DARKER: Бесы и черти (страница 19)
Я помогу, напарник, упорствовал «ремингтон», обещающе поблескивая в лучах закатного солнца. Чез протянул руку, коснулся приятной нагретой стали. Потом выпростал оружие из пазов.
Впереди Дентон, склонившись к окну «кадиллака», беседовал с водителем. Звук передернутого затвора заставил его повернуться. Лицо напарника удивленно вытянулось.
– Чез, какого черта ты…
Чез сильно толкнул Дентона открытой ладонью, отчего тот попятился, пытаясь сохранить равновесие, и наконец плюхнулся на задницу. Мерзавец в салоне «кадиллака» застыл. Это был престарелый чикано с седыми как лунь волосами. Его рот изумленно раскрылся, обнажив остатки пожелтевших зубов, когда Чез спустил курок. Грохнул выстрел, и половина головы чикано исчезла, разбрызгав ошметки мозгов по салону. Кто-то истошно заверещал. Заглянув внутрь, Чез обнаружил на заднем сиденье старуху, голосящую, как пожарная сирена, – и как только он раньше ее не заметил?
А вот и мамаша, заявил голос авторитетно. Яблочко от яблоньки недалеко укатилось…
Просунув ствол в окно, Чез пристрелил и бешеную старуху. «Ремингтон» удовлетворенно крякнул. Сбоку что-то кричал Дентон. Чез посмотрел на напарника сверху вниз. Жалкий, беспомощный, тот сидел в грязи у дороги, пытаясь вытащить табельный «глок» из кобуры, и никак не мог справиться с застежкой. Переполненный восхитительным чувством собственной правоты, Чез развернулся и выпустил в него две пули, размазав Дентона по дороге, будто жука. Он всегда был хреновым копом, если разобраться…
Закинув «ремингтон» на плечо, Чез пешком двинулся в сторону Тампы. Город кишит преступниками, и новый напарник поможет ему отделить зерна от плевел.
Каш, Турция
Серхан устроился в тени под лимонным деревом, удобно вытянув ноги в свободных штанах. На столике рядом дымился янтарный яблочный чай в тонкой армуде. В отеле была полная загрузка – разгар сезона, но гости отправились кататься на каяках в Кекова, так что можно было расслабиться и насладиться еще одним отличным днем.
Он пил четвертую армуду, когда впервые заметил, что все куда-то идут.
Отель находился чуть в глубине, в тихом переулке, но с места Серхана под деревом открывался отличный вид на улицу Ататюрка, спускающуюся к морю. В сезон там постоянно царило оживление – толпы туристов кочевали между палатками с сувенирами, ресторанами и чайными, сновали туда-сюда мопеды, степенно двигались в сторону мыса туристические автобусы. Сегодня все было как обычно, не считая маленькой детали, на которую Серхан даже не сразу обратил внимание.
Все движение сосредоточилось в одном направлении – вниз, к морю.
Он отставил армуду, просунул ноги в растоптанные сандалии и неспешно прошелся по проулку к улице.
Прохожие с сосредоточенным видом спешили в сторону пирса. Серхан с удивлением рассматривал опустевшие сувенирные палатки. Даже Башак, торгующая шляпками и сланцами, оставила свое место и куда-то пропала – опустевший прилавок без нее выглядел неприкаянно.
Мимо шли туристы и местные жители. Серхан окликнул одного-двух мужчин, но его как будто не заметили. Встревоженный, он поплотнее затолкал ноги в сандалии и влился в общий поток.
Толпа вынесла его к причалу. Здесь было жутко тесно, а народ все прибывал и прибывал, стекаясь с боковых улочек. Серхана толкали локтями, наступали ему на ноги. Лица собравшихся выглядели идиотски-восторженными. Сзади продолжали напирать, подталкивая вперед, к морю, и, оказавшись у бетонного пирса, он увидел.
Греческий остров Кастелоризон вдали окутывало голубоватое сияние. Люди вокруг тянули к нему руки, словно в безмерной жажде прикоснуться к чему-то божественному. Аллах явил им чудо! Первые ряды вступали в море, но продолжали идти до тех пор, пока вода не смыкалась над их головами. Это не останавливало паломников – Серхан видел множество тел, покачивающихся на голубой глади Средиземного моря. Задние ряды напирали, выдавливая толпу в воду, и с леденящим ужасом Серхан понял, что не сможет вернуться.
Он толкался, работал локтями, изо всех сил пробивая дорогу из суицидального потока, но все было напрасно. Паломники с дебильными счастливыми лицами смотрели только вперед, не обращая внимания на тычки и удары. Мимо проплыл фонарный столб. Серхан ухватился за него, сжимая пальцы, но толпа несла его дальше, и столб вырвало из захвата. Еще пару минут отчаянной борьбы, и под ногами заплескалась соленая вода.
Он понял, что единственный шанс – попробовать выплыть, но море вокруг было запружено телами, а силы у него заканчивались очень быстро…
Хошимин, Вьетнам
Хуан Нгуйен проснулась и села в кровати, недоумевая, что же ее разбудило. В темноте номера бесшумно работала сплит-система, гоняя по комнате ледяной воздух, от которого кожа на голых плечах вмиг покрылась мурашками. Потянувшись к столику, Хуан нащупала телефон и проверила время. Три утра…
В отеле «Голден Централ», самом высоком в городе, стояла тишина, но смутное чувство тревоги не отпускало. Накинув халатик, Хуан босиком прошлепала к двери и выглянула наружу. Коридор был пуст. Вернувшись к себе, девушка села в кресло и сделала несколько глубоких вдохов.
Должно быть, все дело в завтрашнем собеседовании в «Винфаст», сказала она себе. Нервы шалят… Хуан с большим трудом удалось пройти первые этапы отбора – ее нячангский диплом по английской литературе слабо котировался в крупных хошиминских компаниях. К счастью, у троюродного брата отца Ванг Хунга оказались знакомства в главном офисе…
Соберись, девочка, велела она себе. Ты справишься.
Поднявшись, Хуан вышла на балкон, чтобы еще раз насладиться зрелищем, открывавшимся с тридцать девятого этажа. И тогда она увидела.
Полная луна, повисшая посередине ночного неба, медленно поворачивалась. С ее оборотной стороны, прежде скрытой, оказался Глаз. Невообразимо огромный не мигающий Глаз с вертикальным хищным зрачком. Хуан застыла, до боли вцепившись в перила.
Глаз завис над городом, уставившись на нее сверху. Он гипнотизировал, лишая воли, лишая способности к сопротивлению. Он звал, и девушка повиновалась. Голая ступня нащупала перила, Хуан поднялась, балансируя над пропастью, но стала всего лишь на полтора метра ближе к Глазу – ничтожная величина по сравнению с разделяющей их бездной пространства. Она шагнула вперед, чтобы быть еще ближе, и черная пропасть внизу распахнула свои объятия.
В последний миг наваждение рассеялось, и падающая девушка страшно закричала, разбудив прочих постояльцев. Скоро они выглянут, чтобы узнать, что произошло, и Глаз будет ждать и их тоже.
С нетерпением.
Пущино, Россия
Антонина Ненашева, старший научный сотрудник Пущинской обсерватории, в сильном волнении склонилась над мониторами. Вот уже несколько часов подряд все системы регистрировали мощные сигналы, отраженные Солнцем. Нечто, похожее на двоичный код, транслировалось на Землю из глубин космоса, откуда-то со стороны созвездия Змееносца.
Антонина одну за другой просматривала ленты записей. Сигнал выглядел полной бессмыслицей, но тем не менее в нем угадывалась системность – не просто набор случайных нулей и единиц, а самое настоящее послание.
– Владик! А ну-ка иди посмотри! – крикнула она.
В дверях центра управления обсерваторией возник Владислав Замойский, ее коллега и по совместительству любовник.
– Что такое?
Замойский специализировался на радиосвязи, но на этот раз его заинтересовали не распечатки, лентой струящиеся из приемника, а спина Ненашевой в белом лабораторном халате, скрючившаяся над пультом управления. Он остановился у входа, буравя коллегу подозрительным взглядом.
– Не понимаю, – размышляла вслух Антонина. – Это не похоже на шифр, скорее… на программный код, что ли. Будто алгоритм на ассемблере. Взгляни на эти распечатки…
Владислав не слушал. Он вдруг понял – так резко, будто что-то в голову ударило, – что там, в белом халате, сидит не Антонина вовсе. Да и вообще не человеческая женщина. Существо, облаченное в лабораторный халат, лишь притворялось человеком. На самом деле оно поджидало его… Хотело, чтобы он подошел поближе…
Ему казалось, что тварь у пульта негромко подхихикивает, перебирая бумажки. Руки медленно тянулись, удлинялись, ползли, словно змеи, чтобы незаметно подобраться к нему, вцепиться…
– Этот сигнал принимают, наверное, по всей Земле… – задумчиво пробормотала Антонина. – Просто невероятно! Мы ждали первого контакта так долго…
Владислав бесшумно отворил пожарный стенд и вытащил длинный топор с блестящим лезвием, выкрашенным в красный цвет.
Черт № 10
Сергей Возный
Дверца и ключик
И скакал пречудный богатырь Бова Королевич три дня и три ночи, а когда явился в свой дом, то увидел, что все там умерли, кроме жены его Дружевны. Потому что пришли в этот дом разбойные люди с чертенячьими пятаками, и один был с обрезом, один с винтарем, а еще двое с шашками. Хотели Дружевну снасильничать, но Бова тут выхватил меч-кладенец да как начал рубить! Положил тех гадюк кровяных, и рука не дрогнула, только матери с отцом ему было жалко, да братьев с сестрами, да бабушку…
К ночи опять не по-весеннему схолодало. Промозглый ветер с Невы влез сквозь щели чердака, принялся завывать под крышей, заставляя Мишку кутаться в зипунок. Неподшитые валенки напрочь промокли днем, сейчас нагревались от костра потихоньку. Тянуло мокрой шерстью и горелым навозом. Будто в деревне, когда топишь печь кизяками.
– У Палкина, что на Невском, кулебяки были знатные, – вторгся в мысли писклявый голос Стохи. – Нас в саму лесторацию не пускали, но если с прислугой поладишь, так могут и вынести, что пригорело. С вязигой да с рыбой красной, у-у!..
О жратве Стоха мог говорить вечно. Похоже, и думал только о ней. Мелкий, чернявый, цыганистый, с огромным щербатым ртом, будто не все молочные зубы еще повыпадали. С виду больше десяти годов не дашь, но хитрости да ловкости – как у взрослого парня. Воришка, из начинающих. В деревню такие тоже забредали, похристарадничать и стырить, что плохо лежит. Лупили их смертным боем, но всех не перелупишь. В лихое время народ из городов бежит к земле, там прокормиться легче – только сам Мишка сделал наоборот. Так уж вышло.
– …Бывало, гречевника стыришь кусок, еще тепленького да с корочкой, зубы воткнешь, а он аж сладкий, мама моя! Марципанов там всяких не надо, когда такое!
Голос Стохи звенел и дребезжал, мешал нырнуть в забытье. Подумать о Бове Королевиче, об избе, о печи. Убежать хоть ненадолго от сырого столичного холода. Костерок разожгли на куче мусора, обложили натасканными со двора кирпичами, а спички у Мишки были с собой по крестьянской привычке. Целый сидор полезного барахла, за которое горло бы перегрыз любому. Его и не трогали особо – к своим пятнадцати Мишка вырос под сажень, был жилист, мосласт, и усы уже пробивались вовсю. На деревне считался хорошим кулачником, даже взрослые парни звали с собой, когда сходились стенка на стенку. Такого, как Стоха, пальцем бы ушатал, но зачем? Сотоварищ вроде как.