– Это хорошо. Может, так и останешься здесь. Будешь работать, найдешь любовь, Ясмин.

– Исключено, – отвечаю с трепетом. – Любовь мне не нужна.

– Ты не хочешь, чтобы тебя любили?

Я смотрю на Камаля и понимаю, что разговор перетекает в тяжелое русло, и поэтому отвечать мне совсем не хочется. Эльман бы просто сказал, что ему тоже не нужна любовь, мы бы посмеялись и закрыли тему. А Камаль ждал ответа. Очень.

Я встречаю взгляд Камаля и буквально задыхаюсь – от тяжелых вопросов и едкого дыма воздух в салоне моментально накаливается. Я опускаю взгляд на руль и останавливаюсь на мужских пальцах, в которых тлела сигарета.

– Хочешь мою сигарету, Ясмин?

Камаль спрашивает вполне серьезно.

И я киваю. Тоже очень серьезно.

Я вспоминаю, как долго не ощущала запах никотина во рту, и на языке тут же образуется слюна.

Я спрашивала у Эльмана в шутку, как он относится к сигаретам, а он ответил, что еще хуже, чем к моим коротким юбкам. Поэтому при нем я никогда-никогда не курила. Как и при папе.

– Ты никому не скажешь? – прошу его.

Мы тормозим на светофоре. Оба – на полном серьезе.

Камаль подносит тлеющую сигарету к моим губам и отвечает:

– Не бойся, не скажу. У меня осталась одна, если не брезгуешь.

Камаль тяжело прищуривается, когда я присасываюсь к кончику сигареты и втягиваю в себя сладкий, долгожданный никотин.

О, боже.

Затянувшись несколько раз, я почувствовала, как вместе со сладким дурманом отступают все проблемы. И тяжелые вопросы Камаля – тоже. Меньше всего я хотела говорить о любви, и он больше не спрашивал. Только изредка подносил сигарету к моим губам, давая получить удовольствие.

– Спасибо тебе.

– Ага.

Камаль резко кивает, трогается с места и жадно докуривает сигарету, к которой секундами назад я прикасалась своими губами. На ней, кажется, даже остался красный след от моей помады, но Камалю было все равно. Докурив, он хлопнул себя по карманам, но вспомнил, что сигарет больше нет и чертыхнулся. Он был немного взвинчен.

Когда мы заезжаем на территорию дома Шаха, я моментально трезвею. Достаю из сумочки духи и пытаюсь сбить с себя запах никотина, окутавшего нас с Камалем. Мы пробудем в Волгограде еще некоторое время, и я не хочу сдать себя перед братом, что изредка балуюсь взрослыми вредными игрушками.

– Не бойся. Скажешь, что я курил. Или у тебя строгий брат?

– Да… Строгий брат.

Камаль протягивает на своей ладони жвачку, и я без сомнений беру ее.

А он захватывает мою ладонь, не находит на ней кольца и лишь потом – отпускает. Последний раз на моем безымянном находилось кольцо от Андреа, но и то было жестоко снято Эльманом. Почти сразу же, как только я согласилась принадлежать ему.

Я пулей выскакиваю из автомобиля и понимаю: я понравилась Камалю. А еще я вся пропахла запахом сигарет. Боже. И кого мне бояться больше – брата или Эльмана, я понятия не имела.

Первым я увидела брата, он с беспокойством спешил ко мне.

– Как ты добралась, Ясмин? Я уже собирался ехать за тобой.

– Все хорошо, брат. Не переживай.

– Пойдем, там Шах устроил торжество. Побудем немного и вернемся в Санкт-Петербург, – произносит он, обнимая меня.

– А потом?

– Потом мы с Софией вернемся в Италию, я не могу оставить отца надолго.

– Да, понимаю.

Я обняла брата в ответ, вновь предвкушая скорую разлуку.

Внутри дома уже было очень шумно. Оказалось, что мы с Камалем приехали самыми последними, но вместо похоронного настроения здесь царила атмосфера праздника. Я сразу решила отойти подальше, но стала невольным свидетелем жестокого разговора:

– Эмин, я же тебя просила! У нас такое горе, а ты решил устроить праздник в честь нашей годовщины? – дрожала Диана Шах перед мужем.

– Милая, спешу тебе напомнить, что в марте у нас была годовщина знакомства, но вместо этого меня подстрелили. Поэтому сегодня пропускать годовщину нашего брака я не намерен, дорогая.

– Эмин, я умоляю…

– Нет ничего важнее нашей любви. Я все сказал.

Диана Шах опустила голову, быстро смаргивая слезы. А муж прижал ее к себе несмотря на то, что она была очень против.

Эмин Шах жесток, и все это не понаслышке знали. А еще он настолько любил свою жену, что даже посчитал их годовщину важнее, чем горе жены, поэтому ей не оставалось ничего, кроме как нацепить улыбку и принимать поздравления от своих детей и других близких гостей. Оказалось, они заключили брак более тридцати лет назад.

Я казалась лишней на этом празднике любви, поэтому решила подойти поздравить Диану Шах, а после – сразу же отправиться домой в Санкт-Петербург.

Не будь я сестрой Эмиля, Шах-старший даже не пустил бы меня на порог, а я – никогда бы его не пересекла. Брат был тем звеном, что удерживал меня здесь.

– Поздравляю вас, – обращаюсь к Диане Шах.

– Спасибо, дорогая, – вымученно улыбается женщина. – Боже, какая ты стала красавица. Прямо как твоя мама.

– И такая же гордая, – я вскользь бросаю взгляд на Эмина Шаха. – Верно, господин Шах?

Оставив семейную пару разбираться со своими проблемами, я нахожу стол и беру оттуда бокал с шампанским, а затем удаляюсь в более уединенное место.

Этим домом заправлял Эмин Шах, и даже его дочь София, заплаканная от потери прабабушки, была вынуждена играть по правилам отца и говорить тост в честь годовщины брака ее родителей, хотя я не понимала, как можно на горе – сделать праздник.

Присутствие Эльмана рядом я почувствовала почти моментально. Душой и телом. Руки мелко задрожали, а тело сладко и болезненно заныло.

Не поворачиваясь, я жадно осушаю свой бокал и слышу:

– От тебя несет им за версту.

– Да, ведь это он был рядом со мной, а не ты.

Я кусаю губы и сильно хочу закурить. Как сегодня в машине с Камалем.

Ведь Эльман в бешенстве, а меня ждала расплата даже за то, в чем я не была виновата – во внимании другого мужчины ко мне.

– Чтобы через несколько минут ты была на заднем дворе. Там закрытая веранда. Зайдешь внутрь и будешь ждать меня.

– Будешь наказывать меня или трахать?

– И то, и другое, Ясмин.

Сердце падает в самую пропасть, а тело, несмотря на бурлящую ярость, отзывается. Оно привыкло к этому мужчине, потому что он стал моим первым.

– Если собираешься меня трахать, не забудь презервативы, – бросаю через плечо. – Иначе я могу забеременеть, и тогда грязного кровосмешения не избежать.

– Не забуду, моя девочка.

Глава 20

– Надеюсь, ты не брала в рот сигареты, Ясмин.

Учуял.

Он учуял запах сигарет, которыми меня учтиво угощал Камаль.

Я смотрю на себя в зеркало и вздрагиваю от блеска в собственных глазах. Это блеск азарта, адреналина и кое-чего еще. В отражении была самая настоящая гремучая смесь тайной связи.

Боже, мы собираемся трахаться в доме его отца. Это полное развращение, не иначе.

– Брала.

Подняв глаза, я ловлю на себе изучающий взгляд Эльмана. Когда он пришел следом за мной, то закрыл дверь веранды на замок и встал за моей спиной. Он расслабленно засунул руки в карманы штанов и с жаждой смотрел на меня. Последний раз у нас было, когда я лежала с температурой тридцать восемь.

– Ты была с ним наедине двадцать минут, а уже попробовала дрянные вещи, – недовольно морщится.

Во взгляде Эльмана – недовольство, адреналин и бешеный заряд драйва. Остальные эмоции, скрытые черной мглой, я прочитать была не в силах – этот мужчина открывал себя для чтения очень и очень дозированно. Это я была доступна ему нараспашку.

– Иногда я балуюсь дрянными вещами, и я не собираюсь спрашивать на это разрешение. Я взрослая девочка.

– Сигареты во рту не украшают взрослых девочек, Ясмин.

– А что же украшает мой рот? Твой член?

Эльман сощуривается, распаляется, стискивает челюсти. Ох, ему сильно не нравятся мои итальянские словечки, особенно когда я перехожу на итальянский, а итальянским Эльман, к моему несчастью, владел очень хорошо.

– Подбирай выражения, Ясмин.

– Не привыкла. Говорю, что думаю, – парирую в ответ. – Как и твой отец.

Я поворачиваюсь к нему лицом и вскидываю взгляд.

Эльману, конечно же, не нравится мой острый язык и отсутствие всякого стеснения. Он привык, когда перед ним либо склоняют голову, либо заглядывают в рот. Дочка Батуриных была именно такой – стеснительной до отвращения.

– Камаль дает прикурить мне сигарету, ты даешь мне член, а твоя послушная девочка дает тебе поддержку в трудные времена. Идеальный круг, Эльман?

– Тебя несет, Ясмин. Остановись.

Я усмехаюсь и твердо поджимаю губы. Оглядываю веранду, трогаю предметы интерьера и натыкаюсь на красивую посуду – это очень дорогой заграничный фарфор. Видно, Эмин Шах ни в чем не отказывал своей жене, а она в ответ – не смела отказать ему. Даже в таких вещах, как грандиозный праздник вместо дня скорби по собственной бабушке.

– Что ты ответил, когда я сказала твоему отцу последнюю фразу? Повтори, Эльман.

Эльман тяжело вздыхает и, кажется, закатывает глаза.

Я поглаживаю дорогой фарфор и прошу снова:

– Повтори, а потом можешь трахнуть меня на этом столе.

– Я сказал ему, что твоя итальянская натура голове покоя не дает.

Да, именно эти слова он произнес, когда я сказала Эмину Шаху, что вовсе не внимания Камаля ему стоит бояться. Помню, каким взглядом я одарила Эльмана и помню, как мне было немножечко больно.

– Ты успокоилась?

Я стискиваю пальцы на безумно красивой тарелке.

До побеления.

И совершенно не помню, как я взметнула руку – вместе с тяжелым и безумно хрупким фарфором. Я со всей силы бросила его в сторону Эльмана и мечтала, чтобы осколки протаранили его сердце, но с опозданием вспомнила, что сердца у него уже давно – нет.

От первого комплекта фарфора он уворачивается, и раздается звон битой посуды. Становится очень звонко, громко и опасно, но мне все равно – я берусь за второй комплект и снова для чего-то целюсь в самое его сердце.

Фарфор звучит безупречно, а звонкое звучание, оказывается, благотворно влияет на нервную систему. Я смеюсь, чувствуя приближение Эльмана. После того, как за его спиной разлетаются последние осколки второго комплекта, он быстро преодолевает расстояние между нами и хватает меня.

Хватает за шею и с силой вжимает меня в стол. В ягодицы моментально упирается острый угол столешницы, я шиплю и хватаюсь за его запястье – но все безуспешно.

– Сошла с ума?! – цедит мне в рот, сдавливая пальцами шею.

Я замираю, тяжело дыша.

Эльман – тоже.

Мы оба прислушиваемся к тишине после погрома, и у нас обоих – дико колотится сердце.

– Это моя итальянская натура голове покоя не дает, – шиплю ласково.

– Я всего лишь тебя защищал. В следующий раз ты будешь думать, прежде чем давать моему отцу такие двусмысленные намеки.

– Меня защищал Камаль. А ты соглашался и думал только о том, как бы побыстрее меня трахнуть.

– Закрой рот, Ясмин.

– Я не умею этого делать. Попроси послушную девочку, она точно умеет закрывать свой рот вовремя, – цежу, тяжело дыша.

– Умеет, – соглашается он.

– О господи, да ты умрешь с ней со скуки. Я клянусь.

Я улыбаюсь и прикладываю ладошку к его груди – туда, где у всех людей находилось сердце.

– Со мной ты хотя бы живешь. Смотри, как сердце колотится, чувствуешь?

Молчит.

Но чувствует, я уверена. Очень чувствует.

– С ней так не будет. Ни с кем не будет, Эльман. И ты это понимаешь, иначе бы ты не вписался в тайную связь.

В глазах Эльмана давно разгорелось пожарище вперемешку с яростью, и это комбо, о боже, мне нравилось. Оказалось, что вывести Эльмана Шаха – болезненно, но очень сладко и приятно.

– Шах и мат, Эльман.