– Щенок, за Белой Волчицей бегущий, – он растянул тонкие черные губы в улыбке, оскалил желтые клыки и подскочил к Алдуану. Рамад видел теперь лишь его раздвоенный хвост.

– А третий…

Рамад услышал крик царя, услышал, как что-то проткнуло кожу, а потом причмокивание – так дети слизывают мед с сот…

– Кровь твоей крови.

Эрек продолжал кружить вокруг них, оглядывал знаки на лбах снова и снова. Рамад понял, что Гулдратан почувствовал запах Хамзакиира, его кровь, и сомневался, стоит ли принимать дары. У Рамада мелькнула мысль: что, если обратить это в свою пользу? Но как? Узы, наложенные Хамзакииром, все еще действовали, и никакая сила воли, никакой гнев не помогали их разорвать.

Наконец, когда Тулатан взошла на востоке, Гулдратан остановился перед Алдуаном, тяжело дыша. У Рамада наконец получилось пошевелиться – ровно настолько, чтобы повернуть голову в их сторону.

Зверь вытянул шею, высунул раздвоенный язык и медленно слизнул кровавый знак, оставленный Хамзакииром. Зажмурился, наслаждаясь вкусом…

Рамад знал, что будет дальше. Знал, что ничего не сможет сделать, и забился в магических путах, собрав весь свой гнев.

«Не трогай моего повелителя! Возьми меня! Меня, проклятый демон!» Но эрек уже выбрал жертву. Он схватил Алдуана за плечи и вонзился клыками ему чуть ниже ключиц, с хрустом ломая кости, разрывая плоть. Алдуан задергался, кровь брызнула из разодранной шеи, черная на фоне сумрачного неба, залила гладкие камни.

«Оставь его! Сожри меня!»

Но было поздно.

Эрек оскалился кровавым ртом и повалил Алдуана, впился в него с внезапной жадностью. Слава богам, Рамад не мог видеть, что происходит, слышал лишь влажное хлюпанье и чавканье твари, рвущей клыками плоть…

Гулдратан пожирал царя Каимира, а его подданный ничего не мог сделать, не мог спасти…

«Алу, прости мою трусость, но пусть следующим буду я, а не Мерьям!»

Краем глаза он заметил, как когтистая рука Гулдратана пробила грудную клетку и вырвала сердце Алдуана из груди, беззащитное, обнаженное перед богами и людьми. Эрек впился в окровавленную плоть, а наевшись, вновь принялся бродить кругами по пустоши. Наконец он остановился и, обмакнув палец в свежую кровь Алдуана, принялся рисовать некий знак, древний, известный, верно, лишь богам пустыни. Он ходил с места на место, оглядывая свою работу, добавляя к растущему узору все новые и новые черты.

В полной тишине Рамад услышал вдруг странный писк на одной ноте. Присутствие Хамзакиира – понял он. Узы не исчезли до конца, но власть их уменьшилась. Мерьям, видно, почувствовала то же самое – она упала на камни, рыдая, поползла к отцу, обхватив его поперек груди, будто пытаясь скрыть ужасную рану, защитить его, хоть было уже поздно. Рамад ощутил, что тоже способен двигаться. Ему хотелось упасть, скорчиться на камнях в ожидании смерти, колени тряслись… но он стоял. Нельзя было показывать Гулдратану свою слабость, никогда.

– Хватит, – прохрипел он, хромая к эреку на неверных ногах. Зверь, в два раза превосходивший его размерами, ссутулился, пожирая остатки сердца, и лишь поэтому Рамад смог пристально взглянуть ему в глаза.

– Покинь это место, Гулдратан.

Эрек перестал жевать, рассмеялся громоподобным, раскатистым смешком.

– Оставлены вы мне были на потеху, и уж я потешусь!

– Ты взял то, что положено было по уговору: жизнь, если она не приведет к тебе Хамзакиира.

– Она предложила себя.

– А ты забрал жизнь ее отца, стоившую для нее куда больше.

Рамад указал на Мерьям. Та не двигалась, лишь всхлипывала, прижавшись лбом ко лбу отца.

– Прости меня, – шептала она. – Прости меня, прости меня, прости меня!

Гулдратан шагнул было к ней, но Рамад преградил ему путь.

– Нас привел к тебе Хамзакиир, тот, кого ты ищешь. Тот, кто задолжал тебе кровавый долг. Неужто ты сменишь сундук золота на безделушки?

Глаза эрека заблестели в свете Тулатан.

– Ты и женщина – безделушки, значит.

– Для тебя – да. Ты хочешь Хамзакиира, того, кто предал тебя, обманул, оставил ни с чем, как нищего дурачка.

Ноздри эрека раздулись.

– Долг его велик.

– И ты его получишь. Заберешь его жизнь. Ты пожрал властителя далеких земель, завлеченного в Великую Шангази обманом. У нас с тобой общая цель, мы тоже желаем отомстить Хамзакииру.

Гулдратан выпрямился, навис над ним, тяжело дыша и выдыхая облачка пара, словно рассерженный бык.

– Дай нам время, – продолжил Рамад. – Прими кровь нашего Короля, и возрадуйся, ибо мы принесем добычу, которой ты жаждешь.

– А если провал вас ждет?

– Тогда я отдам тебе свою жизнь.

Гулдратан покачал шипастой головой.

– Не желаю я больше ни тебя, ни царской дочери.

– Чего же тогда ты желаешь? Скажи, и я дам тебе это.

– Белую Волчицу.

Рамад опешил.

– Что ты сказал?

Гулдратан не ответил. Его взгляд был взглядом черной гиены, оценивающей добычу.

– Ее кровь мне не принадлежит.

Эрек моргнул, в глазах его читался неизбывный голод. Мерьям рассказывала, что эреки зацикливаются на некоторых людях, вмешиваются в их жизни, пытаясь коснуться благословения первых богов. Рамад вспомнил их первую встречу: эрек обнюхал всех, но задержался возле него, велел следовать за Белой Волчицей… Неужели Рамад, сам того не зная, навел чудовище на нее? Алу всемогущий, что же теперь делать? От одной мысли о том, чтобы пообещать Чеду эреку, его бросало в холод, но что еще он мог сделать? Каимир должен быть спасен, нужно выровнять весы. И если все пойдет по плану, он схватит Хамзакиира, отдаст его Гулдратану, и все это не будет иметь никакого значения…

– Рамад, не надо.

Он обернулся и увидел, что Мерьям смотрит на него, бледная, залитая кровью, взглядом просящая его покончить уже со всем этим.

– Мое время пришло.

Это всего лишь момент слабости. Ее разум помутился, но она справится. Он поможет ей, а потом они вместе найдут Хамзакиира.

Он обернулся к Гулдратану, вздернул подбородок.

– Хо… – Он сглотнул, облизнул губы. Боги, как же пересохло во рту! – Хорошо. Если мы не справимся, забирай Белую Волчицу.

Эрек вновь уставился на Мерьям, словно взвешивая ее, и Рамад почувствовал, как что-то ворочается внутри, будто угорь, пытающийся слезть с крючка. Нельзя ставить на кон чужую жизнь. Это не делало ему чести, однако разве так поступают не все власть имущие? Разве не так поступают цари?

– Скрепишь ли ты клятву кровью своей? – спросил Гулдратан.

– Скреплю. – Рамад вытянул руку и острым краем перстня оцарапал запястье. Гулдратан склонился к нему, слизывая кровь, и Рамад почувствовал, как холодеют пальцы.

– Да будет так. – Эрек крепко стиснул виски Рамада и отвратительно теплым языком слизнул знак с его лба. Звон в ушах исчез, узы Хамзакиира, ослабшие со смертью Алдуана, разрушились окончательно.

Рамад расправил плечи, иным взглядом посмотрел на пустыню вокруг, глубоко вдохнул. Боль осталась позади, он чувствовал себя, словно родился заново, неоскверненный. Никогда еще ночной воздух не казался ему таким сладким. Мерьям поднялась, то ли не желая ползать на коленях перед эреком, то ли желая того же, через что прошел Рамад.

Повторив ритуал и с ней, эрек удалился, а она так и осталась стоять, выпрямившись, и вдруг надтреснуто рассмеялась, с горечью и облегчением, словно впервые за долгие годы.

Дождавшись, пока топот эрека стихнет, Рамад протянул ей руку.

– Идем.

Мерьям наклонилась к трупу отца, забрала его перстень с печатью, золотое ожерелье и, спрятав их в поясную сумку, побрела, тяжело опираясь на руку Рамада, в сторону Шарахая.

Глава 13

Пять коней галопом неслись к Обители Дев: на стене замерли четыре Девы, следя за очередью телег, людей и экипажей; у ворот каждого проверяли Серебряные копья.

Сумейя приподнялась в стременах, размахивая шамширом.

– Дорогу, дорогу!

Люди быстро разбежались, склонив головы. Чеда ехала третьей и, обернувшись, увидела, как, пропустив первых четырех всадниц, прохожие стали поднимать головы и открыто пялиться на последнюю – Камеил, за которой по земле тащилась связанная женщина.

Шарахани в ярком оранжевом таубе закрыл рукой глаза дочери, пара каимирок в крытой арбе прижали ко ртам платочки. Подобное неуважение в такие моменты не возбранялось – пусть худородные смотрят и боятся. И ненавидят. Короли ценили страх и уважение не меньше богатства.

Женщина кричала и стонала от боли, ее светлое льняное платье превратилось в лохмотья, ноги – в кровавое месиво. Она была одной из секретарей бурсара, а по совместительству – осведомителем Воинства. Все обвинения она отрицала, но после нескольких минут допроса Камеил, потеряв терпение, вытащила ее за волосы на конюшню и, не обращая внимания на крики, привязала к седлу. Чеда хотела было остановить ее, но знала, что Камеил не станет слушать. Она и так потеряла недавно свою добычу: второй скарабей ушел от нее, затерялся в лабиринте Отмелей.

Встретил их во внутреннем дворе – неожиданно – Король Юсам. Позволив Камеил оттащить женщину в допросную, он пожелал выслушать, как все было, из первых уст. Говорила Сумейя, Чеда и остальные добавляли детали, которых она не знала. Больше всего Юсама заинтересовал таинственный лучник, застреливший скарабея.

Чеда не упоминала имени Эмре и старалась не слишком подробно его описывать, но Юсам не отставал, расспрашивал, пристально глядя ей в глаза. В конце концов Чеда, рассудив, что от этого вреда не будет, упомянула наручи – на случай, если Камеил и Индрис тоже их заметили. Услышав их описание, Юсам расслабился, словно получил подтверждение чему-то, и Чеде оставалось только молиться, чтобы он не напал на след Эмре.

Когда Сумейя закончила, он поманил Чеду.

– Идем, я желаю с тобой побеседовать.

Индрис глянула на нее с открытой неприязнью, взгляд Сумейи отчего-то был не добрее. Странно, Первый страж никогда еще не проявляла зависть. Гнев – да, возможно, отвращение – когда Чеда только пришла в Обитель. Но зависть… Чеде отчаянно захотелось, чтобы Юсам не выделял ее среди остальных, но что поделать?

Вместе с Юсамом они поднялись на сторожевую башню и неспешно пошли по стене в сторону Королевской гавани, где стояли королевские яхты и боевые суда. Время от времени Чеда и Юсам входили под прохладные, темные своды башен и вновь возвращались на жаркое шарахайское солнце.

– Ты уже не первый месяц среди Дев, – сказал Юсам.

– Да, мой повелитель.

– Нашла ли ты свое место?

– Если вы имеете в виду, чувствую ли я себя как дома, отвечу честно – нет. Но все впереди. Мои сестры, Девы, приняли меня.

– Однако лишь после того, как ты проявила себя.

После того, как она убила Короля и солгала, что это сделала Джализ.

– Да, мой повелитель.

– Расскажи мне о своем детстве.

– О чем вы желаете услышать?

– О твоей матери.

Она уже много раз рассказывала ему про Айю и вновь повторила ту же самую историю, которую скормила и другим Королям: Айя покинула пустыню в юности, побывала и швеей, и переводчицей, и поэтом, и мастером фехтования, но никогда не находила себе места, так что они с Чедой часто переезжали.

– Возможно, это от того, что она скучала по кочевой жизни в пустыне, – заметил Юсам.

Эта мысль так огорошила Чеду, что она замерла на мгновение. Слева показалась Королевская гавань: десятки кораблей сгрудились у причалов, нетерпеливо ожидая, чтобы ветер наполнил их паруса и песок зашуршал под полозьями. Справа раскинулась бескрайняя пустыня. Хотела ли Айя вернуться туда? Она прибыла в Шарахай, желая увидеть, как падут Короли, или хотя бы подтолкнуть их к падению, но сколько она отдала взамен? Бросила семью… Чеда видела своего дедушку лишь в далеком детстве, и тогда Айя не сказала ей, кто он, но много позже, в видениях, пришедших к ней в саду Салии, Чеда увидела его вновь: старика с татуировками на лице, с золотыми кольцами в носу и страшным шрамом на горле.