– Секрет фирмы. Но могу намекнуть: врожденное обаяние.

Ну-ну. Скорее уж бумажные шуршащие.

– Ты как та глиста, что в любую щель пролезет, – разочарованно вздыхаю.

– Очень занимательно. Проводила научный эксперимент? Точно знаешь, что в любую?

Игнорирую сарказм, поднимаясь на второй этаж и минуя пустынный коридор, увешанный работами выпускников. Все двери закрыты, кроме нашей мастерской. Еще на подходе слышу голоса, народ уже собирается.

Да, согласна, со стороны это странно – тащиться в универ в выходной, однако в данном случае это не добровольное начало, а официальная рокировка: перенос пар со среды на воскресенье, чтобы состыковаться с графиком натурщицы. Принято единогласно всей группой, поэтому третью неделю… вот так.

В целом никто не против. У нас тут на постоянке царит анархия и ненормированный график: я сама частенько подзадерживаюсь, доделывая проекты. На заднем дворе есть просто обалденная аллея, пропитанная творческой эстетикой.

Сидеть там на лавочке, рисовать, попивать мокко и наслаждаться видом – отдельная форма прекрасного. Но сегодня занимаемся строго в мастерской. Да здравствует духота и полумрак.

– Скворец пришла, – первой примечает меня Вита: коротко стриженная брюнетка с туннелями, пирсингом в самых неожиданных местах и забитая с ног до головы. Наша староста. Клевая девчонка. – И не одна… – добавляет, замечая выглядывающую из-за моего плеча любопытную моську Кирилла. – Это кто?

– Моя мигрень, – бурчу, занимая место. Достаю из сумки сперва футляр с сепией и сангиной^[7], затем папку. На мольберт ставится пока еще набросок обнаженной девушки. Рядом ложится блокнот для черновиков. – Рената появлялась?

– Не-а.

Задерживается. Притом что я сама опоздала чуток, встав в пробку на выезде, и была уверена, что получу втык. Вот только Алевтины Михайловны, нашего препода, тоже еще нет.

– Какая симпатичная мигрень, – с нескрываемым интересом поглядывает на Крестовского Даша, блондиночка с пучком на макушке.

Да и не она одна. У нас в группе одиннадцать девчонок, не считая меня, и всего три пацана. Из этих четырнадцати человек догадайтесь, скольким по боку появление постороннего? Правильно, троим. Пацанам.

– Забирай. Дарю, – снисходительно киваю на своего спутника, хозяйски бродящего по аудитории и сующего любопытный нос всюду, где придется. Вплоть до работ других студентов.

– Вау! У вас тут девочки голенькие, – одобрительно присвистывает он, кивая Юрцу, не очень довольному вторжением. – Не на то я учился, не на то. У меня вместо девочек были транспортиры и циркули.

А, да. Точно. Он же тоже «художник», только более инженерного склада ума.

– Тебе мало своих голых девочек, озабоченный? Не насмотрелся еще? – не могу удержаться от колкости.

– На твоих девочек точно не насмотрелся, – парирует Крестовский. – С удовольствием продолжу медитацию этим вечером, если позволишь.

Вот скотобаза.

– Не позволю.

– Слыхали? Единоличница! Нет чтобы для народа стараться, во имя искусства. А еще творческая личность.

Боже, что он несет? Ну натурально дебил.

– Вита! Я тебе по шапке настучу! – влетает в мастерскую рассерженный колобочек в черепашьих очках, с челкой-пони. – Дозвонилась я твоей подружке. Улетела она!

– Как улетела? – не поняла та.

– Как, как… На самолете. На Бали, чтоб ее! Мужика какого-то подцепила и укатила с ним загорать.

– А договор? Она же договор подписывала.

– А что договор? Закорючка для вида. Она так и сказала: «Извините, но от такой возможности не отказываются».

– Охренеть, – вырывается из меня.

Три недели коту под хвост, потому что продолжать без натурщицы дальше бессмысленно.

– Еще какое охренеть! – Алевтина Михайловна только что не подпрыгивает на месте от досады. – Вот сразу чувствовала, что она не надежная! И где теперь искать новую натурщицу?

Новую? Бли-ин, это ж теперь придется начинать все с нуля. И сегодня только зря приехала. Уже понятно, что лавочку можно сворач…

– А вам именно натурщица нужна? Натурщик не покатит? – раздается звонкий беспечный голос, окатывающий меня ледяным ушатом.

Преподша же и вовсе впервые замечает постороннего в мастерской.

– А вы, молодой человек, собственно, кто? – приспустив на нос очки, деловито оценила та его с ног до головы.

Особенно Михайловну заинтересовали татухи и скулы. Причем последние она, не стесняясь, осмотрела, взяв Крестовского за подбородок и повернув его лицо так, чтобы на того упал свет потолочных ламп. Единственное освещение в аудитории, так как окна сейчас плотно занавешены, чтобы не накидывать на натурщицу лишних теней.

Поправка: на неприехавшую натурщицу.

– Я с ней. – Кирилл коряво кивает в мою сторону, так как сложно шевелиться, когда находишься в цепких руках маэстро.

– То, что с ней, – это прекрасно, но нас уже одна такая знакомая знакомой подвела. Повторного фиаско не хочется.

– Не сцыте, не подведу. Мужика подцеплять я не собираюсь. И на Бали не планировал. До осени так точно.

– Это не разовое мероприятие, молодой человек. Минимум пару недель придется позировать в усиленном режиме, так как у ребят горят сроки сдачи. Три раза в неделю, по несколько часов в одной позе. Это сложно.

– Фигня. Сделаем.

– Не надо нам его! – возмущенно восклицаю. Фигня ему, видите ли. Все по фану. А нам потом что, опять с нуля начинать?! – Он ненадежный. Либо забухает, либо свалит в свой Амстердам.

– Хорошего же ты обо мне мнения. Не рассчитывай, я решил подзадержаться. Могу загранку в залог оставить, если успокоит, – ухмыляется Крестовский, которого наконец перестали изучать, как подопытного кролика. Теперь ему ничего не мешает неотрывно таращиться на меня, наслаждаясь реакцией. А она есть, потому что…

Зашибись. Подзадержаться он решил! А я так надеялась, что к концу следующей недели его уже и след простынет.

– Загранка мне ваша не нужна. – Алевтина Михайловна не то чтобы в восторге, однако понимает, что искать кого-то – дело муторное и неблагодарное. Не всякий согласится. Мы Ренату-то только в марте нашли, хотя клич бросали еще с зимы. А тут нате: возможность сама в руки идет! – Будет достаточно подписанного договора. Академические часы оплачиваются, если что. За час в одежде – семьдесят три, за час обнаженки – девяносто восемь.

– Девяносто восемь? Это в долларах или евро?

– В рублях, конечно. Мы вам кто, олигархи?

– Рублей? Шутите? Оставьте мелочевку ребятам на кофе. Я и за бесплатно разденусь. Карина же тоже будет меня рисовать?

– Естественно.

– Тогда я в деле. Трусы снимать прямо сейчас?

Глава пятая
Стритрейсеры

POV Крестовский

Облом. Боксеры велели оставить. Сказали: там нет ничего настолько интересного, чтобы с технической точки зрения тратить на это лишнее время.

Ауч.

Прозвучало это немного оскорбительно, конечно, однако с другой стороны – оно и к лучшему. Девочки-то ладно, пускай наслаждаются, но чтоб еще и парни палили в открытую мой член… Ну такое себе это достижение в копилку, так что норм. Мне и в трусах неплохо.

Короче: раздели меня, усадили на стул в дальней части аудитории, поставили позади завешенную белой тканью ширму, присобачили к стремянке настольную лампу, направив свет, включили таймер и велели не шевелиться.

Чего уж. Не шевелюсь.

Сижу, оседлав стул спинкой вперед, сложив на спинке руки, и с трудом сдерживаю порыв почесать нос.

Как часто бывает: когда нельзя – начинает зудеть буквально все. Но терпим, раз подвизался. Не скулить же, как баба. Так что отвлекаю себя тем, что без зазрения совести таращусь на Скворцову.

Я – на нее, она – на меня.

Понятно, что помимо этого меня пристально разглядывают еще до хрена кого, однако вся эта затея ведь ради чего устроена? Позлить ее. Правда, коварный план почти сразу дает сбой.

Да, первые минут десять Карина не разочаровывала, покрывая меня мысленно, судя по испепеляющему взору, отборнейшим матом, вот только ее недовольство удивительно быстро перетекло в не менее занимательную одухотворенность.

По разгладившимся складкам на лбу буквально можно проследить всю степень затягивания в творческий процесс. И, надо сказать, это пробивает до мурашек, которыми покрывается моя кожа от каждого брошенного ею на меня взгляда.

Сосредоточенного, внимательного, плавно скользящего по моему телу и впитывающему… Каждую мелочь, каждый изгиб, каждую черточку.

В альтернативной реальности, в мире, где не существует тактильности, это могли бы быть просто потрясные предварительные ласки. Несмотря на наличие посторонних, момент прямо-таки сугубо интимный. Находись мы сейчас в спальне, за закрытыми дверями, отвечаю, я бы не выдержал…

Но в данных обстоятельствах приходится. Выбора нет, потому что установившуюся между нами невидимую связующую ниточку так и норовят оборвать.

Ребята частенько подходят, чтобы сделать центровку глаз, рассмотреть поближе какие-то только им важные нюансы или же просто для того, чтобы убрать волосы, закрывающие мое ухо.

Охренеть. Меня трогают, разглядывают как экспонат, обходя кругом, и с холодным отстраненным безразличием изучают… Причем не как объект сексуального влечения, даже не как человека, имеющего хоть какую-то половую принадлежность.

Просто материал, который нужно оформить.

Очень странное, необычное и прикольное ощущение. Будто я участник какого-то чудаковатого перформанса. А суетливая, вечно недовольная всем преподша только добавляет ситуации сюра: ходит от одного студента к другому, подмечает ошибки и бубнит, бубнит, бубнит…

– Данилин, ты видишь, как падает свет на фигуру? Сверху. Вот и рисуй только то, что видишь сейчас. И не выдумывай лишнего.

– Не забывайте прорисовывать тени и блики.

– В Древнем Египте во время занятий мимо учеников ходил человек с бамбуковым стволом и бил по спине за кривой рисунок. И заметьте: спустя столько веков мы до сих пор восхищаемся теми работами. Улавливаете, к чему я веду?

– Вы посмотрите, какие работы висят в коридоре, и что малюете вы, бестолочи мои. Застрелиться не хочется?

– Скворцова, что за скелет? Он здоровый парень в отличной физической форме. Зачем ты делаешь из него узника Освенцима?

– Ничего не знаю. Я художник, я так вижу, – обиженно бурчит та. Кажется, кто-то не любит, когда его отчитывают.

– Видь по-другому! Подойди ближе, если зрение шалит, – назидательно муштрует ее дамочка, заставляя Карину смущенно пунцоветь. От чего меня так и распирает на улыбку, которую едва удается удержать. Шевелиться же нельзя. И мимики это тоже касается.

А тело-то тем временем начинает сдавать позиции. Задеревеневшая спина ругается, отяжелевшие свисающие кисти сводит, а по нервным окончаниям растекается покалывающее онемение.

Когда писк таймера оповещает, что начинается перерыв и туловище снова ненадолго принадлежит мне, с трудом удается для начала хотя бы просто встать.

О, да-а… Как же приятно просто двигаться!

Приятнее этого только до хруста костей хорошенько размять мышцы и, без предупреждения сделав упор лежа, отжаться пару десятков раз на кулаках. Чтоб застоявшуюся кровь разогнать.

Капец. А ведь это только первые полчаса. Лишь одна четвертая от того, что запланировано на сегодня. Надеюсь, я выживу.

Выживу. Куда денусь. Вот кофейка бахну, который мне услужливо преподнесла симпатичная блондинка, и можно снова отправляться на экзекуцию.

Пока остаются последние минуты, пользуюсь возможностью, чтобы, наконец, и самому рассмотреть аляпистую творческую компашку. Не все же им одним.