Огонь с ревом оживает, и ощущения в миг возвращаются – горький запах дыма, резкий взрыв смеха, жар от огня, вкус поцелуя Фрици на моих губах. Перед глазами все белеет, и я отшатываюсь, едва удерживаясь на ногах.

На том месте, где только что была ладонь Фрици, теперь черная татуировка.

– Древо, – бормочет Корнелия, широко раскрыв глаза.

Я опускаю взгляд на свою грудь. По форме оно круглое, вверху – крона из листьев и изогнутых ветвей, внизу – корни, которые образуют вместе с кроной полный круг. Ствол из извилистых линий – трех темных штрихов, которые беспорядочно переплетаются, – но в этом хаосе есть ощущение связи. Татуировка размером с ладонь расположена чуть левее центра моей груди, прямо над сердцем.

– Я… я ни о чем таком не думала, – шепчет Фрици, и ее охватывает испуг. – Я этого не делала, у меня не получилось сформировать намерение, о котором ты говорила…

– У меня получилось. – Мой голос спокоен, и это привлекает внимание обеих ко мне. – Я видел Хольду, – добавляю я. – Она помогла мне выбрать татуировку.

– Ты сам избрал дерево? – спрашивает Корнелия.

Я пожимаю плечами. Я хотел защитить Фрици. И это желание приняло форму дерева. Полагаю, разницы нет, но я не хочу ничего объяснять Корнелии, прежде чем не поговорю с Фрици. Если судить по реакции Корнелии, можно предположить, что дерево – мощный символ, и оно, должно быть, связано с таинственным Начальным Древом, которое я еще не видел.

Фрици легко, будто перышком, касается отмеченной кожи. Я вздрагиваю от ее прикосновения, но не из-за боли. Я видел татуировки и за пределами ковена и знаю, что они делаются иглами и чернилами и стоят нескольких дней мучений. Моя же совсем не болит. Она ощущается как часть меня, будто я родился с этой отметкой.

– Древо – самая сокровенная часть наших легенд, – шепчет Фрици. Каждый колдовской ребенок знает о его важности, и я чувствую себя глупо из-за того, что ничего не понимаю.

– Богиня сделала отличный выбор, – замечает Корнелия, когда я ничего не отвечаю. Я не уверен, говорит ли она обо мне или о татуировке. – Однако сейчас нет необходимости демонстрировать это целой деревне, и меня лично не волнуют твои рельефные мышцы.

Я ухмыляюсь.

– Рельефные мышцы? – переспрашиваю я жрицу. Жду не дождусь, когда смогу рассказать об этом Алоису.

Корнелия закатывает глаза.

– Сделай что-нибудь со своим воином, чемпион, – обращается она к Фрици. Поднимает мою тунику и бросает ее Фрици.

– О, это я и планирую, – говорит Фрици с блеском в глазах, когда подходит ближе и наклоняется для поцелуя, в то время как Корнелия отходит в сторону.

Фрици гладит меня по щеке, возвращая мое внимание к ней, к нам.

Я не хочу думать ни о чем другом. Не хочу ощущать бремя мира на своих плечах.

Хочу чувствовать только ее.

Я наклоняюсь и снова завладеваю ее губами в страстном поцелуе, зная, что пиршества у костра недостаточно, чтобы удовлетворить меня.

Фрици тает в моих объятиях, и я отстраняюсь, скользя губами по мягкой линии ее челюсти, покусывая мочку уха.

– Не здесь, – шепчу я. Ощущаю, как тело Фрици подрагивает от моего низкого голоса. Я беру тунику из рук Фрици и, натянув ее через голову, оглядываюсь в поисках пути к отступлению.

– Но этот праздник в нашу честь, – слабо протестует Фрици.

– Пусть они празднуют, как пожелают, – говорю я, легонько кусая ее, отчего она ахает. – И мы будем праздновать, как хотим.

Фрици кивает, уткнувшись мне в грудь и обнимая. Мои ладони скользят по ее телу, и Фрици разворачивается, хватает меня за запястье и уводит от костра, в ночь.

Вокруг Баден-Бадена нет стен, но природа создает свои границы. Есть место, где дорога переходит в охотничью тропу, где дома сменяются деревьями, а цветы дикими травами. Туда мы и направляемся.

Под ночным звездным небом на опушке Черного Леса стоит одинокий дуб.

– Ты заслуживаешь дворца, – говорю я. Желтые нарциссы только начинают появляться из земли, напоминая о жизни и надежде. – Мягкую постель, покрытую мехами. Пуховые подушки, роскошные пиры и… Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать, Фрици.

Она грациозно садится на землю и дотрагивается до бледно-зеленого цветка, который еще не распустился. Тот оживает, желтой трубочкой тянется к луне, его лепестки мягкие, как паутинка.

Это дикая магия, которую Фрици скрывает от Совета и показывает только мне.

– Я ничего этого не хочу, – произносит она, поднимая глаза, и звездный свет падает на ее кожу. – Я хочу только тебя.

Я опускаюсь на колени перед ней, единственной богиней, которой поклоняюсь. За ее левым плечом я вижу черный дым костра и оранжевые блики, растворяющиеся в темноте. Справа Черный Лес, громадные деревья, полные волшебства и тайн.

Но этот луг наш. Эта ночь наша.

6
Фрици

Отто целует меня, его губы мягкие, заботливые и полные нежной любви, в любую другую ночь я бы растворилась в его ласках. В любое другое время прикосновения его губ к моим было бы достаточно, чтобы заставить меня сдаться, и я бы отдалась его объятиям, позволив его телу заслонить остальной мир.

Но этим вечером я не хочу нежности. Я снова поднимаюсь на ноги, увлекая Отто за собой, и он подчиняется, в его глазах вспыхивает вопрос, прежде чем я заглушаю его слова, прижимаясь своими губами к его. Я ощущаю его вкус, сладость еды, которую он недавно ел, но сам он – вкус головокружения, который я никогда не смогу описать.

Спина Отто ударяется о дуб, и он удивленно охает, когда я двигаюсь к его шее, пробуя, исследуя, оттягивая ворот его туники, чтобы лизнуть плечо.

– Фрици, – выдыхает он и пытается оттолкнуть меня, вернуть себе контроль. – Я хочу, чтобы…

Я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. Не могу скрыть дрожь страха, слившуюся с желанием, так что показываю его Отто, страх, который движет мной уже давно.

Хольда сделала татуировку. Ради меня, ради него. Я вижу очертания дерева через ткань туники, и мне хочется верить, что теперь Отто будет в безопасности. По крайней мере в большей, чем прежде.

Но достаточно ли этого?

– Позволь сделать это для тебя, – шепчу ему. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо сегодня.

Его глаза вспыхивают. Темнеют.

– Мне с тобой всегда хорошо, Liebste^[7]. – Он заправляет прядь волос мне за ухо. – Но знаю, что сегодня тебе пришлось пережить многое. И завтра предстоит еще. И я хочу быть уверен, что о тебе заботятся…

Я заставляю его замолчать поцелуем. Не глубоким. Ничего не обещающим.

– А теперь помолчи, – шепчу ему в губы, – и прими то, что я тебе даю, Jäger^[8].

Я не выдумываю то, как пылает взгляд Отто и как дрожат его губы в улыбке. Я хватаю его за запястья и прижимаю их к дереву по сторонам от его тела. Магия покалывает мои руки, и я приказываю лианам поползти вверх по стволу, чтобы обхватить ими Отто.

Но прежде чем они успевают хотя бы коснуться его, мои легкие сжимает спазм и я прерываю заклинание.

Мои запястья горят.

Они давно зажили, даже шрамов не осталось.

Но я все равно чувствую кандалы.

Когда я висела на них в комнате Дитера, а потом меня привязали к столбу. Его клейма жгли мне живот, бедро, ключицу, снова и снова, и…

Моя ладонь прижималась к груди Отто. Чернила и магия татуировки не клеймо, не ожог, не что-то навязанное ему – он выбрал это, он выбрал меня, это не одно и то же…

Прижавшись к Отто, я застываю, и он чувствует перемену во мне, выходя из оцепенения с резким вздохом.

– Фрици? Что не так?

Ничего. Нет, ничего, сейчас нет… пожалуйста, не теперь…

Я целую Отто, но он не отвечает, не прислоняется к дереву.

– Фрици…

«Фрицихен. О, милая сестренка».

Его здесь нет. Его здесь нет. Он в тюрьме в Трире или уже мертв, и больше не существует, и больше не может причинить мне боль.

Я утыкаюсь лицом в плечо Отто. В изгиб его шеи. Тяжело, прерывисто дышу, и мое тело содрогается, а руки Отто крепко обнимают меня.

– Liebste, – шепчет он мне в волосы.

Я что-то говорю, касаясь его кожи. Слова срываются с губ, перемешиваясь с рыданием, и я слышу, как они сливаются воедино:

– Я сделала это с тобой.

Моя рука на татуировке. Отто прижимает меня к себе.

– Да, – говорит он. – Мы сделали это. Вместе.

Я отшатываюсь, слезы жгут мне глаза, а потом вспыхивает стыд, обжигающий горло. Я испортила эту ночь. Испортила этот момент. Моя рука сжимает его тунику, и я свирепо смотрю на него, потому что не могу посмотреть на себя.

– Тебе сделают больно, – произношу я, будто он не знает, будто не предвидел неизбежного конца. – Когда мы выступим против Совета. Когда попытаемся изменить отношение к магии и ее использованию за пределами Источника. Тебе сделают больно из-за меня. Из-за этого, – я провожу рукой по татуировке. – Потому что ты связан со мной, а я слишком эгоистична, чтобы оттолкнуть тебя.

Это то же самое? Клеймо, которое поставил на мне Дитер, и татуировка, которую я создала для Отто?

Отто обхватывает мое лицо ладонями, и я не могу смотреть ни на что, кроме него.

– Я решил быть здесь, – говорит он. – Ты уже хорошо меня знаешь. Ты и правда думаешь, что я стал бы делать что-то, если бы не хотел этого? Ты не единственный эгоист. Я здесь, потому что так хочу. Потому что выбрал тебя. И да, мне может быть больно – скорее всего, так и будет. Но я пойду на это, зная, что поступаю так ради нашей миссии. Ради…

– Будь проклята твоя честь, Отто. – Я пытаюсь отстраниться от него, но он держит мое лицо в ладонях, и это мешает мне разозлиться на него. – Ты отмечен мной. Завтра мы будем связаны. Ты говоришь, будто знаешь, что делаешь, но что, если однажды ты захочешь уйти? Что, если все это разрушит тебя?

Я вздрагиваю, из груди вырывается всхлип, и Отто хмурится:

– Разрушит меня? Каким образом?

– Что, если твой бог отвергнет тебя из-за этого?

«Что подумает о тебе твой капитан, который повел себя как шлюха? Увидев тебя такой изуродованной».

– Что, если твой бог отвергнет тебя, – выпаливаю я, – и однажды не смогут тебя спасти? Мы не можем делать вид, будто в прошлом боги не предавали своих избранников. Как нам быть, если богини приведут нас к краху, а твой бог отвернется от тебя? Что ты станешь делать, когда… – я задыхаюсь, но Отто все еще держит в ладонях мое лицо, смахивая большими пальцами мои слезы, – когда поймешь, что последовал за мной по дороге, которая ведет к отчаянию? Ты говоришь, будто знаешь, что делаешь. Но не думаю, что ты все понимаешь, не по-настоящему. Не…

Настала его очередь заставить меня замолчать поцелуем.

Это не нежный поцелуй. Не пронизанный трепетом, не сочащийся любовью, которую Отто выражает в прикосновениях. Сейчас он целует меня так, словно борется за господство. Я же целую его так, словно боюсь, что это в последний раз.

Отто целует меня больно и злобно, и его агрессия поражает меня, я отшатываюсь и, поскользнувшись на траве, падаю. Отто поднимает меня, вынуждая обнять ногами за бедра, разворачивает нас обоих, так что теперь я оказываюсь прижата спиной к дереву. Я снова замечаю, как мало ткани в моем наряде, мои ноги обнажены там, где соприкасаются с талией Отто, а плечи и руки трутся о дерево сквозь тонкую материю.

– Фридерика Кирх. – Он произносит мое имя так, будто отчитывает, и его слова волной пробегают по моему позвоночнику, заставив замереть между твердостью его тела и шероховатым стволом дерева. – Если какой-то бог, любой бог покинет нас, оставит барахтаться в бездне или проходить через испытания в одиночку, тогда я буду там, с тобой. Потому что это то, что я выбрал, это то, что символизирует для меня связующая церемония: все силы мира могут отвернуться от нас, но я не оставлю тебя.

Нежный поцелуй. Обещание.

Я всхлипываю, чувствуя, как стихает мой бешеный пульс.