Чтобы перегнать тысячу голов скота, требовалось не менее восьми человек. Старший погонщик обычно уезжал на несколько миль вперед, разыскивая водопои и удобные места для кормления стада. За ним следовал повар на повозке-кухне. Для такой повозки использовались модифицированные крытые фургоны переселенцев (они же «шхуны прерий»^[61]); в них загружали консервированные и сыпучие продукты, трехногую голландскую печь, кухонную утварь и бочку с питьевой водой и запрягали четверку лошадей. Повара обычно сопровождала группа запасных лошадей (ее называли испанским словом ремуда), а также ранглер – погонщик, отвечавший за уход и присмотр за ними.

Два ковбоя ехали в голове стада, еще четверо по бокам. Замыкающими ставили двух самых молодых ковбоев, которых называли дрэг-райдеры^[62]. Их задача состояла в том, чтобы приглядывать за отстающими медлительными животными и заставлять их двигаться вперед. Этим погонщикам постоянно доставались пыль и брызги от навоза; они в полной мере ощущали все неприятные запахи стада.

Одевались мужчины просто. Большинство носили широкие шляпы типа сомбреро, защищавшие от солнца и дождя, рубашку без воротника, часто поверх рубашки надевался жилет с карманами для табака, спичек и талисманов. Чтобы лассо не натирало руки, ковбои надевали толстые перчатки. Платки-банданы могли использоваться в разных целях: платок, повязанный вокруг шеи, защищал от солнечных ожогов, натянутый на рот и нос служил маской от пыли, а закрыв им уши, можно было согреться прохладным утром. Поначалу, по словам Тедди Блю, у ковбоев «не имелось ни палаток, ни парусины, и было чертовски мало непромокаемых плащей»^[63].

Их еда состояла в основном из фасоли пинто, патоки из сахарного сорго и большого количества говядины с кукурузной кашей или бисквитами из теста на закваске и мясной подливкой. Все это запивали черным кофе. Меню могло меняться, если ковбоям удавалось наловить рыбы, например форели, или добыть дичь – оленя вапити, вилорога или дикую индейку. Особым деликатесом считался дикий лук. Основным блюдом в рационе было так называемое «рагу сукиных детей»^[64], которое готовили из говяжьих субпродуктов, например из сердца, тестикул (яичек) и языка.

В хороший день стадо могло пройти 14–15 миль (22–24 км), обычно с перерывом на обед в полдень.

Самой большой угрозой для гуртовщиков было паническое бегство скота. Чтобы напугать беспокойных лонгхорнов, требовалось совсем немного: молния, появление волка, хлопок полотенца. Тедди Блю, один из самых опытных погонщиков той эпохи (в своем первом перегоне он участвовал, когда ему было всего десять лет), в своих воспоминаниях описывает особенно страшную панику в одну ветреную осеннюю ночь 1888 г.: «Однажды ночью, примерно без десяти минут два, как раз перед тем, как смениться, мы с напарником встретились, как это бывает, когда двигаешься в противоположных направлениях вокруг отдыхающего стада. Я спросил его, который час, и он чиркнул спичкой – тогда только-только появились эти спички без серы. Я думал, что у него хватит ума немного отъехать от стада, но он этого не сделал. Ночь была неспокойная. Животные были на ногах и беспокойно кружили, а при вспышке спички они бросились бежать»^[65].

Тедди Блю не раз сталкивался с подобной паникой и хорошо знал, как следует реагировать. Он пустил свою лошадь в погоню за животными. Хитрость заключалась в том, чтобы не оказаться впереди стада, но при этом подъехать достаточно близко, чтобы можно было начать его поворачивать. В конце концов голова стада направлялась в сторону хвоста, и в результате возникал круговорот; скот в замешательстве кружился, и паническое бегство прекращалось.

Особенно опасна паника в темное время суток. Первый такой случай, свидетелем которого стал Тедди Блю, произошел в 1876 г. на реке Блу-Ривер в Колорадо, когда ему было всего 15 лет. В результате погибли один из пастухов и его лошадь. Тедди Блю навсегда запомнил вид тел, обнаруженных на следующее утро: «С ребер животного содрана шкура, а оставшаяся часть лошади и человек расплющены, как блин, и вмяты в землю. Единственное, что можно было опознать, – рукоять его шестизарядного револьвера»^[66].

Тедди Блю знал, что лошадь видит в темноте лучше, чем он, и все же в ночи их подстерегали многочисленные опасности, в том числе норы луговых собачек, койотов и барсуков.

В ту ночь стадо остановилось само по себе. Но как только ковбой перевел дух, что-то снова напугало животных; ревя, сталкиваясь рогами и взрывая копытами дерн, они снова бросились бежать по сухой полынной прерии, Тедди Блю ринулся за ними в погоню.

Едва ему удалось повернуть стадо, как его мустанг по кличке Пит споткнулся о внезапно выросший перед ними земляной холмик и упал вместе с седоком. Передняя лука седла ударила всадника в грудь, сломав три ребра и выбив из него дух; рухнувшая лошадь навалилась ему на ногу. На уровне земли гром копыт оглушал. Мгновение спустя на Тедди Блю обрушилось разворачивающееся стадо. Пытаясь защититься, он выставил руку, и тут же получи по ней удар копытом.

Лежа со сломанными ребрами и рассеченной рукой, он был уверен, что пришла его очередь быть растоптанным в лепешку на открытом пастбище. Однако стадо каким-то образом пронеслось мимо, не причинив больше вреда ни ему, ни лошади. На следующее утро Тедди Блю приехал в лагерь и попытался вернуться к своим обязанностям, несмотря на сильную боль от полученных травм. В полдень он подъехал к ранчо у дороги и попросил стакан воды. Но не успели ему принести воду, как ковбой потерял сознание и упал с коня^[67].

Переправа через реки также была делом непростым и требовала особых умений. Ковбои, ехавшие впереди, старались завести стадо в воду, а остальные подгоняли животных. Когда те начинали переправляться, иногда шарахаясь от отраженного света или ряби на воде, необходимо было не допускать разрывов в стаде, чтобы отстающая группа не вернулась на берег. Однако не следовало и торопить лонгхорнов: среди взбудораженных животных могла начаться паника и давка, а справиться с паникующими животными посреди реки – дело трудное и потенциально дорогостоящее. Коровы, оказавшиеся в центре такой толчеи, могли уйти под воду и утонуть. Есть сведения, что в результате одной такой паники, с которой не удалось совладать, погибло около 800 голов скота.

Ночью ковбои каждые два часа поочередно объезжали отдыхающее стадо верхом. Полноценный ночной сон редко превышал пять-шесть часов. Как сказал Тедди Блю, «если все сложить, думаю, что самым тяжелым испытанием на маршруте для нас была нехватка сна; мы никогда не высыпались»^[68]. Нормой были постоянное напряжение и страшная усталость.

Самые мрачные времена, какие я когда-либо видел… Весь этот день ушел на переправу через [реку] Вест-Тринити… Я переплывал ее 5 раз. Наш фургон перевернулся в воде, и мы снова потеряли много кухонной утвари… Сегодня потерял свой нож… Холодное утро. Дует ветер, у всех дрожат руки… Сегодня утонул один из нашей группы (м-р Карр), несколько парней еле-еле спаслись, в том числе и я… Все люди устали и хотят уйти. Я на индейской территории, и они меня раздражают. Думаю, они специально пугают скот, чтобы мы им заплатили за его сбор… У большинства работников проблемы. Лошади обессилели, а люди отказываются работать… Ливень и ураган. Бычки разбежались, и я всю ночь не слезал с лошади. Ужасная ночь. Промок насквозь… Чуть не умер от голода, 60 часов ни крошки во рту… О! Что за ночь – гром, молния и дождь… Едва живой из-за [недостатка] сна… Я уже не скучаю по дому, но совсем пал духом… Прекрасная ясная ночь, и когда сегодня утром я сменил дежурного, было так холодно, что зубы стучали… Готовил ужин под деревом на берегу реки Арканзас с двумя дамами… 15 индейцев пришли помогать нам со стадом и попытались увести несколько животных. Я им не позволил. Был большой скандал. Один из них выхватил нож, я – свой револьвер. Заставил их уйти, но боюсь, что они отправились за другими. Это были семинолы^[69].

Перегон скота в 1866 г. проходил с переменным успехом. В том году Чарльз Гуднайт и Оливер Лавинг впервые перегнали 2000 голов скота из окрестностей Сан-Антонио на расстояние почти 700 миль (около 1100 км) в форт Самнер^[70] в Нью-Мексико. Их сопровождали 18 человек, в том числе один бывший раб и косоглазый ковбой по имени Нат Браннер, который шутил, что может одним глазом следить за лонгхорнами, а другим – за гремучими змеями. Перед отъездом 30-летний Гуднайт переоборудовал крытый фургон в первую передвижную кухню; вскоре кухонный фургон стал неотъемлемой частью жизни перегонщиков скота.

Военный форт Самнер, лишь немного отличавшийся от обычного поселения, состоящего из немногочисленных глинобитных хижин в стиле испанских миссий, отвечал за надзор за индейской резервацией Боске-Редондо площадью около 4000 км2, где проживали 8000 навахо, которых двумя годами ранее заставили переселиться туда с их исконных земель в восточной части Аризоны. Однако местность оказалась малопригодной для земледелия, а урожай кукурузы был уничтожен гусеницами бабочки-совки, в результате из-за плохого планирования со стороны правительства возникла острая необходимость в поставках продовольствия.

Путешествие оказалось тяжелым: на одном из участков в долине реки Пекос стадо прошло 80 миль (130 км) по безводным кустарниковым пустошам в знойном мареве, в результате чего погибло около 300 бычков. Когда лонгхорны достигли наконец берегов широкой красноватой реки Пекос, измученный жаждой скот бросился в глубокую воду: животные жадно пили, ревели, фыркали, мычали и топтались, поднимая со дна тучи ила. В этой давке сотня голов утонула, несмотря на все попытки ковбоев спасти животных. Еще несколько бычков погибло от ядовитой щелочной воды в близлежащих потоках.

Добравшись до форта Самнер, Гуднайт и Лавинг продали быков по цене 8 центов за фунт^[71]. Гуднайт повесил на спину мула седельную сумку с 12 000 долларов золотом и вернулся в Техас. С оставшимися коровами и телятами Лавинг двинулся дальше на север – в Колорадо, где самым очевидным рынком сбыта был Денвер – крупный город золотодобытчиков с населением в 3500 человек, сетью грунтовых улиц, множеством зданий из красного кирпича и непропорционально большим количеством игорных притонов, салунов и дешевых публичных домов. Там он без труда сбыл остаток стада.

Таким образом, Гуднайт и Лавинг сорвали первый большой куш в торговле крупным рогатым скотом, а животные, которых они продали в Нью-Мексико, положили начало скотоводческой отрасли в этом штате.

Гуднайт, так никогда и не научившийся читать и писать, стал скотоводческим магнатом и, превратив свою долю денег в огромное состояние, умер владельцем более 20 млн акров (80 000 км2) пастбищ в Техасе. А вот Лавингу во время их с Гуднайтом следующего путешествия не повезло. По дороге в форт Самнер, когда Лавинг с одноруким ковбоем Биллом Уилсоном ехали впереди стада, на них напали вооруженные команчи – пожалуй, самое свирепое племя индейцев Великих равнин^[72]. Лавинг с Уилсоном галопом помчались к реке Пекос, соскочили с лошадей, прыгнули в воду и затаились в высоких зарослях гигантского тростника, росших вдоль другого берега. Однако индейцы не отставали. Они быстро поймали лошадей ковбоев, а затем отправили группу воинов переходить реку вброд. Команчи на противоположном берегу по-испански потребовали от гуртовщиков сдаться, а затем наугад обстреляли тростник. Одна пуля прошла через запястье Лавинга и его кобуру, застряв в боку. Он перебросил свой пистолет Уилсону, который сумел отбить атаку индейцев. День и вечер прошли в напряженном противостоянии с нападавшими. Лавинг, испытывавший сильные боли и уверенный, что умрет от полученных ран, в конце концов уговорил Уилсона бежать. Уилсон снял сапоги и брюки, чтобы держаться на плаву с помощью ног и единственной руки. Затем, стараясь не делать лишних движений, он поплыл вниз по течению мимо верхового дозорного команчей.