Я выхватила у Джеймсона фонарик и снова направила его свет на его руку.

Я спрятала улыбку.

– Если сейчас сверяться с компасом, стрелка показывает на запад, – продолжал он. – А в лабиринте она клонилась на северо-северо-восток. И привела в итоге еще к одному зеркалу, а не к выходу.

– То есть выбраться не помогла? – спросила я с вызовом, и от Джеймсона это не укрылось.

Вместо ответа он встал на колени и подобрался вплотную ко мне. Наши губы почти соприкоснулись.

– Не выход… – низким, бархатным голосом произнес он, разглядывая мое лицо.

Я, не мигая, смотрела ему в глаза.

– Наследница, тебе когда-нибудь говорили, что ты превосходно держишь покерфейс?

Опыт подсказывал: вестись на эту лесть не стоит. Раз Джеймсон говорит такое, он все-таки что-то заметил.

– Что видишь? – полюбопытствовала я – и снова с вызовом.

– Ты торжествуешь, – ответил он и поудобнее уселся на покрывале, вытянув длинные ноги. – Ну и без самодовольства не обошлось. – Он еще раз скользнул взглядом по моему лицу. – Мягко говоря!

Я пожала плечами.

– Я-то и впрямь собой довольна, а ты немного выбиваешься из графика.

* * *

Мы поели. Потом Джеймсон продолжил работать над разгадкой, а я – наблюдать за ним.

– «Не выход». Not out, – проговорил Джеймсон, внимательно отслеживая мою реакцию. Мы точно стоили друг друга. – Антоним выходу – вход, а предлогу «out» – предлог «in».

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Я была уверена, что ничем себя не выдаю.

– In, – продолжал Джеймсон. – Если произнести вслух, будет созвучно букве N.

Он подобрался к ответу так близко, что уже чувствовал его вкус. И я тоже.

– N, – резюмировал Джеймсон. – И стрелка, или arrow.

N плюс arrow равно… Ох и трудно было удержаться от подсказки, но я справилась с собой и продолжила наблюдать за Джеймсоном, приняв почти такую же позу, как он накануне, – поудобнее разлеглась на покрывале и приподнялась на локтях.

– N. Arrow, – произнес он и улыбнулся. – Если соединить… – Джеймсон взял с тарелки последнюю клубнику. – Получится narrow. Узкий.

Ответ найден верно. Но остается еще вопрос: поймет ли он, на какой из улиц Города ста шпилей ему теперь надо оказаться?

Джеймсон плавно поднялся на ноги.

– Давай наперегонки.

Следующим утром

Пока мы с Джеймсоном возвращались в спальню, я не проронила заветного слова «Таити». Оно не сорвалось с моих губ и когда я толкнула его на кровать. И когда уселась на нем сверху.

И когда он перехватил у меня инициативу и я оказалась внизу.

Кровь. Волосы, пропахшие дымом. Есть у меня одна тайна.

Можно было надавить на него, но я не стала. Я не собиралась этого делать – ни сейчас, ни потом. Ведь порой любить человека – значит доверять ему. Принимать ответ «нет», даже если знаешь, как добиться ответа «да». Видеть, что его потребность сейчас важнее твоего желания.

Я хотела узнать ответ. А он нуждался в том, чтобы я не задавала вопросов.

– Если хочешь сказать, говори, – хрипло напомнил Джеймсон.

Я резко подалась вперед. Целовать его было все равно что дать волю приливной волне, урагану, пламени, которое надвигается стеной. Я чувствовала силу, жар и… не только.

– Он как солнце и луна, – прошептала я, касаясь его губ своими. Каждый вздох Джеймсона волновал меня, каждое прикосновение растекалось по коже электричеством. – И я его любила.

Джеймсон посмотрел на меня так, будто это я была неукротимой стихией. Главной загадкой в истории. Словно он готов был всю жизнь посвятить тому, чтобы меня разгадать.

– Эйвери, – прошептал он. – Наследница.

Мы были единым целым, к добру или к худу.

Мы.

Мы.

Мы.

Глава 18

В Праге есть известная улочка – Винарна Чертовка, ширина которой и двадцати дюймов не составляет. Больше она похожа на узкую лестницу, по которой и один-то человек с трудом спустится. На ней даже пришлось повесить светофор, чтобы пешеходы, идущие навстречу друг другу, не застряли посередине.

Джеймсон прибежал на место первым. Он ждал меня у светофора, в самом сердце старейшего района Праги. При виде меня он сразу нажал на кнопку, чтобы те, кто подходит к улице с другой стороны, знали, что он сейчас по ней двинется.

Я сомневалась, что он найдет следующую – и последнюю – подсказку, спрятанную мной, с первого раза. И хоть я уже давно привыкла к секретным ходам и потайным комнатам, на этой лестнице даже мне стало неуютно – уж больно она тесная.

На подступах к дальнему концу улочки Джеймсон вдруг остановился – и не просто сбавил шаг, а встал как вкопанный, будто все его тело вдруг обратилось в камень.

– Джеймсо… – начала я, но не успела договорить его имя, как он дернулся вперед. И побежал.

Я бросилась следом, выскочила из узкой улочки – секунды на две позже, чем он, – огляделась, но Джеймсон будто сквозь землю провалился.

Он исчез.

Я решила его подождать – вдруг он скоро появится?

Я ждала.

Ждала.

Но он не вернулся.

Следующим утром

– Ты так и не закончил мою игру, – сказала я, положив голову на грудь Джеймсону. Я слушала, как стучит его сердце, и ждала, что он мне ответит. – Я ждала, а ты не вернулся. И не нашел последнюю подсказку.

– А она еще у тебя? – с ноткой недовольства спросил Джеймсон.

Нет, она осталась на узкой лестнице, с которой Джеймсон поспешил скрыться.

– Ладно, может, хотя бы расскажешь, как ты это провернул? – спросила я, решив сменить тему.

Он молчал так долго, что я уже потеряла надежду на ответ, но он все же последовал.

– Через тайный ход, как еще? – сказал Джеймсон. Судя по голосу, на его губах играла легкая улыбка, но было в интонации еще что-то едва уловимое, что-то такое, что он пытался скрыть от меня.

Я припомнила свои догадки о его тайне – о секрете, который наполнил его неописуемой энергией, подбил на то, чтобы мы затеяли эту игру.

– Ты что-то нашел. – Я повторила свою версию событий, а потом исправилась: – Точнее, много чего.

Множество тайных ходов.

– Они в этом городе повсюду – если знать, где искать, – тихо проговорил Джеймсон.

У меня по спине пробежали мурашки, только я не сразу поняла почему. А потом вспомнила женщину в ярко-красном платке, которая рассказала мне о мемориальных табличках.

Она ведь использовала ровно те же слова.

– Ты победила, – сообщил Джеймсон. Мне пришлось выгнуть шею, чтобы увидеть его лицо, не вставая. – Прошла мою игру до полуночи. А я твою так и не закончил.

Что же ты такое увидел в конце узкой улочки? Почему бросился бежать? И что было потом? С чем же ты, черт возьми, столкнулся, Джеймсон?

– Уговор был такой: победитель решает, чем мы займемся в последний день в Праге, – напомнила я и, отстранившись от его груди, села рядом на кровати, скрестив ноги. – А ты вообще хочешь тут остаться еще на день?

Или нам лучше отсюда уехать?

Джеймсон ответил таким спокойным тоном, будто его в этой жизни ровным счетом ничего не тревожило.

– Я слышал, в Белизе в это время года очень красиво, – сказал он, глядя на меня с такой знакомой улыбкой.

Сделать вид, что это все не важно. Что ему вовсе не нужно уезжать. В этом был весь Джеймсон.

Я встала, быстро написала сообщение Алисе, потом вернулась в постель к юноше с бинтами у шеи.

Джеймсон Винчестер Хоторн.

– Ну что ж, Белиз так Белиз, – объявила я.

Слева Направо и Справа Налево

Иногда, когда я смотрю на тебя, я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.

Глава 1

Быть незаметной – это целое искусство. Не так уж и просто оставаться невидимкой в этом городе, да еще и с моей фамилией. Я вела себя тихо. Никогда не носила косметику. Следила, чтобы длина волос была ровно такой, чтобы их можно было завязать в неприметный хвостик – и не короче. А распускала их с единственной целью – чтобы они закрывали мне лицо. Но самый главный секрет крылся в другом – просто я старалась держаться от мира в стороне.

Я виртуозно умела быть наедине с собой – но не в одиночестве. Одиночество – чувство, которое делает тебя уязвимым, а я понимала, чем это может закончиться, недаром же я носила фамилию Руни. Любая слабость – все равно что лужица крови для стаи акул. До своих двадцати я дожила благодаря тому, что вела себя тихо и не высовывалась. Если бы не это, я не смогла бы вырваться из дома – и из оков семьи.

Во всех значимых смыслах, кроме одного.

– Кэйли, – тихонько позвала я сестру. Она в это время с энтузиазмом отплясывала на бильярдном столе. За разговорчиками местных пьянчуг меня трудно было услышать, но мы с Кэйли всегда тонко чувствовали друг друга.

– Анна! – не прекращая танца, воскликнула она. Кэйли вот так же радовалась мне и в те далекие времена, когда ей было всего три, а мне – шесть и она любила меня больше всех на свете. – Потанцуй со мной, а, красотка!

Кэйли всегда была оптимисткой. Иначе и не объяснить, почему она вдруг решила, что есть хоть крошечный шанс, что я захочу к ней присоединиться. Этот самый неоправданный оптимизм стал одной из причин того, что у Кэйли начались проблемы с законом. Другая причина крылась в том, что у меня не получалось спрятать ее от мира, хотя сама я пряталась мастерски. Казалось, Кэйли создана для того, чтобы плясать на столе и громогласно выражать свою радость – а порой и злость. Ее бесстрашие было на руку нашей матери.

Временами.

– Может, как-нибудь в другой раз, – ответила я.

– Ну и зря, у тебя прекрасно бы получилось! – Кэйли закружилась по столу, ловко огибая полудюжину бильярдных шаров. Трое парней с киями в руках, казалось, нисколько не возражали против вынужденного перерыва в игре.

Классические рубашки. Дорогая обувь. Похожи на учеников какой-нибудь дорогущей частной школы. Точно не местные. А значит, в этом баре им находиться небезопасно.

– Давай лучше до дома наперегонки, – предложила я, чтобы Кэйли только слезла со стола. Она очень любила соревноваться.

– Насколько я помню, ты там больше не живешь, серьезная наша, – напомнила она и, раскинув руки, прошлась вдоль края стола. Ее длинные волосы красиво рассыпались по спине. Дойдя до конца, она наклонилась и положила руку на плечо одному из игроков.

– Моя сестра куда проворнее, чем кажется, – театрально-громким шепотом поведала она.

Проворнее. Сильнее. Умнее. Список качеств, о которых не стоило бы болтать попусту, можно было продолжать. К счастью, парень, к которому Кэйли обращалась – на вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, – вряд ли внимательно ее слушал, он не мог отвести глаз от ее груди, обтянутой кожаным нарядом. Его дружки тоже не отставали: один тоже глазел на Кэйли и наслаждался видом сзади, а другой…

Другой поднял неспешный взгляд на меня.

Волосы у него были рыжевато-каштановые и такие длинные, что почти закрывали глаза, но все равно невозможно было не заметить, как внимательно он меня изучал, задержав взгляд на потрепанных синих медицинских брюках, на губах и русых волосах.

– Интересно узнать поточнее: с какой скоростью ты бегаешь, а, Анна? – полюбопытствовал он тоном человека, который во всем видит повод для мрачных шуток.

Интуиция, вышколенная многолетними наблюдениями за миром и попытками от него спрятаться, подсказала два вывода: во‑первых, он либо пьян, либо под веществами, а может, и то и другое, во‑вторых, даже в этом состоянии ничего из внимания не упускает.

Я сохраняла внешнее спокойствие. Оно у меня было незыблемым. Непоколебимым.