Исполнить поручение сестры отправилась Аделейд. В комнате Мейбл она вынула из сундука все изысканные наряды девочки. Комнату наполнил тихий шелест, хотя губы Аделейд оставались плотно сжатыми. Звук издавали великолепные ткани под неловкими грубыми пальцами. Генуэзский бархат, шелк и атлас, крапчатый муслин, французская органди. Мисс Аделейд едва не застонала, доставая платье из муар-антика с корсажем, украшенным алансонским тиснением, и юбкой, отороченной английским кружевом. Руки ее схватили наряд из матового дамаста редкостного, лишь недавно вошедшего в моду цвета чайной розы с гранатовым отливом. Вещи подобного рода позволяют с легкостью скользить по миру, их изобилие и блеск – визитная карточка, что неизменно вызывает восхищение. Наряды дают наилучшее образование красивой юной девице. В них она учится ходить, сидеть и служить украшением. Разодетая должным образом, она начинает испытывать свои чары. Мисс Аделейд подумала о жалкой бродяжке, которая владела этим сокровищем. Роскошно одевать подобное отребье – что может быть прискорбнее? Это все равно что наряжать крысу или обезьяну.

Мисс Аделейд прижала к груди маленькое платьице, отделанное французским кружевом. Лицо ее как будто помолодело, черты смягчились. Она возьмет это платье себе. Отпорет кружева и сделает из них фишю. Лишить красивого наряда женщину, наделенную женственностью, все равно что отнять воду у путешественника посреди пустыни. Она улыбнулась, вообразив себя с новой кружевной косынкой на шее, быть может, заколотой булавкой, чтобы кружево лежало изящными складками. Мисс Аделейд тотчас сходила за безделушкой. Да! Вот так!

Снизу раздался резкий окрик сестры, и мисс Аделейд поспешила сложить вещи в сундук.

– Но зачем тебе ее одежда? – спросила мисс Люси у мисс Мейбл. – Ты все же решила избавиться от нее?

– Ни в коем случае! – холодно улыбнулась та. – Обещание есть обещание. И если на то пошло, сделка есть сделка. Однако нас бессовестно провели, мы столько нянчились с этой юной особой, а взамен не получили ни фартинга. Будет несправедливо и неправильно, если обман сойдет мошенникам с рук. Не обратить ли нам его себе на пользу? Думаю, мы вправе забрать то, что, без сомнения, принадлежит скорее нам, чем ей.

– Я не вполне понимаю, какой нам прок от ее гардероба, но соглашусь, что он наш по праву. – Мисс Аделейд постаралась придать голосу безразличие, но мысли ее всецело занимало кружево. – Мы могли бы пустить ее платья на отделку своих – это освежило бы их.

– Ну уж нет! – Мисс Мейбл вырвала вещь из рук сестры. – Все ее наряды почти новые: их можно продать. Ты хоть представляешь, сколько стоит такая муфта из русского соболя?

Каково же было ее разочарование, когда при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что некоторые роскошные наряды оказались поношенными.

– Ах, Мейбл, – взмолилась мисс Аделейд, – а мы не можем перешить не себя хотя бы ту одежду, что изношена?

– Мы выставим себя не в лучшем свете, если станем расхаживать в старых платьях своей воспитанницы, – сурово возразила та. – У меня другое на уме. Недалеко от города живет одна вдова, которая много времени посвящает благотворительности. Думаю, она с радостью возьмется починить подержанные вещи и передаст их какой-нибудь достойной молодой особе.

Мисс Аделейд давно убедилась, что с сестрой лучше не спорить. Заветный сундук решительно закрыли. Она прижала руку к горлу и почувствовала под пальцами голую дряблую кожу.

– А как же Матильда? – спросила мисс Люси. – Ты хочешь отнять у девочки всю одежду?

– Ее дважды поручили моему попечению, – заметила мисс Мейбл. – И я не стану потворствовать ее лжи. А подходящую одежду для нее найду.

Обсуждая свое затруднительное положение на французском языке, сестры Уилкокс, чье воображение не простиралось дальше известных пределов, упустили из виду, что это не защитит их от маленьких любительниц подслушивать, ибо изучение французского составляло особую гордость школы. Вскоре все три ученицы уже знали, что мисс Фицгиббон обманщица. К покрывшей себя позором девочке тотчас явилась небольшая депутация.

– Почему ты не рассказала нам? – потребовала ответа неустрашимая Диана. – Какой бы ужасной ни была правда, мы предпочли бы услышать ее, нежели видеть перед собой разодетую крашеную куклу, какую ты тут изображала.

Матильда покачала головой.

– Ты бы этого не сказала, если бы знала правду.

– Что? Так ты преступница? Убийца? – с интересом принялась допытываться Мэри Франкс.

– Мне неизвестно, кто я, – горестно прошептала Матильда.

– Ах, бедняжка! – презрительно усмехнулась Джесси Ньютон. – Теперь, когда с богатой наследницы сорвали маску, она все еще пытается придать себе загадочности. Идемте, оставим лгунью наедине с ее фантазиями.

– Да, оставьте меня, – взмолилась Матильда. – Мне нечего вам сказать. Все теперь потеряно.

– Что потеряно? – немного смягчившись, спросила Диана. – Твое будущее?

– Мое прошлое, – прошептала Матильда.

– Она слишком мала, чтобы у нее могло быть прошлое, – возразила Мэри Франкс. – Разговорами о прошлом она лишь напускает на себя важность.

– Если у тебя есть что сказать, то лучше говори, – прибавила Джесси. – Мисс Аделейд собирается отправить тебя в сиротский приют.

– Постойте! – вмешалась Диана. – Может быть, мы обошлись с ней несправедливо. Возможно, с ней жестоко обращались. Думаю, мы должны дать ей возможность объясниться.

Однако возможностью этой Матильде воспользоваться не пришлось, ибо в следующий миг девочки услышали твердые шаги в коридоре, и те, кто волен был сбежать, тотчас поспешно бросились прочь.

Мисс Уилкокс вернулась, снабженная всем необходимым.

– Раздевайся! – приказала она девочке.

– Как? Здесь? – Матильда обвела взглядом холодную гостиную.

– Неважно где. Не думаю, что кому-то захочется смотреть на тебя. Надевай это.

Директриса положила перед Матильдой невзрачное темное рабочее платье, изношенное и покрытое пятнами. Прежде оно принадлежало служанке для черной работы по имени Бесси, которой из экономии дали расчет.

Мисс Уилкокс задумчиво смотрела в окно, пока девочка преодолевала стыдливость, стараясь сохранить достоинство. Когда шорох ткани затих, возвестив о том, что приказание исполнено, директриса повернулась. Пожалуй, было бы неуместно утверждать, что зрелище доставило ей удовольствие: мисс Уилкокс полагала, что долг чести обязывает ее наказать девочку за обман, и нашла способ сделать это.

– Вы только поглядите! – воскликнула она. – Щепотка пыли – вот и все, что от тебя осталось. Едва ли ты вообще существуешь.

– Я существую, – возразила Матильда, но голос ее звучал сдавленно, словно и его заглушала пыль. – Душа моя существует. Разве в Писании не сказано, что все остальное лишь суета сует?

– Да как ты смеешь говорить мне о суетности? Ты, которая наряжалась как принцесса и разве что на титул не притязала!

– Если дорогие наряды не превратили меня в принцессу, то и эти лохмотья не превратят в нищенку, – едва слышно, но с прежней непреклонностью заявила Матильда.

– Но я забрала все, что придавало тебе значительность, разве тебя это не заботит? – удивилась мисс Уилкокс.

– Нет, потому что значительность не зависит от шелков и бархата.

– Да ты одержима дьяволом! – провозгласила мисс Уилкокс и подвела девочку к камину, чтобы та могла видеть свое отражение в зеркале над мраморной доской. – Ну что, нравится тебе твой нынешний облик?

Матильда посмотрела на себя с любопытством. Выражение ее бледного лица не изменилось, но острый взгляд скользнул по отражению, словно изучая незнакомку.

– Ты хоть понимаешь, – с трудом сдерживаясь, продолжала мисс Уилкокс, – что, если я сейчас выставлю тебя за дверь, ты станешь всего лишь еще одной уличной оборванкой?

– Зато буду свободна, – заявила Матильда.

Мисс Уилкокс не могла понять, почему спор со столь ничтожной противницей совершенно ее обессилил. Она не считала себя жестокой и верила, что поступает по справедливости. Главная трудность, как она полагала, заключалась в том, что этому ребенку было чуждо все естественное.

– Ты не знаешь ни привязанности, ни страха, ни стыда. На тебя даже смотреть противно. О, я просто видеть тебя не могу.

– Куда вы меня ведете? – спросила Матильда, когда директриса потащила ее к дверям.

– Туда, где у тебя будет довольно времени, чтобы покаяться в своих грехах.

Они поднялись по лестнице, миновали второй этаж, где стояли кровати учениц и хранились их личные безделушки, а затем и третий, где находилась комната, которую Матильда делила со своей наставницей. По узким ступенькам взобрались они на голую, погруженную во мрак площадку.

– Ты будешь здесь находиться одна до тех пор, пока не одумаешься. Тебя выпустят, когда ты решишь рассказать мне правду. И поверь, юная мисс, очень скоро ты с радостью заговоришь.

Директриса отомкнула темную комнату, втолкнула девочку внутрь и захлопнула дверь.

– Мисс Уилкокс! – донесся из-за двери испуганный, растерянный детский крик.

Ответом ему был только лязг железного замка.

Те, кто воображал, будто хорошо знают школу Фьюша-Лодж, удивились бы при виде помещения, где оказалась девочка. Она стояла неподвижно, пока глаза не привыкли к странной, искусственной ночи, и только тогда огляделась. Там, где в уютных гостиных дома окна украшали яркие портьеры, здесь темнела густая паутина. В тесной чердачной комнатке не было ни ситцевых занавесок, ни очага. Тут стояла узкая кровать, прикрытая одним лишь грубым одеялом. Устрашающее нагромождение разрозненной мебели, включая громадный гардероб, почти полностью скрывало маленькое оконце.

Каморка эта, как и новое одеяние Матильды, принадлежала прежде маленькой служанке Бесси. Здесь хранился всевозможный хлам, который перетащили сюда еще в ту пору, когда дом готовились превратить в школу-пансион. Теперь единственным обитателем комнаты был жестокий холод, который все явственнее напоминал о себе. Никто не позаботился оставить здесь свечу или лампу, и на мрачных стенах тенями играла тьма.

О чем только думала мисс Уилкокс, когда заперла ребенка в таком месте? О, она не думала вовсе: яростный гнев вытеснил на время из ее головы все мысли. Она рассудила, что одержала небольшую победу и над строптивой подопечной, и над несносным мистером Эллином, ибо, хоть и обещала оставить девочку под своим кровом, обязательства держать ее при себе не брала.

А девочка? Что почувствовала она, когда оказалась в этой душной темнице, отрезанная от всего мира? Мисс Уилкокс была бы очень удивлена, но она испытала облегчение. Теперь Матильда могла наконец вволю предаться своим мыслям и быть собой, что бы это ни означало. Скрежет ключа в замке не заставил ее съежиться от страха, потому что она оказалась в темнице. Напротив, с поворотом ключа с нее будто спали кандалы, что сковывали ее по рукам и ногам. Наконец-то она могла вздохнуть свободно. В последние месяцы ей не удавалось хотя бы ненадолго остаться наедине с собой даже ночью, ибо она делила спальню с мисс Уилкокс. Матильде ни разу не выпало случая совершить долгую прогулку, которая помогла бы ей привести в порядок мысли. Роскошная одежда стесняла ее, словно путы.

Она долго стояла среди пыльной рухляди, пока вокруг нее сгущались тени, потом направилась к окну. Осторожные шаги ее глухо простучали по голому дощатому полу. Она заглянула за гардероб и посмотрела на подернутые инеем поля. Маленькие создания Божьи, должно быть, голодны, когда земля твердеет от мороза, подумала девочка. Деревня вдали уютно светилась рождественскими огнями. Над трубами вились дымки – по случаю праздника во многих домах топили очаг, в освещенных комнатах ждали гостей. До деревни легко можно было дойти пешком, однако там Матильда нашла бы, возможно, неведомую страну. Она ничего не знала об этом селении и могла судить о нем разве что по нескольким мельком оброненным словам мистера Сесила и мистера Эллина.