Огромную роль в жизни Рима играли завоевания. Однако в эпоху «хороших императоров», при Траяне, империя расширила свои пределы до максимума. Дальше расти было просто некуда и незачем. На востоке лежала Парфия, которая, безусловно, не была настолько же мощной державой, но могла себя защитить и сдержать римский натиск, даже заставить отказаться от некоторых приобретений. Там было что взять, но это оказывалось затратно и тяжело. Более того, Рим постепенно погряз в борьбе, так что добычи и рабов эта затяжная борьба приносила мало, а вот силы поглощала. Что касается всех прочих границ, то земли, лежащие за ними, находились в диапазоне от «Сомнительно, но окей» через «Не приглашайте меня» до «Умри достойно». Бедные территории, дикие племена, ломающий климат. При большом желании можно было надсадиться и устроить успешный поход на какую-нибудь Каледонию. Но смысл? Там даже рабов толком было не набрать – в плохо развитых землях и людей мало. Так что армия переставала быть источником благ – рабов и награбленных товаров – и становилась еще одной гирей на весах римского бюджета. Отбивать набеги варваров и сражаться с парфянами все равно приходилось. А бюджет, как мы помним, из-за перемен климата уже проседал и без этого.

Вдобавок римляне успели привыкнуть к хорошему. Рим был перегружен тогдашней «социалкой». Да-да, это те самые «хлеб и зрелища». В городе Риме массово выдавались продуктовые пайки для бедных, и, кроме того, императоры в погоне за популярностью любили устраивать культмассовые мероприятия – гладиаторские бои, гонки колесниц. Масштабные строительные проекты тоже сильно точили бюджет – что роскошный храм, что система укреплений – удовольствие дорогое. Но если отказ от строительства храма – это сравнительно легко, то не построить лишнее кольцо стен вокруг значимого города – риск, а оставить без еды и развлечений римских маргиналов – уже не риск, а гарантированные неприятности с человеческими жертвами и разрушениями.

Все вместе это означало, что потомки будут беднее предков, что бы ни делали люди.

Но люди тоже приложили руку к своим несчастьям.

Гуляй на все

Итак, 17 марта 180 года в Риме скончался император Марк Аврелий. Он был одним из наиболее популярных и любимых правителей державы. Но вот его сын Коммод оказался, ровно наоборот, одним из наиболее ненавистных и презираемых. До сих пор император усыновлял наиболее способных людей из своего окружения. Марк Аврелий сделал очень понятную по-человечески вещь, не самую разумную, однако, для императора: он передал трон биологическому сыну, Коммоду.

Коммод был не то чтобы каким-то по-настоящему ужасным императором. Фильм «Гладиатор» не следует воспринимать как исторический источник. Коммод был еще очень молод, когда стал императором, и, конечно, быстро оказался испорчен. Главной проблемой этого государя было то, что свой пост он рассматривал в первую очередь как возможность со вкусом развлечься. Коммод сам ходил на арену, убивая животных и выступая в роли гладиатора, требовал поклонения себе, любимому, зато текущее управление переложил на временщиков. Как только фаворит слишком наглел, или вызывал недовольство, или просто попадал под горячую руку, следовало некрасивое, но поучительное шоу с убиением недавнего любимца.

Так все шло до 192 года, когда против императора устроили заговор его наложница и несколько амбициозных чиновников. Вместе они подговорили личного тренера Коммода по борьбе, и тот императора удавил.

Тут же выяснилось, на каком на самом деле непрочном фундаменте стояла политическая стабильность в Риме.

Сначала власть захватил сын вольноотпущенника, префект Рима Пертинакс. Его убили взбунтовавшиеся солдаты Преторианской гвардии после 87 дней правления. Преторианская гвардия – элитное столичное войско – охраняла императоров, но гвардейцы решили жить по принципу «что охраняешь, то имеешь». После убийства они устроили аукцион на должность нового императора. В буквальном смысле – кандидаты называли суммы, которые готовы были заплатить преторианцам. Аукцион выиграл Дидий Юлиан. К тому моменту он был человеком пожилым, заслуженным, богатым и мог рассчитывать на спокойную обеспеченную старость. Однако теперь ему захотелось высшего поста империи. Дидий Юлиан купил себе власть.

Но не поддержку. После аукциона на сцену вышла армия.

По территории империи было распределено тридцать легионов. Помимо собственно легионеров, значительную силу составляли вспомогательные войска, вербовавшиеся из бойцов без римского гражданства. Солдаты составляли свой особый мир с собственными авторитетами и жизнью, серьезно отличавшейся от той, которую вели обычные люди. В провинциях и гражданскими, и военными делами ведали наместники. Теперь оказалось, что преторианцы могут навязать Риму своего императора, и никто не будет в состоянии оспорить это решение в городе – ни Сенат, ни толпа. Но раз это могут сделать преторианцы, это тем более может сделать человек, имеющий область и армию под контролем. Легитимность правителя – это параметр, который не измерить в цифрах, но для устойчивости государства он имеет колоссальное значение. Если право Марка Аврелия отдавать приказы не оспаривал никто, Коммода терпели, несмотря на все его чудачества, пока его не укокошили заговорщики, то человек, который титул просто купил за деньги, должен бы был предвидеть, что сделку могут оспорить. Преторианцы были сильны в Риме. Но с точки зрения любого наместника это была пыль под ногами: гвардейцы попросту не умели вести правильный бой, и настоящая армия в лице легионов справилась бы с ними без затруднений.

Императорами провозгласили себя сразу трое. Восстания подняли в Британии и Сирии. Однако в наилучшем положении находился Септимий Север, наместник Паннонии, к тому моменту многоопытный командир и политик. Паннония – область, находившаяся к северо-востоку от итальянского «сапога», ближе к Балканам. Там располагалась мощная армия, этот регион находился ближе всех очагов восстаний к Риму, так что Север сразу имел преимущество. Септимий Север действовал быстро. Сопротивления толком не было: у Дидия Юлиана не имелось лояльных войск, способных и желающих драться против опытных легионеров. Преторианцы не были военной силой. «В строй» пытались поставить даже цирковых слонов, но без малейшего успеха, конечно. В итоге Дидия Юлиана прозаически зарезали после двухмесячного правления.

Септимий Север овладел Римом. Во избежание повторения прежних фокусов он разогнал преторианскую гвардию (новую набрал из своих сослуживцев), казнил самых активных оппозиционеров. Затем последовала недлинная, но жестокая война против других претендентов. Заодно переловили тех преторианцев, кто после роспуска гвардии ушел в криминал.

Оспорить власть нового императора не мог никто. Чтобы укрепить личный авторитет, он затеял военные походы на Парфию и Каледонию – в противоположных углах известной карты. Римляне взяли парфянскую столицу, навязали старому врагу мир на тяжелых условиях, поход на Альбионе тоже шел неплохо. Север бодро застраивал империю и, в отличие от предшественников, умер в 211 году своей смертью. Казалось, вернулись лучшие времена.

Но это казалось. Проблема лежала значительно глубже, чем могли подумать. Главной жертвой смуты после смерти Коммода стали, уж конечно, не Пертинакс с Дидием Юлианом. Главной жертвой стала сама по себе твердая власть в Римской империи.

Септимий Север резко ограничил в возможностях и вытеснил на обочину римской власти Сенат. Совет времен позднего Рима часто изображают бессильной говорильней, однако в действительности это был закрытый клуб наиболее богатых и влиятельных людей империи. Землевладельцы, богачи, чиновники, сенаторы воспринимались как серьезная сила. Однако теперь значение Сената падало. «Сенат? А сколько у него легионов?» Правила игры изменились: теперь императорского поста можно было домогаться при помощи голого насилия.

Ослабление Сената сказалось на деле таким образом, которого никто, кажется, не ожидал. Сенат ограничивал императорскую власть, но он же сдерживал потенциальных претендентов на пурпур. Вместо Сената новые императоры все больше опирались в управлении на сословие всадников, куда более широкое, а в части гарантий собственной власти – на армию. Но естественно, что все эти люди тоже имели амбиции. Если раньше Сенат серьезно ограничивал круг тех, кто мог претендовать на императорский пост, то теперь на узурпацию был способен почти любой популярный армейский командир: не нужно было думать о своей легитимности в глазах сенаторов.

Падало и значение самого города Рима. Императора провозглашали в лагерях легионов, и нравиться он должен был легионерам. Так что, одной рукой притапливая Сенат, другой рукой император повышал жалование и давал поблажки солдатам. При этом он начал перенарезку провинций и перераспределение легионов с тем, чтобы никто из наместников не мог получить в свои руки слишком много власти и сил.

А это, в свою очередь, приводило к тому, что все больше проблем требовало непосредственного участия императора. Императору приходилось – чем дальше, тем чаще – участвовать в разрешении гражданских и военных коллизий, которые Траян или Марк Аврелий вряд ли сочли бы достойными личного участия. Наместники просто не располагали необходимыми для этого ресурсами.

Все это происходило, напомним, на фоне деградации экономики по естественным причинам. В Риме бывали гражданские войны и раньше, бывали неудачные военные кампании, бывало все что угодно, но сейчас цена войны, бедствия, эпидемии оказывалась намного выше, чем в былые времена: в беднеющей стране восстановить все как было оказывалось сложнее.

То есть возможности Сената снижались, возможности персонально каждого наместника снижались, возможности императора тоже фактически падали – он просто не мог обеспечить эффективный контроль без широкого делегирования полномочий, а делегировать полномочия он боялся – а ну как другой наместник проделает тот же фокус, что Септимий Север?

Все эти тенденции раскручивались постепенно – но неуклонно. И со смертью Септимия Севера неприятности империи только нарастали, пока не обернулись полной катастрофой.

Отвесно в пропасть

Сыновья Септимия Севера, Каракалла и Гета, унаследовали империю вместе. Оба были развращенными капризными типами, которых гладиатура, колесничные гонки, вино, женщины и мальчики интересовали куда сильнее государственных дел. При этом братцы обожали друг друга настолько, что демонстративно не разговаривали. Апогей братской любви настал, когда Каракалла пригласил Гету на встречу в покоях их общей матери Юлии Домны. Там люди Каракаллы зарезали Гету на руках у мамы и ушли, оставив женщину, легко раненную в свалке, в комнате, выглядевшей, как будто там разделали бегемота. После этого Юлию Домну заставили публично радоваться по поводу наступившего единоличного правления Каракаллы и думать не сметь о том, чтобы оплакивать Гету. Таким же методом «убедили» ликовать сенаторов – поди не возликуй, когда сторонникам Геты рубят головы! Каракалла устроил зачистку потенциально нелояльных и несколько лет относительно успешно проправил державой. Он был не то чтобы глупым, но взбалмошным и импульсивным, а когда взбалмошным и импульсивным оказывается человек, имеющий возможность убить кого угодно вокруг и правящий всем известным миром, – это не сулит хорошего ни его империи, ни соседям.

Так что правление Каракаллы запомнилось современникам именно безумствами. Чрезвычайные поборы, прибавка налогов, беспорядочное строительство, такие же беспорядочные войны и особенно пугавшие беспорядочные казни…

А между тем финансы империи уже были расстроены. Септимий Север «просто» вводил новые налоги, Каракалла продолжал наваливать на подданных новые повинности.

А что, кстати, произошло?

Рим столкнулся с новой проблемой: начали кончаться золото и серебро.

Государственные расходы были колоссальными. Армия, роскошь императорского двора, социальные расходы, строительные проекты. Вдобавок дальняя торговля добавила проблем.