Мстислава ответила очередным слабым кивком и осторожно потянула за полотнище верхницы, присобирая подол с больной ноги. В следующий миг она почувствовала прикосновение крепких пальцев. Незнакомец ощупывал ее лодыжку бережно, но в то же время без всякой робости, явно не заботясь о том, что могла чувствовать девушка, которую трогает незнакомый мужчина. Несколько раз Мстиша ойкнула, но скорее для острастки, чем от настоящей боли.

Незнакомец тем временем оглянулся и сорвал несколько листьев росшего неподалеку троепутника. Затем достал из-за пазухи большую ширинку и, свернув ее и вложив внутрь траву, принялся туго обвязывать вокруг Мстишиной щиколотки.

– На ногу не наступай да не натружай первое время, поберегись. У Хорта мазь спросишь, он знает. Ну а так, – он закончил последний узелок и осторожно опустил подол, а затем посмотрел прямо в очи смущенной Мстиславе, – до свадьбы заживет.

Один уголок его рта скривился в усмешке, а прищуренные глаза улыбались, но от этой улыбки Мстиславу пробрал мороз.

Несколько мгновений они глядели друг на друга, но Мстиша не выдержала и отвела взор, заворачиваясь в накидку, будто та могла спрятать ее от пронзительного взгляда.

– Озябла? – спросил незнакомец, поднимаясь и отряхивая колени, словно пытался загладить заботой неловкое молчание. – Ничего, в один уповод добежим, тут недалече. На становище мамки-девки тебя укутают, отогреют.

– Да как же я пойду? – нахмурившись, начала было Мстиша, когда вдруг безо всякого предупреждения чужак наклонился и подхватил ее на руки.

– Держись крепче, – вместо ответа приказал он.

– Пусти! – придушенно пискнула она, впрочем, послушно вцепилась в рубашку незнакомца.

– Да не так, за шею обними.

Перебарывая смущение и злость, Мстислава подчинилась.

– Задушишь! – Он недовольно повертел шеей, заставляя покрасневшую до ушей Мстишу ослабить хватку. – По мне, так оставить бы тебя тут еще прохладиться ночку-другую. Может, тогда в иной раз подумаешь, прежде чем сбегать к лешему на кулички. Еще немного, и волкам бы на заутрок угодила.

– От одних волков спас, другому несешь, – пробормотала Мстислава, отворачиваясь и стараясь держаться как можно дальше от лица чужака.

Тот скосил на нее глаза и усмехнулся:

– Что ж батюшка-то твой сплоховал, зверю в лапы отдал?

Мстислава осеклась. Она хотела бы ответить, что отец думает только о княжестве, что он не верит в оборотней, что сестру пожалел, а ее продал, словно ярушку на торгу. Но негоже ей, княжеской дочери, жаловаться на родного отца безвестному простолюдину.

Мстиша изо всей мочи старалась не замечать ни сильных кряжистых рук, легко удерживающих ее на весу, ни горячей кожи под своими пальцами, ни странной смеси из запахов пота и земли после дождя. Светало, и она пыталась исподтишка рассмотреть лицо незнакомца, но успела разглядеть лишь серебряную серьгу в ухе да несколько свежих царапин на щетинистой щеке.

– Откуда ты взялся? Не видела тебя в обозе.

– Да уж где княжне всяких смердов запоминать.

Мстиша поджала губы. Ее одолевал невыносимый стыд. Прежде всего за то, что побег не удался и ее поймали с поличным. Одна мысль о том, как она после произошедшего, да еще и в таком виде окажется перед Хортом, была нестерпима. Другой мукой стал этот неизвестно откуда взявшийся проходимец, ведущий себя так, словно она простая девка, его ровня! Он не выказывал ни уважения к Мстишиному положению, ни почтения ее происхождению, ни восхищения ее красотой – того, что она привыкла получать от окружающих. Хуже всего, что она умудрилась оказаться в полной его власти. Не иначе еще станет требовать награду за ее спасение.

Всеславна ощущала себя посрамленной и униженной, и она дорого бы заплатила, чтобы поквитаться с этим задавакой.

– Я помытчик князя Любомира, – неожиданно прервал мрачные думы девушки незнакомец. – Полесую для него, зверя бил раньше, нынче соколов да кречетов помыкаю.

– Полесуешь на медынской земле? – возмутилась Мстиша.

– Что ж ты, княжна, про докончание о соколином пути не слышала? Зазимцы могут птицу ловить в Медыни, а медынцы в Зазимье. Добывал князю кречетов, домой возвращался, а по дороге нагнал ваш поезд. Думал пристроиться к нему, да смотрю, переполох в стане. Все с ног посбивались, ищут пропажу.

Мстислава потупилась. Как она будет объясняться с Хортом?..

Стоило ей только вспомнить о воеводе, как впереди за зарослями замаячили светлые палатки становища. Сердце застучало где-то в самом горле.

– Спусти меня, – сквозь зубы приказала Мстиша.

– На больную ногу? – хмыкнул чужак, не думая останавливаться.

– Немедля спусти меня! – рассерженно повторила она и со всей мочи пихнула его кулаком в грудь.

Скорее от неожиданности, чем по ее велению, он поставил Мстишу на землю, успев в последний миг подхватить под локоть, не давая всем весом навалиться на вывихнутую лодыжку.

– Неужто думаешь, пристало княжеской дочери, чтобы ее на руках из лесу бирюк обросший выносил?

Ее спаситель хохотнул, будто услышал понятную лишь ему одному шутку.

– Вели прислать за мной чернавок, – хмуро распорядилась Мстиша, не понимая причины странной веселости чужака, и предпочла не замечать ее. – А тебе за то, что спас меня, обещаю вознаграждение. Проси, чего пожелаешь, – высокомерно добавила она.

– За щедрость твою, княжна, – поклонился он, – да воздадут тебе боги.

Мстиславе показалось, что даже нынче, поминая богов, этот чужак все равно смеялся над ней. Он уже сделал шаг вперед, чтобы позвать подмогу, когда Мстиша остановила его:

– Как кличут тебя, помытчик?

Чужак застыл вполоборота, и низкое рассветное солнце заиграло в медово-зеленых глазах. Кажется, он задумался на миг, прежде чем с неизменной усмешкой ответить:

– Кличь, княжна, как матушка нарекла, Нелюбом.

5. Перепутье

К облегчению Мстиславы, ей не пришлось сразу объясняться с Хортом. Он лишь мрачно смотрел издали, как девушки заводили княжну в палатку, но его пасмурный взор не обещал ничего доброго.

После того как переодетую, умытую, отпоенную горячим взваром и сытую Всеславну уложили на подушки, она выгнала всех, кроме Векши.

Запавшие глаза чернавки казались огромными на осунувшемся лице, и Мстиша удивилась:

– Ишь, как похорошела с гребты.

Векша быстро вскинула на княжну изумленный взор.

– Что взглядываешь? – фыркнула Мстислава, заглушая подспудную вину нарочитой грубостью. – Небось, очей не сомкнула ночью, а глазищи стали в пол-лица. Откуда что взялось только. Ну, рассказывай.

Векша на миг опустила затрепетавшие ресницы, справляясь с собой.

Что она могла рассказать своей госпоже? Как она долго еще стояла на краю леса после того, как шаги княжны затихли в ночной тишине? Как выплакала все слезы? Как боролась с собой, чтобы не побежать следом? Как, наконец, на рассвете, заслышав далекий волчий вой, забыв страх, бросилась в шатер Хорта?

Он не спал, расхаживая взад и вперед между тонкими полотняными стенами, точно зверь, запертый в тесной клетке, и лишь коротким взмахом руки отозвал метнувшихся остановить девушку стражников.

Ей стоило только взглянуть на воеводу, чтобы понять: он знает. И в гневе. Не просто в гневе – в бешенстве, и в какой-то миг Векше показалось, что Хорт ударит ее. Было даже странно, что кто-то настолько высший ее по положению может сдержать ярость и не выместить ее на первом, попавшем под горячую руку.

Но что-то в глубине серых грозовых глаз на толику смягчилось, и Векша смогла сглотнуть подступивший к горлу ком.

Хорт сделал два шага, подходя к ней почти вплотную, и не отрывал от ее лица пристального взора. Он не задавал вопросов, не кричал. Просто смотрел. Так, словно хотел проникнуть в ее голову, так, словно то, что он искал в глубине зрачков Векши, имело жизненное значение, словно он решал для себя нечто очень важное.

А потом на самое короткое мгновение ей показалось, что она почувствовала легчайшее, совсем невесомое – будто кто-то перышком провел – прикосновение к пальцам. Векша не осмелилась опустить взгляд на свои руки. Она боялась узнать, что это всего только морок, навеянный бессонной ночью, но еще страшнее было увидеть, что все происходило взаправду.

– Оглохла ты, что ли? – раздался недовольный голос Мстиславы, вернувший чернавку в действительность.

Откашлявшись, Векша сипло проговорила:

– Твоя взяла, госпожа. Воевода сказал, что повернет на Осеченки.

Они выехали на следующее утро после устроенного переполоха. Не мытьем, так катаньем Мстислава добилась своего, но отчего-то не чувствовала желанного облегчения. Хорт сделал вид, будто не разглядел в Мстишином исчезновении побега, и все притворились, что княжна просто заблудилась в лесу. Воевода объявил, что Пресветлая, не иначе, своим перстом указывает обозу правильную дорогу, поэтому ничего другого, как повернуть на Осеченское капище, ему не остается. Но Всеславна прекрасно знала, что Хорт не поверил ни единому ее слову, и его потакание Мстишиной прихоти выглядело подозрительно.

И пусть теперь поезд направлялся в Осеченки, эти мысли омрачали торжество княжны. У Хорта явно было что-то на уме, и Мстислава не могла отделаться от тревожного чувства. Ко всему прочему нынче рядом с предводителем зазимцев на своей гнедой лошаденке ехал, словно нарочно мозоля ей глаза, Нелюб. На его правом плече величаво восседал заклобученный ястреб.

Только бы добраться до места. Сновид уже давным-давно дожидается ее, и до встречи с милым оставалось всего ничего. Мстислава была рада, что скоро наконец отделается и от злосчастного воеводы, и от неотесанного помытчика, которому она вдобавок ко всему оказалась обязана. Слава Всевышней Матери, после Осеченок она больше никогда в жизни не увидит ни того, ни другого. Впрочем, отец учил ее всегда расплачиваться со своими долгами.

На очередной слазке Мстиша велела подозвать Нелюба к себе. Он затягивал подпругу и, кажется, удивился, когда к нему подошла Векша. Нелюб оторвался от своего занятия и поднял голову, находя озадаченным взглядом Мстишу. Он снова повернулся к лошади, еще раз проверил ремень, тщательно расправил и опустил крыло и путлище. Погладив кобылу по шее, зазимец наконец двинулся в сторону Мстишиного воза. Его спокойная, уверенная поступь невольно привлекала к себе взгляды, и Мстислава с досадой заметила, что в становище не было ни одного человека, который бы не смотрел, как помытчик направляется к ней. Никто не таращился в открытую, но весь обоз разом притих, следя за происходящим с плохо скрываемым любопытством.

– Звала, княжна? – спросил Нелюб, одаривая ее таким небрежным поклоном, что, если бы на месте зазимца был ее собственный слуга, Мстиша бы велела его высечь.

Снисходительная миролюбивость, в которой Мстислава пребывала, разом слетела с нее. Тут же вспомнились все события минувшего дня, то, как этот мужлан в открытую называл ее беглянкой, как непочтительно обращался с нею.

– Звала. – Поджав губы и задрав подбородок, она попыталась успокоиться и принялась перебирать камешки бирюзы в ожерелье. – Помнишь ли, давеча я тебе награду пообещала?

Замешательство на лице Нелюба вдруг сменилось пониманием. Он чуть мотнул головой, тихо хмыкнув себе под нос, и усмехнулся, на миг обнажив ровные белые зубы.

– Помню, как забыть. – Помытчик почесал короткую, под стать волосам и бровям черную бороду. – Не тревожься, княжна. Как в Зазимье прибудем, князь Любомир, свекор твой, со мной сочтется.

Мстиша вспыхнула.

– До Зазимья еще доехать надобно, а свекра пока у меня нет!

Нелюб выпрямился, расправив плечи и заложив левую руку за пояс, и слегка прищурился, внимательно изучая лицо княжны. Мстиша почувствовала, как под этим нетаящимся, дерзким взглядом нутро сжалось в комок, но заставила себя смотреть в ответ.