Стоит ли рассказывать о моей проблеме с коммуникацией? Будет странно, учитывая, что сейчас я общаюсь с ним без каких-либо трудностей.

Я. Общаюсь. С красавчиком. БЕЗ ТРУДНОСТЕЙ.

Поразительная мысль.

– Длинная история. – вдруг заканчивает Элиот, не дождавшись моего ответа. – Знаю, ты говорила, но времени у меня полно.

Он ставит чашку на стол и снова откидывается на спинку дивана. Его ладонь сейчас так близко с моим плечом, практические касается его.

– Значит, ты любитель историй?

Он ухмыляется.

– Еще какой.

– Зачем тебе это знать? – склоняю голову набок, и прядь волос падает на мою шею. Взгляд Элиота тут же смещается в том же направлении, и я сглатываю.

– Скажем так, от меня не часто сбегают симпатичные девушки.

Ложь.

Не знаю откуда, но чувствую, что причина не в этом. Однако не может же ему действительно быть интересна моя скромная персона? Во мне нет совершенно ничего особенного. И тем не менее в его взгляде действительно что-то очень похожее на интерес. Ему будто бы не терпится проникнуть мне в голову и узнать, что там творится. Ух, ему не понравятся мои внутренности. Там все очень, очень странно.

– А зачем ты назвал меня своей невестой? – задаю ему встречный вопрос.

Элиот тут же неодобрительно качает головой.

– Я первый спросил.

Я вздыхаю. Он прав.

– Хорошо. Тогда честность в обмен на честность?

Он задумывается. Интересно. Теперь мне и правда любопытно, почему он назвал меня своей невестой. Однако он не торопится отвечать. Взгляд тяжелеет, а улыбка меркнет. Такое чувство, будто наружу пробивается нечто, что он старательно прячет внутри. Пауза затягивается, и я пользуюсь ей.

– Вот видишь. Некоторым вопросам лучше оставаться без ответов.

Только он открывает рот, как раздается звонок в дверь.

Элиот прочищает горло, пару раз моргает, а затем натягивает на себя легкую улыбку. Передо мной вновь возникает знакомый мне Элиот Бастьен. Тот, кому не знакомо слово «трудности». Эта перемена происходит за доли секунды, но я все равно замечаю. Неужели правду говорят, и те, кто громче всех смеется, на самом деле самые несчастные?

Элиот встает и уверенно направляется к двери. Как только он распахивает ее, я замечаю рыжеволосую незнакомку и тут же поднимаюсь на ноги.

– Какого хрена ты игнорируешь мои звонки? – с порога возмущается девушка, и я понимаю, что никакая она не незнакомка. Это она на тех фото в спальне. Она же ходила со мной в одну школу.

Дана Эдвардс.

– Что это вообще вчера было? – продолжает она, размахивая руками.

Дана не сразу замечает меня, но как только взгляд отрывается от Элиота, она тут же осекается и удивленно замирает с раскрытым ртом. От ее пристального внимания мне хочется сжаться до размеров горошины. По спине проносится знакомый озноб. Ладони потеют. А сердце ускоряется. Я отчетливо чувствую себя третьей лишней.

Что мне сказать? Представиться? Поздороваться? Элиот тоже молчит, переводя веселый взгляд с Даны на меня и обратно. Он, что не собирается ничего говорить?

– Эва Уоллис. – ошарашено выдыхает Дана, и я киваю, хотя это был не вопрос.

Она снова открывает рот и переводит взгляд на Элиота, потом опять на меня. Такое впечатление, будто в ее голове что-то бесповоротно сломалось.

Познакомьтесь с моей невестой.

Только сейчас я вспоминаю, что видела ее вчера на выставке. Мельком, но она тоже там была, когда Элиот представлял меня. Черт возьми. Пора сваливать. Вот прям сейчас.

– Я… – голос выходит писклявым. – Пойду, наверное.

– Нет. – тут же выпаливает Элиот. – Прошу, останься. Мы еще не закончили.

Не закончили?

Брови Даны удивленно взмывают вверх. Рот все так же открыт. Достаточно одного только взгляда Элиота, чтобы она его прикрыла и расправив плечи, выдала:

– Да, лучше я пойду. – разворачивается на каблуках. – Не буду вас отвлекать.

Мне хочется возразить, но слова буквально застревают в горле, и я откашливаюсь, но кажется, никто не обращает на меня внимание. Дана подается к Элиоту и произносит достаточно тихо, но я все равно слышу:

– Мы ведь увидимся вечером? – вроде вопрос, но такое чувство, будто она скорее приказывает.

Элиот легкомысленно пожимает плечами:

– Если у меня не будет планов. – его взгляд снова устремляется ко мне, и я перестаю дышать, когда он подмигивает. Черт возьми, он подмигивает мне. Причем так, как это делают мужчины своим любовницам. С явным подтекстом.

Мать твою, меня бросает в жар.

Дана замирает, а потом взмахнув волосами, бросает:

– Увидимся. – нотки злости в ее голосе бесспорны.

Элиот захлопывает дверь за своей подругой и снова возвращается ко мне.

– Думаю, мне на самом деле уже пора. – смотрю на свои воображаемые часы на запястье.

– Я подвезу тебя. – предлагает Элиот.

Ага, и узнаешь, где я живу. Нет, спасибо.

– Не стоит. Я живу здесь недалеко.

Черт. Нахрена я это сказала?

Его темные брови взлетают вверх.

– Правда?

– Нет.

– Нет? – на его губах появляется мальчишеская улыбка.

– То есть да. – прочищаю горло, сцепив руки на груди. – Да. Я живу прямо напротив парка.

Господи, просто уходи, Эва.

– Я бегаю там по утрам. – говорит он как будто обрадованный такой новостью. – Позволь тогда проводить тебя.

– Не стоит. – рефлекторно делаю шаг назад.

– Не терпится избавиться от меня? – усмехается он.

– Да. – выпаливаю я, но тут же морщусь. – То есть, нет. Просто. Это. Мне правда. Пора.

Все, теперь я это чувствую. Кто-нибудь откройте портал в другой мир, я бы хотела исчезнуть из этого.

Элиота нисколько не смущают мои слова, напротив, он начинает смеяться. И черт возьми, этот смех проносится эхом по всему моему телу и задерживается прямо между ног. Такой соблазнительный, низкий, с хрипотцой.

Выхожу из-за дивана, увеличивая дистанцию между нами, но он будто бы намеренно снова сокращает ее, направляясь в мою сторону. Похоже на танец хищника с его жертвой.

– Не хочу еще больше обременять тебя. – бормочу, едва не спотыкаясь, и хватаюсь о спинку дивана, чтобы не упасть.

Элиот подходит ко мне почти вплотную. Нависает надо мной. Господи, должно быть нелегально так вкусно пахнуть.

– А кто сказал, что ты меня обременяешь? – в зеленых глазах вспыхивают игривые огоньки. – Ты хотела, чтобы я был честен.

Киваю, и он склоняет голову набок. Взгляд падает к моим губам.

– Так вот знай, Эва Уоллис. – произносит, заглянув мне прямо в глаза. – Я всегда делаю только то, что хочу сам.

5

Эва

В тот теплый августовский день ничего не предвещало беды.

Я все утро просидела за мольбертом, пытаясь закончить портрет Элиота, который начала еще неделю назад. Но все мазки получаются грубыми, неправильными.

Снова и снова прокручиваю в голове наши короткие диалоги.

Почему в его присутствии мне было так уютно?

Что именно он так усиленно прячет внутри?

Может, мне просто показалось?

Уже неделя прошла, а я все размышляю. Размышляю и не нахожу ответов. Но чтобы это ни было, в этом причина моего застоя. Не могу закончить портрет, потому что не получается докопаться до истины.

Элиот Бастьен затерялся среди других загадок.

Да, люди для меня всегда были загадками. Мне доставляет удовольствие узнавать их тайну. Пусть я еще не могу как следует проникнуть в мир, где живут, дышат, любят люди, но я неплохо научилась их понимать.

Я искренне верю, что между совершенно незнакомыми людьми может возникнуть связь, цепная реакция, которая способна разрушить жизни обоих или же наоборот привнести нечто прекрасное, добавить яркости, насыщенности. Случайная встреча, общий знакомый, глупое решение – все эти нити могут объединить двух незнакомцев. И мне это нравится. В этом есть особая магия.

И сейчас мне кажется, будто я ее упустила. Будто не дав Элиоту проводить меня до дома, я оборвала нить, не дала ей привести меня к чему-то. С одной стороны я испытываю облегчение, но с другой разочарование. И хуже всего то, что я даже Рори не рассказала о том утре. Она думает, мне просто стало плохо на выставке, и я уехала домой. Мне не хотелось делиться с ней Элиотом. Наверное дело в том, что я знаю, она бы осудила меня. Осудила, и была бы права. Она бы не позволила мне вот так глупо оборвать нить.

Выдыхаю в пространство и понимаю, что портрет так и останется незавершенным. Поэтому убираю картину к стене и достаю несколько маленьких пустых холстов. Да, у меня не получается поймать нужную волну для своей привычной работы, но никто же не запрещает практиковаться в другом.

Снова размещаюсь за мольбертом и беру в руки уголь. Несерьезная, но очень приятная практика. Я воспроизвожу в своей голове все линии его тела и делаю черные штрихи на белом холсте. Моя собственная версия «Давида». Один холст изображает его профиль – немного кудрявые волосы, прямой нос и четкую линию челюсти. На другой я переношу его крепкие мышцы груди, вены на руках и твердые линии, уходящие к паху. Я изображаю каждый изгиб, каждый кусочек, что удалось запомнить. Все, кроме глаз. Губы. Длинные пальцы. Широкие плечи. Спустя пару часов передо мной на полу шесть черно-белых изображений незнакомца. В них нет жизни, нет цвета, нет эмоций, только воспоминания. Думаю, я смогла бы написать его с натуры. Маслом. Восхваляя и отдавая должное его красоте. Как художник, не как женщина.

Снова вздыхаю и убираю холсты, разворачивая их лицом к стене.

Милли поднимает голову со своего места у дивана и наблюдает за мной. Наверное, она единственное живое существо, знающее обо всех моих поражениях. Опускаюсь на корточки перед ней и чешу за ушком. Она начинает довольно вилять хвостом.

– Ты же не осуждаешь меня? –  говорю ей. – Я не испугалась его. Правда. Мы просто слишком разные, понимаешь? Да и к тому же, его вряд ли привлекают такие закрытые люди, как я.

Я всегда делаю только то, что хочу сам.

Эти его слова…В них столько уверенности.

– Мы бы даже друзьями не смогли быть. Такие, как он, дружат только с такими, как Дана Эдвардс. Именно так все и работает.

Мой телефон внезапно оживает на кофейном столике. Я тянусь к нему рукой и бросаю взгляд на экран.

Мама.

С чего вдруг? Мы уже больше двух лет не общались. Нет, даже трех. Я игнорирую звонок и возвращаю телефон на столик. Затем поднимаюсь на ноги и плетусь на кухню готовить себе завтрак.

Немного овсянки и мятного чая – идеально.

Сев за столик, разделяющий кухню и гостиную, я принимаюсь есть. Телефон снова вибрирует, и я бросаю на него удивленный взгляд.

Серьезно? Неужели кто-то умер?

Отгоняю от себя эту мысль и продолжаю есть.

Наши отношения с родителями вот уже несколько лет пассивно-агрессивные. С их стороны. С моей стороны претензий нет. После многолетней терапии я научилась выделять то, что хорошо для меня. А разговор с моей матерью в эту категорию не входит. Так же, как и разговор с отцом. Они понятия не имеют, чем я занимаюсь или жива ли я вообще.

Да, семья – это главное. Но в моем случае, это то, что заставило меня узнать о депрессии, социофобии и мире, в котором я сейчас живу. И это место, надо сказать, довольно одинокое.

Телефон снова вибрирует. Но на этот раз от сообщения. Короткая вибрация. Спустя несколько минут еще одна. И еще одна. Кто-то настойчиво написывает мне. Я знаю, что это сообщения, потому что ничего другого на мой телефон не приходит.

В любом случае, сначала завтрак, потом все остальное.

Как только расправляюсь с едой и мою посуду, медленно направляюсь к дивану и сажусь, взяв телефон в руки.

Какого черта?

Здесь не только звонки от мамы, но еще и сотня от сестер.

Старшая Оливия несколько раз звонила. А младшая Карли прислала сообщения, последние из которых: