой миссии. Отто с готовностью согласился стать моим воином. Но я знаю, что после связующей церемонии завтра утром мне придется возглавить крестовый поход Хольды. Я должна буду убедить Совет – ну, точнее, Рохуса и Филомену, – что дикая магия ничем не отличается от той, которую они старательно защищают в Начальном Древе. И в том, что ограничения, которые мы накладываем на ведьм, запрещая в полной мере использовать свои силы, вовсе не нужны и даже вредны. Что наш образ жизни – ложь, и мы должны разрушить традиции, которые они поддерживали десятилетиями, и…

Я скидываю халат, прежде чем погрузиться в пруд, и шок от прикосновения холодной воды успокаивает мои тревоги. Моя тонкая белая сорочка колышется на волнах вокруг моего тела, разгоняя травы, покачивающиеся на поверхности пруда, и в свете свечей, рядом с женщинами, молча поддерживающими меня своим присутствием, на мгновение становится совсем спокойно.

«Я выбрала тебя не случайно, Фридерика», – говорит Хольда.

Мои мышцы расслабляются, и я сажусь у края пруда, высунув голову и плечи из воды, повернувшись спиной к людям в бухте.

«Значит, ты и моего брата выбрала так же не случайно?» – я не могу не съязвить. Мой брат прежде был ее чемпионом.

Она молчит.

Пространство наполняется бархатистыми песнопениями. Голоса женщин вокруг звучат все громче, сливаясь в нежную литанию^[4]. В заклинание. Молитву.

Вода расплескивается, когда Корнелия, Лизель и Хильда опускаются на колени позади меня.

«После него, – говорит Хольда, – я сделала все, чтобы больше не ошибиться в выборе».

Я не отвечаю.

Чьи-то руки тянут меня, заставляя повернуть лицо к высокому голубому небу над нами. Слова, которые все шепчут, становятся громче:

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

«Ты можешь в это не верить, Фридерика, – продолжает Хольда. – Но ты лучше всех подходишь для этой миссии. Я не буду преуменьшать ее масштабы, того, о чем я тебя прошу. Знаю, что требую слишком многого. Но я буду рядом каждую минуту. Я не брошу тебя».

Я едва не отвечаю замечанием о том, сколько всего хорошего принесла мне ее помощь, когда Дитер выкрал меня из Источника и держал в Баден-Бадене, развлекаясь со мной, как ему хотелось. Я чуть было не заявляю, как хорошо помогает благосклонность богини противостоять жестокости этого мира.

Но я согласилась. Согласилась быть ее чемпионом, пусть даже и не понимала, на что иду, пусть это согласие и было дано в минуту отчаяния. Я здесь и встречусь лицом к лицу с протестом и борьбой, которые, уверена, меня ожидают, так что возмущаться ни к чему.

Поющие голоса, запахи трав и дым свечей, а также бархатное тепло воды и воздуха – все это сливается воедино под действием моей бессонницы, и на мгновение мне кажется, что ритуал сработал. Церемония очищения. Внезапно я чувствую себя будто созданной заново, погруженной в восхитительную ауру…

«Ты требуешь от девчонки слишком многого, сестра», – раздается резкий голос. Я понимаю, чей он, и магия ауры, убаюкавшей меня, рушится. Перхта, богиня-мать. «Она подведет тебя и разрушит то, что мы создали».

«Ты не хочешь менять наши традиции, – отвечает ей Хольда. – Ты ясно выразила свою позицию. Но, несмотря на это, вы с Абнобой согласились позволить мне попробовать».

Все еще находясь в воде, окутанная пением окружающих меня людей, я замираю.

Хольда могла бы продолжить этот разговор так, чтобы я его не слышала. Значит, она намеренно позволяет мне слушать.

Другие богини знают, чего она от меня хочет: снять ограничения с магии, чтобы все ведьмы могли получить доступ к ней без необходимости обращаться к Источнику. Но, насколько мне известно, Хольда скрывала мою связь с дикой магией не только от Совета, но и от сестер. Неудивительно, что богини понимают, какую игру она ведет.

Я не двигаюсь, моя кожа холодеет в воде, а я не смею пошевелиться, застыв от нахлынувшего ощущения близости к чему-то запретному, священному.

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Пение продолжается. Корнелия, Лизель и Хильда стоят ближе всех ко мне, но даже их слова звучат приглушенно, будто те, кто поет, больше не осознают, что произносят, будто весь мир затих, прислушиваясь к разговору, происходящему в моей голове.

«Наши жрец и жрицы никогда не допустят, чтобы дикая магия была принята, – заявляет Перхта с нескрываемым высокомерием. – Особенно когда представлять эти неприятные изменения будет она. Ей нельзя доверять. Она только разочарует тебя, как и ее брат».

Мою грудь сдавливает, сердце разрывается на части, но я сжимаю губы и закусываю щеку, пока на языке не появляется металлический привкус.

Хольда отвечает не сразу. Неужели она думает, что я стану спорить с Перхтой? Буду доказывать, на что способна, и поклянусь, что я не мой брат?

Где Абноба? На чьей стороне в этом споре она?

Я ничего не говорю. Ничего не делаю. Просто сижу в воде, пойманная в ловушку ядовитых слов Перхты.

«Ты не станешь вмешиваться, – бросает Хольда Перхте. – У Фредерики будет лучшая возможность из всех, какие я только могу ей предоставить».

«Я не стану вмешиваться, – соглашается Перхта. – Но если она подвергнет нас опасности, ты не сможешь уберечь ее от меня».

Воздух вырывается из купален с резким хлопком, от которого у меня вибрирует в ушах.

Пение вокруг продолжается, но теперь в нем слышны энергичные нотки, которые пробиваются сквозь монотонное звучание. Тем временем Корнелия опускает чашку в пруд, зачерпывает воду с несколькими веточками розмарина и выливает ее мне на волосы.

– Вода, чтобы умывать, – повторяет она в такт пению женщин. – Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Прикосновение ее пальцев успокаивает. И моя дрожь, которую прежде я не замечала, утихает.

Слова Перхты прокручиваются у меня в голове. В них звучат уверенность и твердость намерений богини.

Я прижимаю ладонь к клейму на животе. К клейму на бедре. К третьему – на груди.

Три клейма Дитера. Шрамы, которые он оставил на моем теле.

Внезапно я ощущаю запах горелой плоти, слышу отдаленные крики – мои крики, – и мне хочется отдохнуть, хочется убежать…

Корнелия отодвигается в сторону, освобождая место для Лизель, которая повторяет ее действия: зачерпывает воду, выливает, поет.

Это заклинание не требуется. Церемония очищения не нужна. Заклинания, которые мы выучиваем, потому что это был единственный способ получить доступ к магии Источника, – ложь. Травы, которые мы используем, зелья, которые варим, – ложь. Это усилители, которые в лучшем случае являются способом утвердиться в своих намерениях. Но это лишь правила, навязанные нам богинями, которые сохранили в Начальном Древе столько магии, сколько смогли, чтобы контролировать ее распределение, чего им никогда бы не удалось сделать с непредсказуемой, необузданной мощью дикой магии.

Хильда следующая. Она повторяет то же, что и Корнелия с Лизель.

Голоса женщин, стоящих у меня за спиной, сливаются воедино, и монотонный звук нарастает, становясь все громче.

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Мои глаза закрываются, и я снова вижу очертания Начального Древа. Его ветви изгибаются, устремляясь к небу.

«Вода. Растения. Дым. Огонь».

Четыре элемента переплетаются вокруг дерева, потоки энергии соединяются в защитную веревку – или нет, они удушают, и Древо содрогается…

Я делаю резкий вдох, но видение появляется и исчезает так быстро, что оставляет лишь призрачную боль.

Я давно не высыпалась. Головные боли становятся хуже. Мои нервы на пределе.

Вот и все.

Должно быть.

Корнелия сжимает мое плечо, и я, дрожа, поднимаюсь из воды. Несмотря на дождливую весну в Баден-Бадене, в Источнике всегда тепло, но это не помогает унять дрожь, пробирающую меня до костей.

Я вижу, как Древо содрогается от натяжения веревки, сплетенной из стихий.

На мои плечи накидывают одеяло. Я кутаюсь в него, а когда поворачиваюсь, женщины замолкают, и дюжина сияющих глаз наблюдает за мной.

Здесь несколько десятилетий не проводилось связующей церемонии между ведьмой и воином, не говоря уже о связующей церемонии между чемпионом и воином. И я чувствую, что ожидания, возложенные на меня, раз в десять больше обычного, они как невидимая сила, которая сильнее, чем дикая магия.

У меня подкашиваются ноги.

Я вдыхаю аромат пряной мяты, горького розмарина, лаванды.

Встречаюсь взглядом с Корнелией, и она восторженно улыбается.

– А теперь, – объявляет она, – мы немного повеселимся.

* * *

Веселье оказывается затянутым процессом переодевания, во время которого Корнелия, Хильда и Лизель вплетают мне в волосы цветы и облачают в платье, которое, должно быть, позаимствовали из сказочной истории, одной из тех, что любит слушать Лизель. Платье похоже на киртл^[5] – приталенное, но без рукавов, а разрезы по бокам обнажают ноги до середины бедра. Насыщенный зеленый цвет оттеняется вышитыми на ткани растениями, травами для защиты и цветами – яркими, красивыми, с безумными всполохами оранжевого, синего и золотого, а сверху все прикрывает тонкая накидка из прозрачной серой ткани, закрывающая те части тела, которые обнажает платье. Если бы мы остались в Источнике на заключительную часть церемонии очищения – костер, – я бы не стала упоминать об этом. Но когда вместе с женщинами направляюсь в Баден-Баден, я, следуя за Корнелией по лесу, не могу удержаться и неловко откашливаюсь.

– Мне кажется, что этот наряд может заставить католиков пожелать снова от нас отвернуться, – говорю я.

Хильда смеется. Нагло и громко.

– Будь уверена, эта католичка безумно поддерживает подобную моду.

Лизель поднимает на нее свои большие глаза:

– Почему?

Хильда бледнеет:

– О… э-э-э… Видишь ли…

Я толкаю ее локтем, и Хильда спотыкается, будто я подставила ей подножку.

– Ничего, Лизель, – ворчу я. – Хильда думает, что умеет шутить.

Лизель хмурится, понимая, что упустила шутку, но сдается.

Лес вокруг погружается в сумерки, но фонарики усеивают серо-черные деревья, словно светлячки, которые решили появиться до наступления лета.

Хильда прочищает горло:

– Моя роль выполнена? Я пойду, чтобы…

– Да, – быстро отвечаю я. И улыбаюсь, когда в первую секунду Хильда кажется обиженной, а потом понимаю, что это часть игры.

Она закатывает глаза.

– Такая благодарная. Не знаю, что Отто в тебе нашел.

– В этом платье он много чего найдет.

– О-о-о, – Лизель хихикает. – Теперь я поняла.

Scheisse.

Хильда фыркает и игриво толкает меня в плечо.

– Как и говорила, – замечает она, – я иду искать Бригитту, – и удаляется, махнув рукой на прощание.

Корнелия посмеивается над Хильдой, но приближается ко мне и становится серьезной:

– Не беспокойся о платье, – успокаивает она. – Мы больше не прячемся от них, помнишь?

Ее улыбка противоречит напряжению в ее глазах.

Нет. Мы не прячемся. Мы эффектно заявили о существовании магии и ведьм, когда мой брат захватил Баден-Баден, и хотя отдаленные уголки Священной Римской империи, возможно, все еще могут отрицать наше существование, жители этих мест больше не могут. Большинство, без сомнения, приняло нас с благодарностью, ведь мы спасли их от Дитера, но долго ли они будут сохранять благосклонность? Мы проводим церемонию разведения костров на городской площади в качестве еще одного дружественного жеста. Но что, если знакомство с нашими практиками – это слишком много для них и слишком рано? Что, если…