А тут Скворцова. Снова появляется на горизонте. Снова хлопает дверью и, одарив меня волчьим прищуром, утопывает в ванную с охапкой шмоток.

– Волосы свои из слива вытаскивать не забывай. Линяешь как попугайчик, – бросаю ей вслед.

– Пошел в задницу.

– Твою?

– Свою.

– Спинку потереть?

– Себе язык наждачкой потри. – Очередной хлопок, клацанье автоматической защелки и шум воды. Правда, тут же слышу новый сердитый вопль: кое-кто обнаружил мокрое полотенце.

Сбегаю, пока в затылок не прилетело что-нибудь тяжелое. Ну и попутно Эльке снова перезваниваю, чтоб мозги не компостировала. Хотя она все равно найдет повод, эту кралю постоянно что-то не устраивает.

Коронное: я слишком мало уделяю ей времени, занятый магистратурой и практикой. Ну а по-другому никак. Извините. Все лекции и занятия проводятся исключительно вечером, а до этого стандартная подработка четыре раза в неделю, будь любезен.

Не столько ради денег, сколько ради опыта, чтобы после завершения академии сразу получить титул архитектора. Иначе потом еще минимум пару лет понадобится работать по специальности и сдавать допы.

Вот и получается: с утра до пяти – батрачишь, с семи до десяти – торчишь на лекциях. Многие, естественно, не выдерживают, сливаются. Да и у меня самого неоднократно возникало желание послать все к черту.

Тормозит только то, что половина пути уже пройдена. Осталось всего два года, не сворачивать же лавочку за пару шагов до финишной черты?

Логично предположить, что, живя в таком режиме, организм требует разрядки. А что расслабляет лучше скорости и секса без обязательств?

Точно не постоянный нудеж Эльки о том, что я недостаточно часто вожу ее по ресторанам, не гуляю за ручку вдоль каналов и не рассыпаюсь в признаниях в любви.

Тьфу, блин! Какие еще, на хрен, признания? Я вообще собирался тихо слиться после первого-второго секса, да только не получилось.

Случайно-нежданно вскрылось, что от ее папули напрямую зависит не только получение моего аттестата, но и карьерная перспектива. Тот мне самолично дал это понять, вызвав в деканат.

Поэтому пока терплю, кое-как успокаивая готовую сорваться на очередную истерику Эльку. Пока слушал ее вопли, даже жрать захотелось.

К тому моменту, когда одеваюсь и спускаюсь на кухню, Карина уже тоже там. Собранная: сидит, листает новостную ленту и что-то с аппетитом жует.

– Это что? – заглядываю ей через плечо, всматриваясь в мешанину в глубокой пиале.

– Слепошарый? – огрызается, не оборачиваясь. – Овощной салат.

– С селедкой?

– Девочке нужен фосфор.

Принюхиваюсь.

– И уксус?

– Беспроигрышный рецепт: помидоры, огурцы, лук, селедка, рюмка уксуса, две рюмки воды, сахар и специи по вкусу. Перфекто.

– Н-да. – Забираю стоящий рядом с ней кофе, отпиваю. – Селедка на завтрак. Говорю ж, ты чумная.

На меня сподобляется-таки обратить внимание, ощерившись.

– Моя кровать, моя комната, мой кофе. У тебя какой-то пунктик?

– Не жадничай. – Делаю еще пару глотков и ныряю в холодильник: проводить ревизию. – Ты мне, кстати, знатную свинью подложила. – Останавливаюсь на палке сырокопченой колбасы. Резать ее западло, поэтому просто снимаю шкурку и отгрызаю так. – Еле оправдался. Чего орать-то как потерпевшая?

– Что такое? Ревнивая девушка?

– Мягко сказано.

– А, – вилка с нанизанным ломтиком селедины замирает у рта Карины, – то есть у тебя есть девушка?

– Номинально. – Всухомятку плохо идет. Снова ворую ее кофе.

– Класс. Ты еще больший мудак, чем я думала.

– Обзываться обязательно?

– А быть мудаком обязательно?

– Если только «мудак» – это синоним к слову «очаровательный».

– Не льсти себе.

– Не льщу. Это объективная оценка. А что по поводу тебя? Парень есть? Настоящий, не плюшевый.

– А чем тебе Василий не угодил?

– Значит, нет. Отлично! Я тут подумал и решил, что буду твоим парнем.

– А девушка-то твоя одобрит?

– А мы ей не скажем.

Скворцова насмешливо чихает в пиалу.

– Ты неподражаем, Крестовский. Правда, – усмехается она, относя тару к раковине. – Но вынуждена отказаться. Эмоционально нестабильные мальчики с ограниченным кругозором – не моя тема.

Эвона как приласкала.

– Эй, кофе-то оставь, – торможу ее, а то кружка уже занеслась над мойкой. – Там еще добрая половина.

– Я после тебя допивать не собираюсь.

– Ну а я не брезгливый. Давай сюда.

– Да пожалуйста, – замешкавшись, оборачиваются ко мне, послушно протягивая кружку. Хм… Чего это она такая добрая?

Ясно.

– Тьфу, – отплевываюсь, счищая с языка мерзкий привкус. – Что за дерьмо? – нюхаю содержимое, от которого уже тянет не кофеином, а знакомым запашком специй и уксуса. Жижу от салата мне туда залила, зараза. Испоганить капучино, души у нее нет! – Ты маленький вредитель.

– Хлебай на здоровье, солнышко. И кстати, в трусиках с маечками моими можешь копаться сколько твоей извращенной душе угодно, но только просьба: делай это, когда меня нет поблизости, о’кей?

– А когда тебя нет поблизости?

– Сегодня точно не будет до вечера. Так что наслаждайся и получай удовольствие.

– И далеко собралась? – ревниво уточняю.

– Тебе какое дело?

– Ты – мое дело. И не дело, если ты будешь шлындать где-то, докучая другому. Это исключительно моя привилегия на ближайшее время.

– Это что ж получается, я теперь еще и отпрашиваться у тебя должна?

– Желательно.

– А как же свобода выбора и равноправие полов?

– Фигня. Мода на демократию скоро пройдет.

– Ну-ну, – скептично хмыкает Скворцова и отчаливает, виляя бедрами.

Не, ну она нормальная? Кто такие короткие юбки надевает? Это ж как красная тряпка для быка. И вообще, что за прикол? То есть я должен тухнуть в гордом одиночестве, пока она будет непонятно чем заниматься?

Не пойдет так.

Прямо вместе с палкой колбасы спешу сначала обратно наверх, чтобы прихватить бумажник с айфоном, а затем на улицу. К фиолетовой «бэхе».

– Суетолог вошел в чат. Погнали, – ныряя на пассажирское, подмигиваю опешившей Карине.

– Куда?

– Куда тебе надо, туда и погнали. Маршрут мне не принципиален.

POV Скворцова

Торможу возле длинного белого паровозика с наростами в виде башен, украшенных голубой черепицей. Несмотря на то, что набережная расположена на расстоянии, это здание все равно ассоциируется у меня не с учебным заведением, а с подобием гостиничного комплекса. Слишком уж светлое и праздное. Но за это я как раз его и люблю. Сюда приходишь не на каторгу, а для души.

– Да ладно? – скептично кривится Крестовский. – Универ? В воскресенье? Это так ты развлекаешься в выходные?

– Смотря что ты имеешь в виду под развлечением. Тусовки в пьяном угаре?

– Да хоть бы и так.

– Я из них выросла. И тебе советую.

Выросла или же попросту насытилась. Ма меня никогда не ограничивала, поэтому лет с четырнадцати я спокойно могла отпроситься на любую вечеринку. Конечно, с условием: отзвон раз в пару часов, чтобы она знала, что я жива и в сознании, но по сути – полная вседозволенность.

Даже когда попервой приползала домой в щи, не рассчитав меру, та не ругала, лишь заботливо подставляла тазик и с утра рассольчик подгоняла. Наверное, именно это и сыграло решающую роль. Имея на руках карт-бланш, слишком быстро стало скучно.

Одно дело, если ты тайком выбираешься из квартиры, подгоняемая бунтарским духом, и совсем другое – когда родительница выбирает вместе с тобой прикид для свидания, предусмотрительно снабжая доченьку презервативами и подробно объясняя: как, что, куда и для чего.

Может, из-за доверительного отношения, а может, потому, что я оказалась более-менее вменяемым подростком, но презервативы в большинстве случаев так и не пригождались.

Да и целом есть чем похвастаться: к двадцати годам я не курю, не принимаю, редко когда ужираюсь до состояния овоща и еще не делала ни одного аборта. Достижение двадцать первого века, блин.

Может ли тем же похвастаться сидящее рядом со мной тело? Раздражающе громко чавкающее и сгрызшее целую палку в одну харю. Эгоист хренов, даже не подумал поделиться!

– Ты думаешь, я от них балдею? – облизывая жирные пальцы, с трудом дожевывает остатки колбасы Крестовский. – Это лишь повод склеить кого-нибудь, минуя стадию свиданий с бесполезным анкетированием. Встретились, сделали дело, разошлись. Сама подумай: на кой хрен мне знать, какой у нее любимый цвет, если потом я ее и в лицо-то не вспомню?

М-да. На самом деле я ужасаюсь и восхищаюсь одновременно этой его… Эм, вот прям даже не знаю, как это обозвать. Только мат и вертится на языке.

– Позволь уточнить: ты давно у дяденек в белых халатах был? Проверься, а то мало ли.

– На этот счет можешь не переживать. Здоров как бык, хоть сейчас в космонавты. Но если принципиально, могу справочку принести. Тогда дашь?

Я с него худею. И буквально, и фигурально.

– Крестовский, знаешь, что я хочу тебе сказать?

– М-м-м?

– Ты просто эпический дебил.

– Но хоть красивый?

Хрюкаю от смеха.

– Красивый, красивый. Жалко только, что дебил.

– Что ж ты все время обзываешься? Я ведь могу и ремнем по жопцу твоему очаровательному за это всыпать.

– Уже очаровательному? Была же жирная совсем недавно.

– Где жирная? Кто чушь такую сказал?

– Ты.

– Когда? А… О-о-о… – До него доходит. Правда, почти сразу непонимание сменяется ухмылкой. – Ля, а тебя задело. Еще скажи, что из-за меня по утрам круги наворачиваешь?

– Естественно. Надо ведь быть в форме, когда придется убегать с места преступления. Потому что, если не заткнешься, обещаю: я тебя прирежу. – С досадой отмахиваюсь, жалея, что вообще заикнулась об этом. Теперь же не оберешься ехидства.

Пресекая тему, вылезаю из машины, чтобы достать из багажника большую сумку-чехол. Не столько тяжелую, сколько громоздкую из-за объемной папки для черчения, лежащей внутри.

– Скворцова… – Крестовский тут как тут. Маячит рядом, подпирая бедром моего «Баклажанчика». Тачку, в смысле. – Я просто обязан уточнить, во избежание необоснованных претензий: зад у тебя бомбический. Мне нравится.

– Только зад? – накидывая лямку на плечо, хмыкаю.

– Да не, у тебя в целом все как надо.

– Но узнать мой любимый цвет желания не возникает?

– А чего его узнавать? И так очевидно, – кивает тот на расцветку тачки.

Укоряюще прицыкиваю, захлопывая багажник.

– Мимо, красавчик.

– Серьезно? Тогда розовый.

– Нет. – Направляюсь к главному входу универа.

– Цвет лифчика, который на тебе сейчас? – Крестовский семенит следом, гадая на ромашке.

– С учетом существующей цветовой палитры тыкать пальцем в небо будешь до-олго, – торможу его, выставляя вперед руку и не давая зайти внутрь. – Ну и куда ты?

– В смысле, куда? За тобой.

– Свободен. Дальше я сама.

– Не сомневаюсь в твоей самостоятельности, но не на улице же мне торчать. Я там расплавлюсь под солнцем.

– Могу в салоне оставить. Открою, так и быть, окошко, чтоб не задохнулся.

– Я тебе кто, собака?

– Ты приставучий репейник.

– Очень приставучий. Поэтому смирись: мне скучно, и я иду с тобой.

– Тебя не пустят.

– Спорим, пустят?

Даже спорить не буду. Молча пересекаю обдуваемую кондиционером проходную, приветственно махнув охраннику зажатым между пальцев пропуском. Проскальзываю через вечно не работающий турникет, прямиком сворачивая к лестнице, но опешив замираю, слыша насмешливый окрик.

Да ладно?

Пропустили! Блин, его реально пропустили!

– Всего один вопрос: КАК?

Наш охранник из тех хмурных дядек, которые наслаждаются доставшейся им властью и очень любят не пущать. Он порой студентов даже при наличии пропуска тормозит, веля показать зачетку и доказать свою причастность к «цитадели искусств», а уж тех, кого в первый раз видит…